— Я не знаю, где она… — отозвалась она глухо.

— Это плохо, Мэгги. Очень плохо. Взгляни на этих ребят. Я вижу по их довольным рожам, что они рады знакомству с тобой. И очень хотят узнать тебя… поближе.

— Белый дом содержит профессиональных насильников?..

— Белый дом всегда стоял на страже безопасности американских граждан. Мы опубликуем официальный некролог, где про тебя будет сказано много хороших слов, Мэгги. Белый дом заклеймит негодяев, которые жестоко расправились с женщиной-дипломатом, и не успокоится до тех пор, пока все виновные не понесут достойное наказание…

Мэгги испугалась, ибо видела, что Миллер не шутит.

— Так мы будем говорить, мисс Костелло?

Иерусалим, пятница, 09:52

Мэгги всегда умела мобилизовать себя в минуту опасности. Плечи ее распрямились, дыхание выровнялось, голос стал совершенно спокойным.

— Я не знаю ничего сверх того, что уже сказала. Вы следили за мной с самого начала. При всем желании я не могла бы что-то скрыть от вас. Вы видели все то, что видела я. И знаете все то, что знаю я. Последняя записка Шимона Гутмана привела меня в туннели под Старым городом, где вы меня и повязали.

— Записка, которую он оставил в той компьютерной игре?

— Да. В ней он указывал на место, но не раскрывал деталей. В противном случае я не шаталась бы без толку и цели по этим вонючим подвалам. Впрочем, что я вам рассказываю? Вы же с меня глаз не спускали.

Миллер еле заметно кивнул, и двое в масках, подняв Мэгги со стула, принялись выворачивать ей руки. Медленно и синхронно. Боль пронзила ее, и с губ сорвался стон. Мэгги не сопротивлялась. У нее не было сил. Она лишь пыталась терпеть боль. Плечевые суставы напряглись и еле слышно хрустнули. Еще немного, и ей оторвут обе руки… Боль была почти непереносимой, перед глазами повисло кровавое озерцо, подернутое дымкой кровавого тумана. Еще немного, и конец…

А потом ее вдруг снова швырнули на стол как тряпичную куклу.

Миллер заговорил — все тем же спокойным тоном, словно не наблюдал только что за пыткой, а прервался лишь для того, чтобы налить себе воды из графина.

— Ты хочешь сказать, что ничего примечательного в тех туннелях не обнаружила?

Мэгги все еще ничего не видела перед собой. В глазах плавали красные круги. Руки висели как плети, и малейшее движение ими вызывало боль.

— Вы же знаете, что нет… — хрипло проговорила она. — И потом, неужели вам мало того обыска, который вы учинили?

Миллер перегнулся к ней через стол:

— Обыск? Черт с ним, с обыском. Мои люди обшарили все это подземелье. По камушку. Под светом фонарей. И ничего не нашли. А это значит…

— Что старик Гутман оказался хитрее нас.

— Или что Ури Гутман оказался хитрее тебя. Отправил тебя рыть носом землю в катакомбах, а сам преспокойно поехал за табличкой, полагая, что она принадлежит ему по праву.

— Возможно…

Мэгги и вправду на мгновение допустила такую возможность. Это было бы предательством с его стороны, но не большим, чем то, которое совершил в отношении ее Миллер, личный советник президента Соединенных Штатов. Ури вполне мог инсценировать перестрелку на горной дороге, а потом уехать за табличкой. Возможно, он раскусил Мэгги — узнал о ней то, что она о себе узнала только в этой комнате. В конце концов, Ури несколько лет отдал службе в разведке. Не исключено, что, еще когда он предложил ей бежать из гостиницы, он уже знал, где лежит табличка, и лишь искал способ избавиться от Мэгги.

Миллер пожирал ее глазами, пытаясь угадать ее мысли, а потом с сожалением в голосе произнес:

— Знаешь, Мэгги… Я тебе почти верю. Но не могу рисковать. Ты меня пойми и не обижайся. Я хочу быть уверенным на все сто процентов. Поэтому мои ребята, пожалуй, помогут тебе покопаться в твоей памяти получше. Извини.

Он снова кивнул людям в масках, и те вновь сдернули ее со стула. Только на сей раз швырнули на пол. Один из них склонился над ней и крепко сжат пальцами ее горло. Мэгги попыталась заглянуть ему в глаза, но ее взгляд оттолкнулся от них, будто резиновый мячик от стены. Уже чувствуя, как похититель начал сжимать ее горло, она, хрипя и задыхаясь, торопливо выкрикнула:

— А вдруг ничего и не было с самого начала?..

Миллер тут же дал знак своему громиле, и тот ослабил хватку.

— Что ты сказала?

Мэгги попыталась было повторить, но горло ее свело судорогой и она лишь судорожно закашлялась. