Как меня вызволили, не знаю, я была почти без сознания.

Один Дюдю был в восторге. Он радостно потирал руки и приговаривал: «Вот видишь, не умерла же!»

В Севилье отвели меня и на бой быков!

Раньше я ничего об этом не знала и знать не хотела, но Кристина и Жорж Кравен, наш пресс-секретарь, решили, что в рекламных целях меня следует лишить данной невинности.

И так, ясным воскресным днем, когда заняться особо нечем, меня отвели смотреть то, что в жизни своей больше не увижу, а буду вечно осуждать и проклинать! Сидя в амфитеатре на почетном месте в тени, я смотрела на арену — белую, красивую! Вокруг сотни людей. Нет. Каких людей? Нелюдей. В шляпах, с веерами, мужчин, женщин, с виду прекрасных, в душе безобразных, кровожадных.

Я была одной из них и умирала от стыда!

Над загоном висели часы. Когда бык выходил, на смерть ему отводилось 20 минут. И я неотрывно следила за стрелками, похожими на пики тореадоров.

Когда бык, красавец, природная стихия, мощь в чистом виде, издох, лошади оттащили его на разделку, и два человека освежевали, чтобы отдать на котлеты в городские больницы! После этого выгнали второго быка, и снова двадцать минут потехи! И опять мясник-тореро срывает аплодисменты. За хорошую работу он снова получит уши и хвост!

И так шесть раз подряд!

Меня тошнило, и до сих пор тошнит, и будет тошнить всегда!

Дамы и господа, любители корриды, почему бы вам не отправиться утолить жажду крови просто на бойню?

Там удовольствие — сторицей! Вот там смерть так смерть, в больших количествах, в чистом виде! Вы обожаете кровь, агонию, насилие, ну так и нечего изображать недотрог, имейте мужество быть такими, как вы есть, сходите же на бойню и ешьте мясо и дальше, если охота не пропадет!

Итак, я поплясала босыми ногами на столе, поездила верхом, поприставала к Вилару, поиграла и пофлиртовала в солнечных цветущих патио и вернулась в Париж. Натурные съемки были закончены.

С моим четвероногим семейством стало хлопотно. Пять собак! Для псарни дом тесноват! Но какое счастье — встреча с ними, их горячие ласки, сумбурные, как всегда после вашего долгого отсутствия. Но надо внять рассудку и найти трем малышам других хозяев.

Ален уже все предусмотрел.

Лидо взял владелец ресторана с острова Сен-Луи. Он обожал щенка и ждал моего возвращения, чтобы забрать его. Блюбель взяли в деревню под Парижем очень милые люди. Премьера составила счастье Аленова друга, человека одинокого.

По очереди я расставалась с ними, с теми, кого приняла, любила, растила — и сердце разрывалось. От них остались всюду на полу игрушки. И еще следы щенячьих луж на ковре как память о чем-то подлинном, прекрасном, чистом. Гуапа искала щенков и плакала. И я плакала.

И дала себе слово, что однажды заведу много-много собак, буду жить в деревне и ни за что не отпущу от себя крохотных существ, за которых отвечаю, раз уж дала им родиться.

В апреле 1958 года в Брюсселе состоялась Всемирная выставка!

Почетное место занял павильон Ватикана. В нем имелся зал для всяческих святых, Бога, чудес и т. п. Имелся и другой зал, выставлявший «Зло», серное пламя, чертей, разврат, ад.

А кто же олицетворял грех и мерзость?

Я.

Фотоснимок, где я танцую мамбу из «И Бог создал…».

Вот был скандал!

Папа, обезумев от бешенства, сорвался с места и полетел по епископам и архиепископам Парижским, Французским, Наваррским, так что десять дней спустя снимок был снят. Теперь грех во всех его проявлениях олицетворяло пустое место, но мой образ, моя жизнь еще долгое время связывались с аморальностью, плотским грехом, рогатым чертом и были символом развращенности.

Я очень страдала из-за этого, родители тоже.

Однажды вечером мама позвонила мне из Сен-Тропеза. Она нашла дом «у самой воды», но агентство требовало дать ответ немедленно: желающих купить много.

Это было 15 мая 1958 года!

Из-за съемок я не могла выехать сразу, и только в субботу вечером отправилась поездом в Сен-Рафаэль. Мама встретила меня и прямо с вокзала повезла смотреть виллу «Мадраг».

Я попала в тропический рай. Высоченный тростник, кактусы всех видов, мимозы, смоковницы, среди всего этого дом притаился под бугенвилией в фиолетовом цвету, и море плещется почти в гостиной! Я всегда знала, чего хочу!

