В комнатах его встретил один из мастеров-каллиграфов:

— Господин, я остался встретить тебя, потому что кто-то должен охранять дом.

— Спасибо, но это излишне. Ты знаешь, что это всегда делает Чиё.

— Поэтому-то я и нахожусь здесь против своей воли. Ее нет уже два дня.

Возле отцовского меча Сунг увидел свиток.

Дорогой Сунг Шан,

я знаю, что мой уход причиняет тебе боль, но призыв, которого я ждала, не выбирает времени. Там, где я сейчас, мне не будет так хорошо, как с тобой. Однако я ушла, чтобы мы вновь встретились. Если б я осталась, мы бы никогда больше не увиделись. Вскоре ты поймешь, почему.

Это письмо не даст ответов на все твои вопросы. На самом деле — я причина того, чему еще предстоит произойти. Я — также причина многого из того, что уже было. Если ты и дальше будешь изучать бамбук, будь уверен, — он приведет тебя к ответу, который ты ищешь всю жизнь. Твои записи станут частью важнейшего Словаря, который составляется уже несколько сотен лет. В каждом веке Судьба определяет нескольких людей, которые, сами не зная того, пополняют этот Словарь своими знаниями. В наше время ты — один из избранных.

Твоя Чиё

Сбоку от этого текста Чиё добавила:

Ребенок не в состоянии раздумывать о том, что означает быть мужчиной или женщиной. Если он даже и попытается, то заметит лишь внешние признаки, но не состояние духа. Но он знает все же, что нечто придет, когда со временем он созреет. А до тех пор он развивает свое здоровье и силу.

Ждать девушку в Храме бамбука больше не имело смысла. Сунг провел бессонную ночь, пытаясь не думать о последних событиях. Заря застала его в садовой хижине перебирающим при свете свечи образцы бамбуковых побегов. Нужно было тщательно подготовить их для далекого путешествия, которое их ждало, и записать все важные сведения. Следовало отобрать только самое необходимое.

После прихода мастеров-каллиграфов Сунг собрал их вместе и сообщил о своем скором отъезде. Он хотел попросить их заблаговременно найти себе другую работу, чтобы потеря этой не стала неожиданностью. Однако старший мастер, посоветовавшись с остальными, сказал следующее:

— Господин, мы все согласились в том, что никогда доселе, при нашем большом опыте, не работали столь хорошо и счастливо. Заслуга в этом — твоя и дорогой нам Чиё. Мы все можем найти себе новую работу, но наше общее желание — остаться в Храме бамбука. Если позволишь, школа переписчиков продолжит свою работу. Мы постараемся брать только те заказы, которые бы тебя заинтересовали. Мы достаточно долго работали с тобой, чтобы кое-что понять. Поэтому мы будем с каждого свитка делать тайком еще по одному экземпляру, которые станем посылать тебе.

Сунг не пытался скрыть радости. Он поблагодарил мастеров за верность своему делу и тотчас согласился с их предложением.

Эта зима обещала быть вечной. Дома у подножия горы можно было различить лишь по струящимся дымкам. Выбираясь из монастыря, я видел только тропинки — следы существования людей, снег, примятый во время схватки охотника с дичью, обледеневшие капли крови жертвы, остатки пней, выкорчеванных, чтобы пустить их на дрова…

В Дабу-дзи шли приготовления к большим переменам. Нас ожидали восемь напряженных дней Рохацу дай сэссина. Просветление Шакья-Муни было ежегодным поводом для проверки физической и психической выносливости учеников и настоящим экзаменом для унсуи, которые уже продвинулись вперед. Для них эти упражнения означали либо достижение подобного просветления, либо почти непереносимые тяготы, которые отвращали от дальнейшего самоиспытания. Ученики волновались, хотя и пытались скрыть это. Я понимал: причиной волнения во время приготовлений к празднованию является не столько неопределенность успешного его завершения, сколько наплыв паломников и монахов из других монастырей, вносящих непривычную сумятицу в прежде размеренную жизнь. Данная причина очень сильно действовала на моего друга. Подойдя ко мне, когда я сидел на нашей поляне, завернувшись в накидку, сшитую из множества лоскутов, Рёкаи долго не решался заговорить о том, что его угнетало. Только когда я направил на него взгляд, он нарушил молчание.

