Опустившись на стул, Гарри попытался положить ноги на столешницу, но там для них не нашлось места и он отказался от своего намерения. Его взгляд отрешенно блуждал по стенам, где висели выцветшие фотографии, приколотые сверху и снизу и загнувшиеся по бокам, а также пожелтевший треугольный вымпел футбольного клуба «Тотнем хотспер» и рисунок, сделанный красным и черным карандашами, — двое взрослых и ребенок на фоне дома. На книжной полке, рядом с пыльным футбольным трофеем, стояла чуть посеревшая фарфоровая копилка в виде поросенка. Одна из фотографий была в рамке, но именно ее повернули к стене. Их сыну исполнилось десять, когда это случилось. С тех пор прошло уже много лет.

— Я собираюсь смотреть телевизор, — послышался голос из-за стены.

Уикенден стащил резинку с папки, занимавшей почетное место на его столе, и, закусив губу, приготовился заняться расследованием. Начал он с поочередного пощелкивания костяшками пальцев. Потом сморщил нос, вдыхая пыльный застоявшийся воздух. Солнце уже село, и за маленьким окном царила темнота. Но тут зазвонил телефон.

— Возьми трубку, дорогой, — послышалось из соседней комнаты.

Уикенден поднял трубку.

— Да, это я. Нет. Да. Нет. Нет. Да. Хорошо. А разве никого больше нет? У меня дел по самую задницу… Правда? Вывел из строя сигнализацию. Не может быть. Ты шутишь. Супрематическая картина? Такая же как… ну ладно. А как зовут потерпевшего? Роберт Грейсон. А где он живет? Хорошо. Нет, я рад, что ты позвонил, Нед. Я займусь этим утром. Первым же делом. Нет, это вполне возможно. Вполне. Нет, я не сержусь. Передавай привет… ну ты знаешь кому. Пока.

Закончив разговор, Гарри долго сидел в задумчивости. Потом взял одну из лежавших на столе трубок, темную и сучковатую, и стал теребить ее в руках.

Так он просидел довольно долго, уперев в пространство невидящий взор.

На следующее утро в квартире на Сент-Джон-вуд раздался звонок.

Роберт Грейсон, одетый в синий махровый халат, открыл дверь, не выпуская из рук чашку с кофе. На площадке стояли Габриэль Коффин и Даниэла Валломброзо. Роберт жестом пригласил их войти.

— Я вас давно жду, — сказал он. — Что, черт возьми, случилось с моей картиной?

Через несколько часов в дверь позвонили опять.

Роберт Грейсон, уже принявший душ, в белой майке и синих джинсах, открыл дверь с неизменной чашкой кофе в руке. На площадке стоял сутуловатый коротышка, одетый во все оттенки коричневого. Он был весь какой-то обвисший, так что создавалось впечатление, словно его недостаточно хорошо надули. Немного помолчав, Грейсон произнес:

— Извините, но у меня нет мелочи.

— Что вы сказали? — изумленно переспросил обвислый человек.

Он был явно озадачен, но казался вполне трезвым. Грейсон смешался.

— Извините. Чем могу помочь?

— Вы Роберт Грейсон, американец, живущий в этой квартире?

— Нет. Я его убил и съел. Остатки в холодильнике. Я как раз размораживал их на завтрак, так что можете присоединиться…

— Шутки здесь неуместны.

— Смотря какие шутки. Некоторые очень даже кстати.

Последовала долгая пауза.

— Предполагаю, вы и есть мистер Грейсон, и должен заявить, что вы не вызываете у меня симпатии. Но в данном случае это не важно. Это у вас украли супрематическую картину неизвестного художника?

— Да, у меня.

— Значит, вы действительно мистер Грейсон.

— Да.

— М-да.

Чуть оттолкнув хозяина, коричневый человек вошел в квартиру.

— Я инспектор Гарри Уикенден из отдела искусства и антиквариата Скотленд-Ярда. Мне позвонили из полиции, после того как вы сообщили им о краже. Я пришел, чтобы вам помочь… хотите верьте, хотите нет.

Грейсон медленно закрыл входную дверь. Уикенден уже успел завернуть за угол коридора и на всех парах устремился в спальню. Грейсон последовал за ним.

В спальне Уикенден остановился и, задрав голову, стал смотреть на потолочное окно.

