Мадрид показался мне землей обетованной.

Отдохнув, помывшись, продизенфицировавшись, прихорошившись и обретя наконец прежний облик, мы с Одеттой сели в самолет на Париж — на этот раз с билетом только в один конец.

Оказаться дома не означало — наслаждаться.

У себя на Поль-Думере я лежала пластом на кровати, силясь вернуться в форму, снова обрести Жана-Луи и саму себя.

Разлука убивает любовь. С глаз долой, из сердца вон. В разлуке у каждого свои мелкие дела, другому уже неважные. А потом заочная ревность…

Жан-Луи был уверен, что все это время я ему изменяла… Больше месяца от меня не было писем… Может, снова сошлась с Вадимом, пожалев о прошлом? Ну как ему доказать, что он не прав? Единственный мой аргумент — чистые сердце и совесть. Мало против репутации «пожирательницы мужчин».

Клоун обнюхивал меня неодобрительно: пахла я странно, дрянной испанской дворняжкой… Он ревниво ворчал, но втайне ждал ласки, и я ласкала его очень нежно, объясняя, что скоро к нему приедет сестренка и надо ему отнестись к ней со всей душой.

Ален сунул мне длинный перечень чеков на подпись. Я опоздала с оплатой счетов и особенно налогов. А потом и служанка собиралась уволиться.

И холодильник сломался…

Короче, весь набор неприятностей за полгода — мне в пять минут. В довершение ко всему пришел Жики, посмотрел на меня подозрительно и спросил, почему Жанина не со мной. Пришлось сообщить ему горькую весть как можно деликатней. Я думала, он меня убьет!

Но я-то здесь при чем?..

А притом! Я, оказывается, дурной пример для порядочной женщины и втягиваю подруг в разгульную жизнь, и т. д. и т. п. От горя Жики сам не знал, что говорил. Он хлопнул дверью и тут же ринулся в Мадрид за женой, сами понимаете, напрасно!

Единственной радостью в парижской жизни стало возвращение Гуапы. Дебельмас вручил мне мое сокровище целым и невредимым и объявил, что съемки закончатся в Ницце на студии «Викторин», что там готов уже кусок испанского селенья, кладбища и песчаного пляжа.

Мой коллибациллез был залечен, но, видимо, не вылечен: от него у меня остаточные явления и по сей день.

Два дня спустя, сев в поезд на Ниццу, я покинула Париж без сожаленья. Со мной ехали Гуапа и Одетта. Ноябрьский город был дождлив, а Поль-Думер впервые показался мне враждебным.

Вернувшись в Париж, я бросилась к Клоду Отан-Лара.

«В случае несчастья» начиналось через несколько дней.

Примерка костюмов, подбор прически и грима… Леви, к счастью, остался продюсером. Он мог отложить начало съемок, чтобы дать мне вздохнуть неделю!

Танин Отре, костюмерша, выискивала мне платья и туфли несколько легкомысленные. Но Отан-Лара, если что-то вбил себе в голову, спорить с ним бесполезно. Легкомысленные костюмы, значит легкомысленные. К тому же я сильно струхнула: партнеры — Эдвиж Фейер и Жан Габен.

Впервые в жизни у меня серьезная роль в хорошем фильме с великими партнерами.

С приближением первого съемочного дня росла моя тревога.

Тогда-то и позвонил Жильбер Беко.

Он предложил мне сняться с ним в небольшом телешоу новогодней вечерней передачи — 31 декабря 1957 года.

А у меня ни минуты свободной!

Но против Беко не устоишь, Жильбер умеет уговорить. Он смеется, шутит и благодарит прежде, чем вы сказали «да».

И я очутилась на студии «Бют-Шомон» с Беко, его оркестром и своим страхом!

В студии царило веселье, Жильбер был обольстителен и шутки ради приударял за мной. К тому же мне нравились его песни. Я должна была прогуляться среди корзин с фруктами по «прованскому рынку», изобразить знаменитую таинственную красотку из его песни «Так расскажи, как это было», а потом, лежа простодушно и кокетливо на рояле, смотреть, как Жильбер играет и поет для меня прекрасную песню. После чего мы с ним желали телезрителям счастливого Нового, 1958 года.

Прожекторы погасли, а мы все смотрели друг на друга. Во власти его чар я забыла весь мир. Я влюбилась, внезапно и до безумия.

