— Вечно твоя дурацкая склонность к трезвому и здоровому образу жизни портит всем настроение и ломает планы на вечер! — проворчала Габриэла. — Но, наверное, уже поздно пытаться тебя перевоспитывать.

— О, я не уверен в том, что Санди безнадежна, — непринужденно заметил Дэмион. — За последние пару дней она не меньше трех раз теряла над собой контроль и смеялась неожиданно для себя.

Он подался вперед, продолжая говорить так же спокойно:

— Санди сказала мне, что вам надо решить одну небольшую проблему, Габриэла. Насколько я понял, вам может понадобиться хирург. Одного моего хорошего друга недавно оперировали по поводу острого аппендицита, и врач сделал настолько маленький шов, что его еле можно рассмотреть. Хотите, я узнаю для вас его фамилию? Репутация у него прекрасная. Глаза Габриэлы потемнели от гнева.

— Санди слишком много болтает о вещах, которые ее не касаются, — резко сказала она. — Я на ближайшее время не планирую никаких операций, поэтому мне не нужна фамилия вашего опытного хирурга. Больницы — неподходящее место для людей цивилизованных.

Дэмион отпил глоток кофе.

— Ваш первый фильм был снят в Италии, — задумчиво проговорил он. — А ваш первый американский фильм, где помощником режиссера был Ричард Хоукинс, вышел на экраны год спустя. В скольких фильмах вы снялись с тех пор, Габриэла?

Санди посмотрела на него, удивляясь такой неожиданной смене предмета разговора.

— Я снялась в пятнадцати фильмах, — ответила ее мать. — В пяти европейских и десяти американских.

— Да, это звучит очень внушительно, — заметил Дэмион. — И более того, вы составили себе завидную репутацию не только как любимая публикой звезда, но и как настоящий профессионал, который всегда делает все, что надо. Несмотря на трения с режиссерами и другими актерами, вы никогда не прерывали съемок. Вы никогда не задерживали важные съемки, устраивая истерики, как это делают иные звезды, и никогда не позволяли, чтобы ваша личная жизнь помешала вам исполнить роль с высоким мастерством и профессиональным блеском.

— Это и значит быть профессионалом, — сухо заметила Габриэла.

— Да, — согласился Дэмион. — Вот почему мне очень жаль, что вы готовы рискнуть вашей необыкновенной репутацией.

Взгляд Габриэлы стал ледяным, и она начала вставать из-за стола.

— Похоже, что «Оскар» несколько вскружил вам голову, Дэмион. По-моему, нам пора домой.

Он протянул руку через стол и коснулся ее пальцев, усаживая обратно.

— Габриэла, не сердитесь, но я давно восхищаюсь вашей игрой, и ваша карьера мне не безразлична. Очень мало людей, связанных с кино, имеют такое, как у вас, сочетание природного дарования со способностью интенсивно работать, не жалея ни времени, ни сил. Вы женщина умная и сильная, и можете взглянуть на кое-какие неприятные истины. Игра — чертовски тяжелый труд. Трудный день съемок на натуре может потребовать больше энергии, чем занятия бодибилдингом. Скотт Форман и еще несколько сот человек рассчитывают на то, что и в своем следующем фильме вы будете играть все так же превосходно. Но мы с вами знаем, Габриэла, что они рассчитывают напрасно. Вы не сможете сниматься день за днем в течение трех месяцев, если будете испытывать постоянную боль. Вы несправедливы к своему таланту, когда каждое утро просыпаетесь с мыслью, что, возможно, именно сегодня умрете.

Санди резко втянула в себя воздух, с ужасом ожидая реакцию матери на его слова, но Габриэла только взглянула на Дэмиона и сразу же отвела глаза.

— Похоже, передо мной стоит дивный выбор, — заметила она. — Я могу быстро умереть на операционном столе или отказаться от операции и умирать не спеша.

— Вы заблуждаетесь, Габриэла. Перед вами стоит вовсе не такой выбор, — тихо ответил Дэмион. — Удаление камней из желчного пузыря — это обычная, неопасная операция, так что вы должны делать выбор между смертью из-за иррационального страха — или преодолением этого страха и долгой жизнью совершенно здорового человека. Зная вашу репутацию профессионала, я не думаю, что выбор окажется для вас трудным.