— Цао, я чувствую тревогу! Уже один раз я прошел через испытания Рохацу, но опять ощущаю себя новичком. Если именно в этом и есть смысл, тогда все в порядке. Но мне кажется — суть в чем-то другом…

— В твоей тревоге нет ничего удивительного, — попытался я его успокоить. — Разве ты не замечаешь, сколько народа собирается у ворот, ожидая разрешения присутствовать при праздновании? И сколько братьев из других монастырей уже находится в Дабу-дзи? Как бы сердечно их ни принимали, это все-таки новые люди! А мы круглый год видим перед собой лишь членов нашего братства и привыкли к тишине.

Здесь к нам присоединился дайси Тэцудзиро и я спросил его, почему монахи приходят на Рохацу именно в Дабу-дзи, а не в какой-нибудь другой монастырь. Он ответил, что единственная причина этого — наш роси, точнее, его широко известная способность определения успеха или неуспеха каждого испытуемого.

— Значит ли это, что сюда явились самые отважные из унсуев? — спросил я.

— В числе пришедших есть не только ученики других роси, но и сами учителя! — ответил Тэцудзиро.

Я и вправду был удивлен, когда заметил среди молодых монахов нескольких старейшин других монастырей. Некоторых из них даже принесли, поскольку возраст не позволял им вынести долгий пеший путь. Это говорило лишь об их вере в необходимость постоянного самосовершенствования. Мне было ясно, — эта школа никогда не заканчивается.

На следующий день, уже несколько часов стоя на коленях в ожидании своей очереди перед комнатой роси, я спросил себя, каково учителю — ведь он должен задать испытуемым свыше ста коанов. Пришла моя очередь ударить в гонг перед его дверью. Учитель обратился ко мне тихим строгим голосом:

— Человек, болеющий астмой, сказал однажды своему другу: «Ты не умеешь ценить свободное дыхание, потому что никогда не испытывал в нем помех».

Роси внимательно посмотрел на меня:

— Какой вывод, Цао, ты можешь из этого сделать?

Поклоном он дал мне понять — я свободен.

Теперь мне предстояло все восемь дней размышлять над заданным коаном, прежде чем дать исчерпывающий ответ. Но коан должен стать лишь сильным поводом для непрерывного сосредоточения, которое должно привести меня к просветлению. В подобном испытании и заключалась истинная сущность Рохацу!

Мено удивляло желание сёгуна лично выслушивать отчеты о поездке, вникая в малейшие детали: как проходил визит в Дабу-дзи, какими фразами обменивались старейшина и Мено, что нужно еще обустроить в хижине Обуто Нисана… От сёгуна не утаилась злоба Мено по отношению к монахам. Бондзон распознал негодование своего посланца и, что хуже всего, взял старейшину монастыря под защиту.

— Твое дело — точно выполнять мои приказы! В твоих действиях не должно быть и капли личного. Я не обязан объяснять тебе причины, скажу лишь одно: благодаря монахам и будущему обитателю хижины Нисана мы обеспечим надежные границы с Китаем. Мое положение требует этого от меня. Я бы делал это даже против своего желания. Вновь есть даймё, готовые взбунтоваться, и я должен устрашить их союзом с нашим соседом.

Хотя Мено сразу стало ясно, что благодаря этому признанию Бондзона он может при благоприятных обстоятельствах держать сёгуна в руках, он смирился с приказанием; он занимал слишком хорошее положение, чтобы начинать сейчас игру против правителя.

Дни проходили, и Мено все сильнее тянуло к той хижине. Поскольку он отвечал за приготовления к встрече гостя, то имел полное право появляться там.

Приказав мастерам в первую очередь начать строительство новой хижины, которая должна была служить рабочим помещением для будущего жильца, Мено обеспечил себе достаточно времени, чтобы тщательнее заняться жилищем Нисана. Он действовал, полагаясь исключительно на свои желания, которые основывались на каких-то неосязаемых предчувствиях.