Князь молча смотрел на него. Секиру он уже выдернул, и с лезвия ее капала густая кровь.

— Ты убил медведя Велеса, князь! — вскричал старик. — Никогда не думал, что это в человеческих силах!

Я скромно промолчал, а князь усмехнулся, но отказываться от своей победы не стал.

— Да, я убил этого медведя, который хотел убить меня. Или, по вашей вере, я должен был покорно ждать, пока он своротит мне череп?

— Не в том суть, князь. Суть в том, что слуга моего бога оказался слабее тебя, слуги нового бога. В этом я вижу указание Велеса — не мешать тебе больше в строительстве нового города. Такова воля богов, а я не спорю с богами! — Старик гордо вскинул голову.

— Я рад, волхв, что мы обойдемся без войны. Очень рад, — сказал Ярослав, стараясь отдышаться.

— Не скажу так. Если затеешься крестить угольцев, зорить капища, подобно отцу твоему, — быть войне! — сурово сказал волхв.

— Я не трону капищ. Не трону ваших угодий. Не трону вашей воли. Вы сами придете под мою руку, когда здесь встанет город. Придете своей волею, но не моим понуждением.

— Все в руках богов, князь. Сегодня я видел невиданное, видел его и твой человек, только он не знал, что видит чудо, а потому я и не стану спорить с тобой, князь. Если угольцы пожелают волею пойти в твою неволю — значит, так тому и быть, и такова их дорога. Я же никогда не пойду к тебе, князь, — старик насупил густые седые брови, опустился перед медвежьей тушей на колено, погладил разбитую голову, а потом молча ушел. Только он скрылся под деревьями за капищем, как с другой стороны раздались крики наших воинов, я узнал голос Ратьши: «Князь! Княже! Где ты? Отзовись!»

И тут я понял, что медведя должен убить князь. Не я, не с моей помощью, а сам. Лично. А потому я коротко поклонился Ярославу и припустил в противоположную от криков сторону, стараясь скрыться в лесу до того, как княжьи люди выбегут на поляну.

— Ферзь! — удивленно окликнул меня князь, но, прежде чем мой дайме успел отдать мне приказ, я обернулся на бегу, прижал к губам палец, призывая к молчанию, и скрылся в лесу.

Ночь шла спокойно. Но всю ночь я не сомкнул глаз. Что-то давило. Что-то сильно, ощутимо давило на сердце, на душу. И, как стало уже обычным, я не понимал, в чем дело. Но что-то семиверстными шагами шагало ко мне, ко всем нам. Стойкое ощущение чего-то финального. Причем в самом скором времени.

Меня убьют, что ли, сегодня? Ну что же, если так суждено, то все равно ничего не поменять. Уным я задал направление, двое из них, как минимум, сумеют дальше пойти сами. Выйдет у них интересный сплав японского и русского боя на мечах. Убойная смесь, я думаю. А как же Граф, которого я оставил на Деда? Тот пообещал присмотреть за псенышем, а если что, отправить его к Ратьше на двор, там уж разберутся, что делать с породистой собакой. Да и как сам Дед? Он уже отвык жить один. А Поспелка? Много вопросов с неприятными ответами, но, как ни крути, а в целом все решаемо. Поспелка останется при уных, Дед снова привыкнет к одиночеству, Граф приживется у Ратьши. Вот и все. Хотя, конечно, не хотелось бы, если честно, — много интересного намечается впереди. Даже то, что мы вроде как помирились с угольцами, не гарантировало нас от проблем в здешних лесах — тут и кроме угольцев водилось, как я понимаю, множество разбойничьих банд, отловом которых придется заняться. Это даже если не говорить про мое додзе. Хватит. Просто — хватит. Все.

— Что думаешь, Ратьша? — негромко спросил Ярослав у хмурого тысяцкого. К лагерю уже приближался рассвет.

— А что я скажу, княже. Правильно сделал Ферзь, что убежал. Теперь ты — победитель медведя, а самое главное, ты выиграл войну с угольцами, ее не начав, — отвечал тысяцкий.

— И ты думаешь, что угольцы сдержат слово? Тут каждый второй — тать, по лесам с кистенем бегают, а по реке корабли грабят. Я ведь это пресеку.

— Не знаю, княже. Больно хороший повод для них войну не начинать, они же понимают, к чему привела бы война в конце концов. Но, как говорится, доверяй, но проверяй.

