После ужина, когда Поспел уже спал, а Дед исчез, я снял с руки браслет Ягой и положил его на стол. Жалко, что нельзя через него просто поговорить… Но тут же я понял, что не те у нас были с ней отношения, чтобы «просто говорить» вечерами ни о чем. Или я ухожу туда навсегда, чтобы остаться со стражницей до конца, каким бы он ни был, или просто не дергаюсь и не дергаю ни Сову, ни Ягую.

Следующий день прошел тихо и гладко, уные занимались весь день: после любимых прыжков — атаками на руки, Поспелка трудился почти наравне со всеми, Граф надменно следил за табуном чужих, которых чрезмерно доверчивый хозяин пускает на двор, вместо того чтобы гнать поганой метлой, я же, как обычно, прохаживался по додзе, время от времени пуская в ход палку. Вечером я отпустил уных и быстро собрался в завтрашний путь. Поспелка весь вечер робко поглядывал на меня, и я, в конце концов, сказал:

— Спрашивай.

— Наставник, а я еду с вами? Ну, в Медвежий угол? Ведь вы наверняка надолго туда, как же мои занятия? И вообще… — Поспелка примолк.

Я задумался. Конечно, манила мысль оставить тут и Поспела, и Графа, но, в конце концов, он мне не слуга, он младший ученик, а свое право им называться он подтверждал ежедневно с утра и до ночи, помимо занятий занимаясь еще и хозяйственными заботами, — бегал на торг, убирал в додзе и в доме, выполнял массу мелких поручений. А я теперь не возьму его в лес? Конечно, дело это довольно опасное, но, в конце концов, у меня в доме рос воин. Дав себе последний шанс, я сказал:

— Поспел, мы едем не на прогулку, там может случиться драка с угольцами. Нас там не особо жалуют. Да и дом бросать без присмотра не хочется. Что скажешь?

Но ответил мне внезапно появившийся Дед:

— Совесть-то есть?! «Дом без присмотра» — спасибо тебе, наставник Ферзь, уважил старика! — И Дед отвесил мне поясный, медленный поклон. Мне стало стыдно.

— Дед, извини. Я был неправ. Но ты же понимаешь, о чем я? — Хотя я и сам уже не совсем понимал, о чем я именно говорил сейчас домовому, только что кровно оскорбленному мной.

Дед молчал. Но хоть не пропал сразу. Я начал свою жвачку снова:

— Дед, ты же сам знаешь, что лучше тебя за домом не присмотрит никто, на что обиделся? Знаешь ведь? Знаешь. И почему я так сказал, подумай.

— Да что тут думать, — немного оттаял Дед. — Все из-за Поспелки.

— А я что — худо за домом следил?! — возмутился пацан, но тут я уже мог и власть употребить. И употребил:

— А ну цыц! А то мигом на двор к князю верну! Еще тебя тут не слыхали. Ты, что ли, лучше домового за домом приглядишь? Ты не домовой и не чернавка, ты воин. Вот им и будь. Понял?

— Прости, наставник, все понял, все, — забормотал перепуганный малец и убежал на двор, после того как я кивнул ему, а Дед усмехнулся.

— Ладно ли, Дед? Мир? — спросил я.

— Добро, Ферзь. Но думай в следующий раз, что говоришь. Так люди и договорились в свое время, что все мы на Кромку ушли и там затворились, — Дед говорил совершенно серьезно, я навострил уши. Кромка! Снова Кромка!

— А кто, Дед, договорился? Или снова не мое дело?

— Снова не твое, — согласился покладистый Дед. — Просто ни к чему тебе это знать, ты не колдун, не знахарь. Да и они-то уж сейчас — с пятого на десятое…

— Ну хоть одно скажи тогда. Это во всех землях сразу вышло или по-разному?

— Почти во всех. Есть еще земли, где нежить не ушла за Кромку, а на Севере еще и через тысячу лет не уйдет, но и здесь, и по соседним странам все вышло в одно время. Мы открыли Кромку и ушли. А вам оставили землю.

— Которую мы, я так полагаю, сразу же начали калечить, верно? Или вы потому и ушли, что мы это еще раньше начали?

— А ты точно не знахарь, Ферзь? Из старых еще, нет? Не волхв? — усмехнулся Дед, и я понял, что угадал.

— Вы просто соблюдали равновесие… Мы расшатываем, вы храните. Мы остаемся, вы уходите… Или нет? — негромко спросил я у Деда.

