Они расплатились с таксистом и оказались на пороге отеля. Он выглядел все так же — холодный каменный пол вестибюля, старинные портреты и пейзажи на стенах, учтивый, вышколенный персонал. «Колония» смотрелась так, словно ее перенесли сюда на машине времени прямиком из двадцатых годов. Мэгги живо вспомнились те давние денечки, что она провела в этих стенах. В ее номере над письменным столом висела забранная в тяжелую рамку фотография британского генерала Элленби, вступающего в Иерусалим в 1917 году. За окнами гостиницы шумела современная жизнь, но внутри сохранилась обстановка времен старой Палестины.

Ури не стал задерживаться в холле и, тяжело припадая на правую ногу, захромал по лестнице вниз. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что за ними продолжают следить, но надо же было где-то встречаться с Нури-младшим, и Ури решил увидеться в том месте, которое обязательно будет пустовать. И если кто-то попытается подслушать их разговор, они обязательно будут знать об этом.

Через пару минут они с Мэгги вышли к бассейну. Лазурная вода, искрясь в свете яркого солнца, набегала на кафельный бордюр, за которым сиротливо приткнулось несколько кресел-качалок. Ури готов был биться об заклад, что, несмотря на хорошую погоду, здесь никого не бывает с утра до вечера. Иерусалим не то место, где хорошо загорать на солнышке, потягивая коктейль, и плескаться в воде.

Нури-младший уже поджидал их у кромки бассейна. Завидев Ури и следовавшую за ним по пятам Мэгги, он поднялся им навстречу. Они шли против солнца, поэтому поначалу Мэгги различила только силуэт. И лишь когда они поравнялись, она получила возможность как следует рассмотреть незнакомца в потертых джинсах и линялой футболке. Он был высок, худ, смугл и обрит наголо. На вид ему было чуть за тридцать.

Ури протянул ему руку, и палестинец, чуть поколебавшись, пожал ее. Мэгги тут же вспомнилось знаменитое рукопожатие Рабина и Арафата, запечатленное всеми мировыми телеканалами на лужайке перед Белым домом в 1993 году. Рабин был напряжен и, казалось, всеми фибрами души противился рукопожатиям с заклятым врагом израильских евреев. И все-таки протянул руку. Журналисты, конечно же, ничего такого не заметили, а вот от многих дипломатов — в том числе и от Мэгги — «язык тела» Рабина не укрылся.

— Странно, — проговорил Ури, — но я даже не знаю, как вас зовут.

— Мустафа. А вас?

— Ури Гутман.

Они говорили по-английски, сильно волнуясь и нервничая. «Просто удивительно, — думала про себя Мэгги. — Живут два народа бок о бок черт знает сколько лет, а даже общаться между собой толком не научились, уж не говоря обо всем остальном. М-да, тяжелый случай…»

Стремясь нарушить неловкую паузу, Ури торопливо полез в карман и достал портативное радио, которое и включил на полную громкость, одними губами прошептав:

— Нас, очевидно, прослушивают… — Затем он коротко представил Мэгги и сразу перешел к делу: — Спасибо вам, Мустафа, что согласились встретиться и поговорить. Я знаю, что это было нелегко.

— К счастью, у меня есть иерусалимская прописка. Без нее вряд ли бы я добрался сюда из Рамаллы.

— Как вам известно, наши отцы хорошо ладили друг с другом…

Ури рассказал ему о том, как они с Мэгги разгадали анаграмму и вскрыли тайный почтовый ящик Гутмана-старшего. Чуть поколебавшись, он рассказал и все остальное, начиная с того момента, как его отец вышел из лавки Афифа Авейды, сжимая в руках заветную глиняную табличку. Завершая свой монолог, Ури дал понять, что они близки к финальной разгадке, но им не хватает подсказок.

— Вы полагаете, что моему отцу было известно местонахождение таблички?

— Возможно. Не будем забывать, что вашего отца убили почти в то же время, что и моего. Кто-то был уверен, что он в курсе всего.

Мустафа Нури, который до этого не спускал внимательного взгляда с Ури, теперь перевел глаза на Мэгги, словно рассчитывая на то, что она возразит. Но Мэгги лишь кивнула.

— Знаете, — проговорил он, — я никогда не лез в политику. Это была отцовская мания.