— Было бы все как обычно, набрали бы заложников, и все. А тут теперь, коли стану заложников брать, беда выйдет, — князь поднялся и, сильно прихрамывая, прошелся по шатру.

— Да, заложников брать не след. Но, пока угольцы не очухались от твоего подвига, пора ставить стены, княже. Для будущего града, — твердо сказал Ратьша.

— Оно так. Надо бы еще людей призвать из Ростова, плотников, кузнецов, работных людей. А часть дружины отправить в Ростов. Упаси Бог, возьмет кто Ростов на щит, вот тогда и будет нам новый город. Я отпущу завтра же всех своих дружинников вместе с обозом. Они проводят его по лесам, вернутся обратно, набрав людей и припасов. Но большая часть их останется в Ростове.

— Князь, значит, ты веришь угольцам? — с легким удивлением спросил Ратьша.

— Я верю Богу, — негромко, но твердо сказал Ярослав, — это он надоумил меня поставить тут город. Это он прислал нам Ферзя. Это он спас меня сегодня от медведя. Ты видел зверя? Я никогда бы не справился с ним, признаюсь перед тобой как на духу. Я бы даже увидеть его не успел, когда бы Ферзь не упредил. Это он вложил волхву понимание того, что произошло. И я верю, что все будет хорошо. Пусть обоз привезет и несколько богомазов и священника. Я поставлю церковь раньше, чем мы закончим стены. И я оставлю в Ростове большую часть дружины, а при себе оставлю варягов. Я бы оставил и тебя здесь, Ратьша, но тогда в Ростове некому будет держать дружину в руках. Ты уедешь завтра со всеми и останешься в Ростове. Сюда обоз и часть дружины приведут сотники, сам назначишь им главного. Все.

— Князь! — невольно воскликнул Ратьша. — Воля твоя, но как же…

— Ты не веришь мне, тысяцкий? Не веришь в мои слова? В мое дело? — Ярослав говорил негромко, но словно плетью бил своего старого друга.

— Все будет так, как ты повелишь, княже, — поклонился Ратьша, до глубины души потрясенный «тысяцким».

— Вот это уже лучше, Ратьша. А теперь все. Ступай. Мне надо подумать, — князь смотрел в сторону, дергалась на шее жилка, и Ратьша не стал больше ничего говорить, лишь поклонился и вышел из шатра.

Я поднялся со своего ложа на куче лапника. Всегда на таком спалось лучше, чем на перине, а теперь оно казалось на редкость неуютным. Хлопнул себя по карману, обманывая себя, сделал вид, что просто так хлопнул, а не сигареты искал. Курить не хотелось. А вот привычка все вопросы обдумывать с сигаретой не ушла. Но зато очень хотелось мне сейчас чаю. Пусть даже просто заваренного в котелке. Но чай, как и табак, тут появится в свободной продаже еще очень не скоро. Разве что можно было поспрошать на торгу в Ростове или в Киеве, у заморских купцов, вдруг возят для личного употребления. Но не сообразил.

Сегодня непременно случится какое-то большое несчастье. Я не знаю, что это будет, и касается ли это меня одного. Просто оно будет — и все. Браслет Ягой, как мне казалось, сегодня намного туже обтянул мою руку. Я всмотрелся в него, змеи привычно задвигались, хорошо, что больше этого никто не видел. Увижу ли я еще когда-то стражницу? Свою ли дорогу я стараюсь пройти, служа князю, натаскивая уных на варягов? Странные мысли. Странное утро. Странный Ферзь.

Ощущая себя решительно странным, я тихо поднялся и пошел пройтись к засекам. Так. Варягов с нами около пятидесяти человек. Многовато против семнадцати уных, многовато. Да что я считаю, им драться, что ли, прямо сегодня?! Но тем не менее…

Радовало то, что теперь площадку для занятий искать станет проще. Почему-то я верил тому рослому волхву. Люди с такими лицами просто брезгуют лгать и никогда не обещают того, в чем не полностью уверены. Не думаю, конечно, что ему до конца поверили князь или Ратьша. Или Иннар. Да что мне за дело до варяга?

И тут я нос к носу столкнулся с Ратьшей, ведшим в поводу своего коня. Утро, чувствуется, будет добрым!

— Слава Богу, Ферзь. Я к тебе и шел. Поговорить надо, — тысяцкий говорил негромко и неумолимо шел к засекам, подальше от лагерных палаток и телег обозников.