— Извините, инспектор. Я, конечно, очень рад, что вы пришли, но перед тем как приступить к делу, мне бы хотелось посмотреть на ваше…

Не оборачиваясь, Уикенден протянул левую руку, сжимавшую удостоверение.

— Спасибо. Хотите кофе?

— Нет. Итак, где была картина?

— В гостиной. Я польщен, что Скотленд-Ярд так серьезно относится к этому ограблению, но, честно говоря, разве вам больше нечем заняться? Я хочу сказать, что эта картина обошлась мне всего в полторы тысячи фунтов. Такие деньги я могу заработать часа за два. Но возможно, есть особые причины, по которым отдел искусства и антиквариата так заинтересовался этой кражей?

Уикенден направился в гостиную.

— Я не имею права говорить об этом.

— Это звучит как подтверждение, инспектор.

— К вам кто-нибудь уже приходил?

Грейсон насторожился.

— Нет. А зачем?

— Вы уверены?

— Ну… приходили два полицейских, когда я сообщил о краже.

— И это все?

— Еще следователь из моей страховой компании.

— Так скоро?

— Я позвонил в компанию сразу же после исчезновения картины.

— Но сегодня воскресенье.

— Я у них почетный клиент.

— Не сомневаюсь. Расскажите, как это случилось.

— Я уже дал полный отчет полиции, — отозвался Грейсон с кухни, где делал себе бутерброд.

— А теперь позабавьте меня.

— Ну ладно. Я ненадолго уезжал по делам в Нью-Йорк, а когда вернулся, окно в спальне было разбито. Картину вытащили из ящика и вырезали из подрамника. Больше ничего не тронули. Только мой будильник почему-то мигал. Полицейский сказал, что внизу вылетели пробки от моей квартиры.

— Я знаю. Поэтому сигнализация и не сработала, когда разбили окно.

— Но почему полетели пробки?

— Хороший вопрос, мистер Грейсон. Я как раз над этим размышляю. Что вы можете сказать о картине?

— Не слишком много. Эй, понюхайте-ка этот майонез, — попросил Грейсон, перегнувшись через перегородку, отделявшую кухню от гостиной. В руке у него была открытая банка майонеза. — Он уже давно стоит и, кажется, чуть пованивает. Вы не находите?

— Я не ем майонез. Вообще-то это называется салатной приправой. Так как насчет картины?

Грейсон поднес банку к носу, пожал плечами и стал намазывать майонез на хлеб.

— Я ничего о ней не знаю. Купил по дешевке на аукционе «Кристи». Так, из прихоти. Она мне просто понравилась. Немного ярковата, но в ней что-то есть. Я ничего не выяснял. А что, она гораздо дороже, чем я за нее заплатил? Насколько мне известно, ее написал какой-то русский художник в двадцатых годах. В стиле супрематизма. Но вы все это и без меня знаете. С чем мне сделать бутерброд? С индейкой или с ветчиной?

— С индейкой. Кто, по-вашему, мог знать, что картина находится здесь? Если вы говорите, что ничего другого воры не взяли, значит, они приходили именно за ней. Стало быть, для них она представляла большой интерес.

— Но кто мог заказать кражу картины, едва тянущей на полторы тысячи фунтов, которую все, кроме меня, считают на редкость безобразной?

— Я ничего не говорил о заказчике, мистер Грейсон. Почему вы считаете, что это заказное ограбление?

— Если бы я хотел украсть картину, то нанял бы для этого профессионала. И разумеется, выбрал бы более подходящий объект, чем работа безвестного супрематиста, которая стоит меньше суточного пребывания в отеле «Ритц».

— Да, вы правы. Кто мог знать, что вы купили эту картину?

— Любой, кто был на том аукционе. Мои коллеги в Штатах. Между прочим, на аукционе случилась забавная история. Возможно, это как-то связано с кражей. Как это я сразу не подумал? Когда я уже уходил, ко мне подошли трое парней, похожих на бизнесменов. Разговаривали очень вежливо, но вид имели довольно угрожающий. Они сказали, что их босс велел им купить эту картину, но они почему-то не смогли принять участие в торгах. Предложили мне за нее десять тысяч фунтов. Я ответил, что на деньги мне наплевать. Картина мне нравится, и я не собираюсь ее продавать. Честно говоря, я думал, они меня разыгрывают. Какой дурак будет платить такие деньги за эту картину?