— Мы?

— Можешь мне поверить.

— Ты думаешь, Валломброзо имеет какое-то отношение к последней краже?

— Уверен. Мой осведомитель сообщил, что Валломброзо приведет меня к Караваджо. Но только при одном условии…

Собрав в кулак всю свою волю, Бизо максимально втянул живот и стал боком протискиваться между решетками. Извиваясь как уж, он проталкивал свое тело к бетонной стене хранилища, постепенно погружаясь в темноту. Там едва виднелась какая-то надпись. «Еще хорошо, что я не боюсь темноты и замкнутого пространства», — подумал Бизо, чувствуя, как по спине стекает пот.

— А посветить здесь можно? — хрипло спросил он.

— Одну минуточку.

Делакло куда-то отошла и вскоре вернулась с фонариком. Взяв его, Бизо на минуту задумался. Тяжело дыша, он задел спиной висевшую позади картину.

— Надо бы поосторожней, — виновато улыбнулся он и, сделав попытку двинуться дальше, уперся в картину, висевшую перед ним.

Бизо снова впал в раздумье. И тут его осенило. Подняв левую руку над головой, он переложил в нее фонарик и, чуть улыбнувшись, нажал на кнопку. На бетонной стене высветилось желтое пятно, и сразу стала видна надпись, сделанная красной краской: «СН 347».

— Вот так штука! Что, по-вашему, это может означать?

— Не знаю, инспектор. Для меня — всего лишь бессмысленное сочетание букв и цифр.

— Да, толку пока от этого мало, — пробурчал Бизо, с трудом выбираясь из железного плена. — Посмотрим, что можно сделать.

«Надо было за завтраком есть больше масла», — усмехнулся он про себя.

— Нетрудно догадаться, чего он хочет. Условного освобождения на поруки. Видишь ли, Габриэль, я уже слышал подобные просьбы, но это обычно не проходит, — начал Ариосто, вышагивая по кабинету. Серебряные пряжки на его черных ботинках вспыхивали на солнце. — Турин не в моей юрисдикции. И я там никого не знаю. Придется просить Пасторе. А он вряд ли придет в восторг от этой идеи. Все-таки речь идет об опасном преступнике.

— Но, Клаудио, это была всего лишь самооборона.

— От которой ты до сих пор под впечатлением. Почему ты думаешь, что Валломброзо приведет нас к картине?

— Я доверяю своему источнику. И потом, мир не так уж велик, а воровской мир и того меньше. По моим сведениям, это первоклассный грабитель. Ему осталось сидеть всего полтора года и…

— У меня только один вопрос, — сказал Ариосто, садясь на стул. — Ты возьмешь на себя эту ответственность? У меня нет ни времени, ни желания, ни людей, чтобы заниматься шаткими предположениями. Конечно, мы будем расследовать это дело, но я не очень-то верю в успех. Если я позвоню и договорюсь с кем надо, ты сможешь отвечать за дальнейшее поведение этого типа? А вдруг он тебя надует, или сбежит, или на этот раз ты будешь избит до потери сознания?

— Понятно. Но, повторю, я доверяю своему информатору. И потом, профессиональные воры такого масштаба обычно соблюдают правила игры, если им это выгодно… Уверяю тебя, Клаудио, если Валломброзо выпустят под мою ответственность, картина снова окажется в алтаре.

— Ты понимаешь, что если я пойду на это, если вообще пойду, то у тебя будет не так уж много времени. Никто не позволит известному вору разгуливать на свободе сколько он хочет…

— Я знаю. Но разбойникам тоже можно доверять. Если ты помнишь, один из них был спасен, — заявил Коффин, берясь за ручку своего зонтика. — Возможно, ему придется подставить кое-кого из своей братии. Мне кажется, мой план сработает. Если же нет, мы потеряем эту картину навсегда. Это ведь не мелкое ограбление, когда разбивают стекло машины и утаскивают магнитолу, а хорошо спланированная заказная кража известного произведения искусства. Ты же знаешь, сейчас большинство таких краж организуются международными преступными сообществами, чтобы потом продать картины на черном рынке. Одно дело, если какой-то миллионер через нескольких посредников нанял профессиональных воров, чтобы повесить понравившегося ему Караваджо в своей бильярдной — такое преступление распутать гораздо легче: мы можем вычислить подозреваемого, получить ордер на обыск и так далее; но совсем другое, когда картина хранится где-нибудь на складе и ждет своего часа, чтобы ее обменяли на энное количество наркотиков или оружия. В таких случаях шансов найти ее практически нет. Большинство произведений обнаруживают, когда преступники пытаются их продать, то есть обратить в наличные. Если же у них другие планы, мы вряд ли увидим картину снова. Она так и останется под плащом у мафии.