— Как мне это знакомо, — немедленно отозвался Ури.

— Мы прочитали всю его электронную почту, перетрясли весь компьютер. И ничего такого не нашли. Автоответчик на его телефоне оказался защищен паролем, но ко всему остальному у нас был доступ. У меня и у его помощницы.

— Вы общались с ним в последние дни его жизни? Может, он намекал вам на какое-то важное открытие?

— Да нет вроде… Собственно, мы и не разговаривали почти — отец был очень занят.

Ури откинулся на спинку кресла-качалки и шумно выдохнул. Мэгги видела, что он уже начал терять надежду. Он слишком многого ждал от этой встречи. Видел в ней их последний шанс.

«Табличку я спрятал. В надежном месте, о существовании которого, помимо меня, знают еще лишь двое — ты и мой брат…»

Мэгги задумалась. До сих пор Шимон Гутман взывал к детской памяти своего сына — все подсказки крылись в прошлом. Ури вспомнил о своей поездке с отцом на Крит, и благодаря этому им удалось отыскать тот островок в виртуальном Женевском озере. Возможно, то же самое требовалось и для разгадки слов о «брате»? Возможно, Шимон Гутман рассчитывал на то, что Ахмад Нури также как следует пороется в своей памяти и отыщет там ключ к разгадке?

— Мустафа… — проговорила Мэгги, мягко накрыв ладонью кисть Ури, давая тем самым понять, что теперь настал ее черед говорить. — Вас не удивило, что ваш отец, как оказалось, тесно сотрудничал с израильтянином?

— И да, и нет, — ответил Нури-младший, хмуро глядя на Мэгги.

— Поясните.

— Видите ли… Разумеется, получив письмо от Ури, я очень удивился. Но потом подумал и понял: да, наши отцы водили знакомство, но в этом, в сущности, не было ничего такого. Скорее я должен был ждать чего-то такого. Отец был экспертом по истории Ближнего Востока. Он знал древние языки, умел читать клинопись. И разумеется, знал иврит. Вы бы поразились, Ури, как много он знает о вашей стране.

— Допускаю. Чтобы успешно бороться с врагом, его надо сначала хорошо изучить, — буркнул Ури, прежде чем Мэгги успела наступить ему на ногу.

— Мы поняли, что он был большим знатоком Израиля, — торопливо проговорила она, надеясь, что Мустафа не обидится на реплику Ури.

Тот не обиделся.

— И эти знания были слишком обширны и актуальны для книжных. Думаю, он много времени проводил в Иерусалиме. Гораздо больше, чем говорил мне. И кто-то должен был знакомить его с городом и историей евреев.

— Логично. Не припомните ли…

— Да, он бывал в туннелях под Харам аль-Шарифом. Мало кто из палестинцев спускался туда. Но отец посещал их, хотя и не афишировал это на каждом углу. Лишь утверждал, что «сионисты пытаются таким образом шпионить за мусульманским кварталом».

— И что он вам рассказывал о впечатлениях?

— Он был в восторге, конечно.

— Еще бы, ведь он прежде всего был ученым, — заметила Мэгги.

— Да, вы правы. Он мечтал побывать в этих туннелях, и когда представился шанс, исполнил свою мечту.

Мэгги вдруг живо представила эту картину: два старика, чьи политические убеждения не просто диаметрально противоположны, а открыто враждебны друг другу — активист сионистского движения и палестинский националист, — держась за руки, гуляют по древним катакомбам в составе туристской группы и видят все то же, что сегодняшним утром видела и она. Возможно ли, что этот парень прав и что Шимон Гутман был гидом Ахмада Нури в туннелях под Храмовой горой? Возможно ли, что Нури отвечал старому еврею тем же и знакомил его с мусульманскими святынями в восточной части города?

В этом случае нет ничего удивительного в том, что Шимон Гутман захотел рассказать о своей фантастической находке именно Ахмаду Нури. В конце концов, кроме них двоих, в этой стране никто не умел читать клинопись и никто не был способен оценить значение таблички по достоинству.

— Мустафа, я знаю, как вам тяжело, но все же попытайтесь покопаться в своей памяти. Было ли какое-то особенное место, о котором упоминал ваш отец? Возможно, о том же самом месте говорил с Ури и Шимон Гутман…