И я купила виллу «Мадраг».

Мама спешно вернулась со мной в Париж.

Буму совсем плохо!

Из студии, снимаясь в бурных сценах, я звонила в перерывах, чтобы узнать, как чувствует себя единственный мужчина, который по-настоящему что-то значил в моей жизни — мой дед, Бум. У него был рак легких, уже давший метастазы…

По вечерам, после съемок, я часами сидела у его постели, рассказывая ему о вилле «Мадраг», куда он обязательно приедет отдохнуть, как только ему станет получше. Я лгала со слезами на глазах, лгала просто так: он со своей проницательностью и ясным умом снисходительно слушал мою ложь. Он страшно исхудал, дышал с огромным трудом, его тело мучили боли. Прикованный к постели, он зависел от всех и во всем.

Бедный Бум — всегда такой веселый, деятельный, живой, независимый, мужественный!

Я уходила измученная, убитая, подавленная несправедливостью жизни, несправедливостью смерти. Мне стоило сверхчеловеческих усилий танцевать назавтра фламенко и смотреть на всю эту мишуру, среди которой я должна была играть комедию, в то время как мой дед умирал.

7 июня 1958, в 8 часов утра мама позвала меня к телефону, чтобы сообщить, что Бум умер… Бум умер, Бум умер! Эти слова звучали эхом в моей голове, в моем теле, в моем сердце. Бум умер, нет больше этого необыкновенного человека, отныне он будет лишь воспоминанием. Для кого? Для меня… для мамы, для Бабули, для Мижану. Надолго ли? Я позвонила на студию: сниматься не могу в связи с кончиной… В связи с кончиной! Какая безликая, холодная, глупая фраза.

На своем смертном ложе Бум походил на надгробие из далекого прошлого. В нем была красота, утонченность и прямота истинных вельмож. Друг нашей семьи художник Киффе изобразил его во всем благородстве застывшей навеки неподвижности. Эта неподвижность наполняла меня страхом, ужасом; с ней застывала какая-то часть моей собственной жизни!

Мама, Бабуля, Тапомпон, Дада и папа пребывали в прострации в разных углах квартиры. Только у нас с Мижану еще были силы, которые дает молодость перед лицом смерти. Без венков и цветов мы временно предали его земле в Лувесьенне. Могилу накрыли плющом из усадьбы — он его обожал.

Позднее мама приобрела склеп на маленьком кладбище Сен-Тропеза, и останки Бума перевезли туда. Он первый из нашей семьи был захоронен в этом месте, которое оставалось — пока не было по распоряжению мэра, господина Блюа, безобразно расширено, — одним из красивейших кладбищ мира.

Я с грехом пополам довела до конца съемки; в голове у меня была одна мысль: уехать на виллу «Мадраг», отдохнуть, все забыть.

Этот дом был мне абсолютно чужим. То есть, он, конечно, был моим, но я ровным счетом ничего о нем не знала и видела-то его всего несколько минут. Я поручила Алену купить маленький подержанный «ситроен». Мы набили его чемоданами с бельем, посудой, втиснули туда же клетки с горлицами плюс Клоуна и Гуапу, и — вперед, веселая компания! Ален отбыл в «ситроене», а я в спальном вагоне выехала в Сен-Рафаэль.

Я решила позволить себе долгие каникулы, первые настоящие каникулы за много лет. Я была свободна от каких-либо обязательств. Солнце, жара, теплое море и хлопоты по устройству нового жилища быстро развеяли меня. Очень скоро я обнаружила, что этот маленький рай доставит мне много хлопот. Дом — не квартира. Это совершенно отдельный мир, тут нет ни управляющего, ни совладельцев, ни консьержки — словом, никого, кто бы вам помог.

Первым вышел из строя водонагреватель! Потом отказал и насос, качавший воду из скважин: мотор перегрелся из-за недостатка воды! Наконец полетела вся электросеть: оказывается, не было предохранителя! Я начала жалеть, что не сняла номер в отеле или квартиру… На другой день дом заполонили представители различных ремесел. Надо было сменить мотор у насоса, наполнить резервуар… Электрик поменял проводку и поставил предохранитель… Я рвала и метала: сколько денег вылетело на все эти дела, столь же непонятные, сколь и неотложные. Мне пришлось немедленно написать и приколоть к дверям двух ванных комнат таблички: «Не открывать краны без нужды; спускать воду только в случае крайней необходимости».