- Они меня хотели на допрос отвести, - вспомнил я, - к хозяину своему. А
Свету… - продолжать не стал, но снайпер кивнул головой, что, мол, все понял.
- Теперь уже чуть яснее, - сказал он, - в деревне не было никого, кто хоть что-то знает о планах обороны. А им это важно. Потому что пугать одно – а бить по-настоящему совсем другое. В первый раз повезло просочиться, благо, посты нормальные пока только вдоль дорог асфальтированных, объезжай – не хочу. А так ведь можно и на танк, скажем, нарваться, им тогда никакой пулемет не поможет. Вот и сделали засаду, ожидая, что тут проедут вестовые. А вестовые – это служба, эти кое-что знают, и уж точно знают, у кого можно спросить нужное. Только вот не ожидали вестовых, которые огрызнуться. И точно не ожидали подоспевшую к ним помощь, - продолжай снайпер, больше разговаривая сам с собой, чем с нами.
- Возможно, - кивнул я, - но новости все же следует доставить.
- Успокойся, - махнул он рукой, - у нас три машины в лесу, и рация, сейчас все передадим. А вас самих надо в госпиталь, после всего пережитого.
Я покачал головой, отрицая даже такую возможность. Свету можно положить, а вот меня никак не получится, мне еще надо обратно в город возвращаться, там дел не полно. Не хватало еще записаться все же в ряды боевой части выживших и в первый же день с треском оттуда вылететь, угодив в госпиталь из-за пары синяков и царапин.
- Свету надо отправить на обследование, - сказал я, - а мне только отдышаться и снова готов к бою. Тем более, что у меня еще в городе дела остались.
- Вот это резвость, - в притворном удивлении сказал снайпер, отрываясь от своих размышлений, - прямо как герой! Ты же и так еле на ногах держишься, не в обиду будет сказано, тебе не на передовую, а в тыл будет надо.
- К черту тыл! – неожиданно резко сказал я и даже закашлялся, когда кровь из разбитых десен попала не в то горло, - мне надо с этими гадами разобраться. У меня с ними теперь личные счеты.
- Вот оно что, - протянул снайпер, посмотрев на меня теперь совсем другим взглядом, - а ты парень, видать, на самом деле старше, чем по возрасту. И зря я тебе недооцениваю.
Если человек мстит, то уже на кое-что способен. Хорошо, под твою ответственность. И учти, полноценным рядовым я тебя не беру, поскольку не знаю, как ты себя ведешь в бою. Будешь, так сказать, кандидатом. Ты уже в каком-нибудь отряде состоишь?
- По возвращении собирался, - сказал я, отрицательно покачав головой.
- В город? – удивленно поднял глаза снайпер, сообразив, о чем я говорю.
- Так точно, у меня рекомендации от сержанта Токарева и выписки на оружие со складов, - открыл я все карты, понимая, что этому человеку доверять можно, особенно после того, как он поделил трофеи с убитых бандитов.
- Тогда ладно, когда вернемся на полигон, тогда со всем и разберемся, – решил снайпер, вставая на ноги, - а сейчас друга твоего похороним, и займемся делом.
Сашу мы похоронили около самого леса, под кроной молодой березки. Я был еще не в состоянии копать, поэтому могилу вырыли солдаты, достаточно глубокую, чтобы потом случайный зомби не смог ее раскопать. Тело завернули в брезент и засыпали свежей землей, оставив небольшой холмик.
Крест сделали тоже в ручную, срубив несколько молодых деревцев. Жаль, не из чего было сделать иконку, но выручил снайпер, повесивший на верхушке креста обычную камуфлированную шапку, которую Саша носил до того, как его убили. Я согласился с его словами, что покойник будет доволен.
Кратко и ясно сказано, что за человек тут лежит. И я сам лично вырезал имя убитого, дату рождения и дату смерти на горизонтальной планке креста.
- Покойся с миром, друг, - сказал я в самом конце, стоя с непокрытой головой перед могилой, - ты был хорошим боевым товарище и отличным человеком. Извини за то, что не смог, как обещал, привести тебя в безопасность, не смог прикрыть в трудную минуту, не смог помочь… Ты сделал все, чтобы называться героем. Я буду помнить тебя.