Только этого мне не хватало!

На авеню Поль-Думер я вернулась сама не своя.

Стала привирать, терялась, не знала, что придумать, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Я никогда не могла порвать легко. По мне, лучше синица в руках… Чем больше я чувствую себя виноватой по отношению к мужчине, тем нежней и внимательней с ним. Чтобы успокоить Жана-Луи, купила ему его заветную мечту — спортивную «остин» с откидным верхом, увы, яблочно-зеленую, цвета надежды!

Днем свободного времени у меня не было совсем: примерки, пробы, репетиции. Я рискнула встретиться с Беко у себя на Поль-Думере, зная, что Жан-Луи просидит до ночи на службе в министерстве.

Наше любовное, но пока еще невинное свидание было прервано неожиданным возвращением Жана-Луи! Как гром среди ясного неба!

Все произошло очень быстро.

Мужчины ушли почти одновременно, оставив меня одну, и это было лучше всего. Я принялась было взвешивать все «за» и «против», но хотелось спать, я устала и сама толком не понимала, что случилось. Съемки начинались послезавтра, я должна быть в форме, а теперешний скандал совершенно выведет меня из строя.

Вернулся Жан-Луи, спокойный и решительный, и стал собирать вещи. Что ж, он прав. Он чист, целен и не желает ни с кем делиться. Считая соперника лучше себя, он уходил, возвращая мне свободу и машину. Я все понимала, но в ужасе смотрела, как он молча складывает чемодан!

Что сказать? Что сделать? Солгать? Снова?

Ну нет! Я просто попросила оставить себе машину. Настаивала, и он согласился. Господи, несколько минут — и насмарку два года жизни.

Наконец я вышла из оцепенения, стала говорить и, говоря, убедила себя, что невинна, и потом убедила его, что совершенно чистосердечна. Чушь несусветная, конечно. Но от усталости я сама не знала, что делаю.

Итак, жить я продолжала с Жаном-Луи, а работать — с Фейер и Габеном. Но в душе я не могла найти себе места. На съемках, в первой сцене, в адвокатской конторе Габена, я оказалась неспособной проговорить роль, то и дело путалась в тексте. И сходила с ума еще больше.

Отан-Лара начал нервничать, теребил свою кепку. Съемочная группа смотрела неодобрительно. Одетта принялась пудрить мне нос и шепотом уговаривала успокоиться. Напряжение достигло предела.

И тут Габен оказался на высоте. Чувствуя, что я — в страхе, смущении, беспамятстве — на грани нервного срыва, он нарочно ошибся в следующем дубле. И проворчал, что, дескать, со всяким может случиться! Этим он разрядил атмосферу, и я наконец произнесла все правильно. Спасибо, Габен! Под грубоватой оболочкой у вас была нежнейшая душа, и благодаря вам мне в «Случае несчастья» удалась роль!

А в остальном то, что должно было случиться, случилось!

Жильбер покорил меня, атакуя цветами, телефонными звонками, записками. Думала я только о нем и, если могла играть на студии «Сен-Морис», не могла разыгрывать комедию дома!

Однажды вечером, когда я еле приплелась после съемок на Поль-Думер, у нас с Жаном-Луи произошел окончательный разрыв. И он ушел, потому что я не останавливала его, потому что вообще не знала, что делать.

Легко писать десятки лет спустя!

Трудно жить, пережить, принять.

Я любила Жана-Луи до безумия, любила, может быть, так, как никого никогда, но сама о том не ведала, просто была молода и хотела жить, и не терпела принуждения, и не шла на уступки. Уступить — умереть, а я хотела жить!

Рождественскую ночь я провела в слезах, в обществе Клоуна и Гуапы, недоумевавших, почему я так печальна, ведь ночь как ночь…

Я думала о Жане-Луи. Где он?

Вспоминала о кассийском Рождестве, проведенном вместе.

Потом подумала о Жильбере. Он сейчас с женой и детьми в местечке Шене, недалеко от Версаля. У меня даже нет его телефона. Помню, бродила всю ночь по квартире в своей новой ночной рубашке и дивной шали, говоря себе с опозданием, что женатый — не для меня! А на моей постели очень мило заснули Гуапа с Клоуном, моя единственная опора!