— Ложился бы ты спать, наставник! — с удовольствием ответил мне вредный старикашка и исчез, как не был, и больше не появился, несмотря на все мои призывы.

Я снова сел на лавку, с которой вскочил, и, взяв браслет в руки, поднес его к губам и негромко сказал: «Я скучаю…»

…И из-за неизмеримой дали, из-за темных вод ручья Прощания, из-за синих елей Синелесья я услышал негромкое, еле слышное: «Я тоже».

Утро мое началось следующим образом. Я вскочил, бодр и весел, схватил оставшиеся пачки сигарет, переломал сигареты в мелкую труху и символично, священнодействуя, высыпал продукт в выгребную яму. Собственно, там ему было и место изначально. Дед, который видел мои манипуляции, только хмыкнул. После чего я растолкал чиновника для особо мелких поручений, и мы с ним и с домовым в молчании позавтракали.

— Когда выезжаешь, Ферзь? — спросил Дед после еды.

— Сейчас. К полудню велено быть при дворе князя. Собирать мне, собственно, нечего. Собаку оставляю здесь, обеих лошадей беру с собой. Тебе, Дед, может, купить чего, пока время есть? Поспелка на рынок сбегает. Может, снеди какой?

— Ну не стоит того, не пропаду. Ты его пока не гоняй, еще ни один нежить с голоду не пропал, — усмехнулся домовой, а Поспелка приободрился, видимо, перспектива мчаться на торг его не особо прельщала.

— Тогда, Дед, счастливо оставаться, — сказал я, — осталось только лошадей оседлать, и мы поехали.

— Давайте, давайте, дорога вам колдобинами, лес стеной, а небо градом, — ворчливо пожелал нам Дед и указал на лавку, с которой мы уже встали.

Оно и верно. Присесть перед дорогой. Веришь ты в приметы или нет, а спорить с нежитью на сей счет — дело глупое. Мы какое-то время чинно посидели, я вспоминал, озирая комнату, не забыл ли чего, Поспелка просто хранил молчание и, по-моему, боялся дышать, чтобы не привлечь моего внимания. А то мало ли! Передумает Ферзь, и плакала поездка. Но я не передумал. Молча встал, надел куртку, взял в руку сумки, думая перекинуть их через седло, положил на плечо меч и осмотрел избу, как будто бы был тут в первый и в последний раз. Собственно, как и всегда. Выходя из дома, не надейся вернуться, только тогда ты вернешься. Причем это было применительно не только к серьезным поездкам, а к каждодневным уходам и приходам. Поспелка схватил свою котомку и выбежал из дома вслед за мной.

Я захлопнул дверь и постоял миг на пороге. Что-то давило на сердце, что-то тяжело лежало на душе. Какая-та тень нехорошего предчувствия, и будь я сам себе хозяин, то послал бы эту поездку и вернулся домой. Но был я не один и далеко не сам себе хозяин, поэтому попрощался вслух с Дворовым, смиренно оседлал Харлея и Хонду, сам сел на Харлея, а на кобылу посадил Поспелку и выехал со двора, спешась на миг, чтобы закрыть воротину. Обычно в такой ситуации я бы закурил, а сейчас сунул в рот соломинку, да на том и утешился. В конце концов, сколько же ненужных привычек и столь же ненужных «якорьков» мы сажаем себе в головы. Ужас просто.

С этими глубокими мыслями, сделавшими бы честь любому психиатру, вплоть до старика Фрейда, я приехал к княжьему подворью, сейчас переполненному людьми. Отдельным отрядом, не смешиваясь с ротниками, стояли варяги. Спешиваться я не стал, въехал во двор, и ко мне тут же подбежал Ратмир.

— Наставник, мы готовы ехать, все ждем лишь тебя! — радостно отрапортовал он, глядя на меня снизу вверх.

— Не меня ждем, а князя, — поправил я его, — веди пока к нашим, там встанем.

Наши, как и следовало ожидать, оказались дальше всех от крыльца, кроме обозных, коих была столь большая толпа, что я сначала даже подумал, что тут и провожатые приблудились. А потом понял, что Ярослав берет с собой и строителей, а не только обычных обозных. Уные обрадовались моему появлению, но я сухо поприветствовал их и говорить больше ничего не стал, лишь спросил у Воислава, тем самым сразу повысив его в глазах остальных учеников, все ли взяли броню и щиты. Оказалось, что все. Еще пару месяцев назад такой вопрос уных бы обидел, но теперь никто и бровью не повел. Значит, обучению поддаются. Добро.