Света ничего не смогла сказать, а просто плакала, уткнувшись мне в плечо. Саша ведь успел толкнуть ее на землю, когда увидел вспышки. Она была настолько отвлечена от всего, беспокоясь обо мне, что поняла происходящее только когда рядом он упал рядом, с попаданиями сразу в нескольких местах. Я обнял ее за плечи и сам чувствовал, что по щекам медленно стекают слезы. За нашими спинами дружно выстрелили автоматы военных, отдавая последнюю честь погибшему.
Вот и еще один человек ушел из моей жизни, моргнул и исчез, как будто его и не было. И только тихо шелестит листва над могилой, словно лишний раз напоминая о краткости человеческой жизни. Пройдут годы, подтачиваемый ветром и дождями сгниет крест, рассыпавшись в мелкую труху, вырастет и огрубеет березка, которая сейчас выше меня всего в два раза, размоет холмик над могилой и он порастет травой, умру я и всего кто его знал, забудут, кто тут лежит и отчего погиб. И все равно каждый, кто будет проходить мимо, хоть на секунду остановится и бросит хоть один короткий взгляд на небольшую могилку под корнями старого дерева и вспомнит о тех тяжелых временах и почтит память того, кто погиб, спасая мир от вещей, гораздо худших, чем смерть.
- Пошли, - мне на плечо легла тяжелая ладонь, выведя из состояния задумчивости и возвратив в день сегодняшний, - я думаю, ты захочешь быть при этом.
Я кивнул и посмотрел на Свету. Она смотрела мне прямо в глаза, словно читая прямо душу. Правду говорят, что женщины не ушами, а сердцем слышат. Вот слетела с нее за это время все шелуха глянцевых журналов и напускной моды, все еще предсмертно вскрикивавшей каждый месяц, так сразу и человеком стала, настоящим, а не разукрашенной куклой. И вот сейчас, держа меня за складки на одежде, она словно мне в душу глядела, вытаскивая оттуда самые скрытые мысли и читая их как по белому листу.
- Куда ты идешь? – спросила она тихо и как-то испуганно.
- Не думай об этом, - я аккуратно провел рукой по ее волосам, все еще удивительно чистым и расчесанным, как и до этих дней, - просто иди к машинам солдат, и забери наши трофеи, это все еще пригодится.
Я отстранил ее от себя, понимая, что дальнейшего ей лучше не видеть и даже не слышать, она не должна марать себя о такое. А я… Я уже ничем не испачкаюсь.
- Миш, - сказала она мне уже издалека, - я знаю, ты добрый, помни об этом.
Не хотел поворачиваться, боясь, что она увидит те чувства, что обуревают мной, поэтому молчаливо помахал ей рукой. Снайпер, словно понимая, что творится у меня в душе, не пытался разговаривать или как-то привлечь мое внимания, а просто мерно шагал по еще низкой и ярко-зеленой траве, набиравшейся сил под ярким солнцем. Я не видел ни травы, ни деревьев, ни весело бегущих по небу белых облаков, мелких и расплывчатых, обещавших солнечную погоду. Трели птиц больше не занимали меня, а тени от деревьев приобретали зловещий и недобрый вид, словно чувствуя ту темноту, собиравшуюся в душе и пытаясь коснуться ее.
Ненависть, яркая и жгучая в начале, когда переболит, меняется, сбрасывает первую накипь и становится совсем другим чувством, зарытым глубоко в душе и грызущем сознание медленно, но очень заметно. Воздух кажется не таким чистым, а солнце не таким светлым, пока в тебе остается ненависть. Она переходит в идею, навязчивую и неотступную, мешающую нормально жить. Очень сложно передать все те чувства, что я испытывал к человеку, сейчас сидящему под деревом с завязанными руками и ногами, раненому и беззащитному. Даже не конкретно к нему, а и к тем людям, что остались лежать вырытой яме в грязи рядом с дорогой, накиданными вповалку, к тем, кто их послал и еще жив, к тому хозяину, что ими командует, к каждому, кто хоть как-то относится к этим людям, переставшими быть людьми. Даже к зомби я не ощущал такой ненависти. Они лишь тупые твари, порожденные непонятной пока силой, у них нет ни эмоций, ни разума. Движимые лишь инстинктом пожирания всего живого, он все же оправданны в своих действиях, иначе они не зомби, а научный феномен. А этот, что сидит передо мной… Зная об общей беде, он и не подумал кому-то помогать, не стал бороться с этой угрозой. Он и такие, как он, пользуются общей бедой, чтобы стать богаче, сильнее, напыщеннее и… злее. Каждому из нас пришлось через что-то переступить, но он переступил через само понимания человечности.