— Если ее сумеют вывезти из страны. Сейчас, когда приняты все меры безопасности, не так-то просто вывезти Караваджо в собственном багаже.

— А если преступник живет в Италии?

— Это вряд ли. Во всяком случае, наша статистика за последние полвека говорит об обратном.

— Вероятно, ты прав. Не могу себе представить итальянца, похищающего свое национальное достояние, чтобы хранить его в спальне по соседству с местом преступления. Если они так безупречно спланировали кражу, то уж, наверно, позаботились и о вывозе картины из страны. Вот ты бы как поступил на месте воров?

Откинувшись назад, Ариосто стал раскачиваться на стуле.

— Отправил бы картину с каким-нибудь грузом. Спрятал в стенке ящика с вином или в дверце мясного фургона. А ты?

— Я? Я бы переехал в Италию. Здесь так вкусно готовят.

Ариосто улыбнулся.

Немного помолчав, Коффин спросил:

— Итак, Клаудио. Che ne pensi? [24]

Через неделю Коффин вышел из такси у входа в белое здание тюрьмы на окраине Турина. На небе не было ни облачка, и солнце щедро отдавало весь свой жар земле. Ветер лениво шевелил траву, словно колосящуюся пшеницу. Коффин представился тюремному надзирателю, и тот со всей строгостью изложил ему правила обращения со взятым на поруки заключенным и порядок возвращения его в тюрьму, если требуемые условия не будут выполнены.

Коффин уже брал на поруки заключенного. Это был торговец наркотиками, попавшийся на нелегальном вывозе произведений искусства. Швейцарец по имени Бертольд Дандердорф. Пятнадцать лет он успешно занимался наркоторговлей, а потом угодил за решетку за одну единственную попытку контрабанды. Его выпустили на поруки, чтобы он навел сыщиков на заказчика преступления, за которое сидел. Знакомый мотив. Возможность выйти из тюрьмы на год раньше, помноженная на желание отомстить.

Они уже почти достигли цели. Дандердорф по-прежнему находился на свободе за хорошее поведение и желание сотрудничать. Его поймали, потому что он попытался прыгнуть выше головы. Коффин уже встречался с такими случаями. Преступники пытаются повысить свой социальный статус, но дело, как правило, заканчивается провалом. Правда, провалиться с таким треском, как это сделал Дандердорф, выпадает не многим, но это уже другая история.

Похищение произведений искусства является в среде воров высшим пилотажем. Мастера этого дела находятся на самом верху воровской иерархии, поскольку преступления такого рода считаются чем-то престижным и интригующим и в обществе к ним относятся достаточно терпимо. Это единственный вид серьезных преступлений, который вызывает сочувствие. Однако сочувствующие не совсем представляют, насколько тесно это явление связано с таким отвратительным бизнесом, как торговля наркотиками и оружием, и даже терроризмом. Среднестатистический обыватель не интересуется изящными искусствами, а порой испытывает к ним некоторую враждебность. Для него это нечто элитное и недосягаемое, слишком сложное для его умственных способностей и, значит, в какой-то степени пугающее. Поэтому сообщения о блестяще проведенных ограблениях воспринимаются с некоторой долей удовольствия. Обыватель как бы получает возможность заглянуть в недоступный мир роскоши, испытывая невольную радость от того чувствительного пинка, который получил один из его завсегдатаев.

Заказчик преступления, как правило, бывает щедро вознагражден — он получает нечто поистине прекрасное. Единственным наказанием ему послужит то, что об этой награде никто не узнает. Его трофей обречен на безвестность.