Габриэла обхватила кофейную чашечку дрожащими пальцами.

— Вы не тем делом занялись, Дэмион. Вам следовало бы стать дипломатом. Я не сомневаюсь, что вы и жителей Аляски заставили бы проголосовать за налог на снегопады.

Он улыбнулся.

— Но до чего же свежая идея пополнения госбюджета! Вам следовало бы сообщить ее президенту. — Тут голос его смягчился. — Ну так как же, Габриэла?

Она подняла голову, гордо вздернув подбородок.

— До съемок моего следующего фильма осталось недели две. Полагаю, у меня нет причин отказаться встретиться с хирургом, оперировавшим вашего друга.

Дэмион поднес ее пальцы к губам.

— Браво, Габриэла! — нежно сказал он.

Санди была почти уверена, что мать не сдержит своего обещания, поэтому была приятно удивлена, когда Габриэла пошла на прием к доктору Мэтьюсу. А еще сильнее она удивилась, когда ее мать уже через двое суток после первого осмотра согласилась лечь в больницу.

К несчастью, непривычное послушание Габриэлы отнюдь не означало, что она справилась со своими страхами. Она больше не пыталась отрицать необходимость операции, но по-прежнему была убеждена, что ей суждено умереть на операционном столе. Она неохотно согласилась с тем, что доктор Мэтьюс производит впечатление умелого хирурга, но даже в те немногие минуты, когда испытывала хоть какой-то оптимизм, она была уверена, что скальпель вырвется из рук хирурга и так ужасно ее изуродует, что больше ни один мужчина не пожелает ее любить.

Санди оставила все попытки убедить мать в безосновательности ее страхов и только старалась смягчить ее тревогу, обещая все свое свободное время проводить в больнице. Несмотря на то, что у нее была масса работы в клинике, она вызвалась перед операцией переночевать в палате у матери на раскладушке, и доктор Мэтьюс приветствовал это с видимым облегчением. Он прописал Габриэле снотворное, но ту ночь она почти не спала. Уходя из больницы около шести утра, Санди чувствовала себя ужасно измученной. Ее мать встретила пришедших готовить ее к операции сестер в полной прострации: она молча лежала в постели, предоставляя им действовать. Спокойствие Габриэлы было таким неестественным, что Санди была встревожена ее состоянием и никак не могла сосредоточиться на проблемах своих пациентов. Несмотря на многие годы профессиональной самодисциплины, ее преследовало бледное, испуганное лицо матери и неожиданная теплота ее прощальных слов:

— До свидания, Санди, — сказала она. — Я была не слишком хорошей матерью, но ты не забудешь, что я по-своему любила тебя — настолько, насколько могла?

Санди толком не помнила, что именно ответила матери, но, возвращаясь в ее больницу днем, не могла отделаться от мысли, что ее ответ мог быть и получше. Она укоряла себя: как получилось, что она, прекрасно подготовленный психолог, в самый критический момент подвела мать, не сумев успокоить ее так, как надо.

Тревоги Санди еще больше возросли после того, что ей сказали на сестринском посту. Мисс Барини, сообщили ей, отправили на операцию по расписанию, но она все еще находится в операционной. Никто не желал объяснить ей, почему операция до сих пор не закончилась. Никто даже не желал говорить, сколько обычно длится операция на желчном пузыре.

Санди металась по комнате для ожидающих, сознавая, что тошнота, которую она испытывает, отчасти объясняется тем, что она не ела ни в завтрак, ни в ленч и почти не ела накануне за ужином. Она подумала было, не поискать ли ей, где можно купить сандвич, но при одной только мысли о еде ей стало совсем нехорошо. В комнате для ожидающих была кофеварка, и она налила себе чашку крепкого черного кофе. Это была как минимум седьмая чашка за этот день. Она невесело подумала, что у нее в организме скоро наберется такое количество кофеина, от которого даже слону станет не по себе.

После еще одного тревожного круга по комнате она обернулась на чьи-то шаги и увидела в дверях Дэмиона. На нем были джинсы и кожаная куртка, а глаза прятались за огромными темными очками. Немного кофе пролилось у нее из чашки, ошпарив тыльную сторону кисти.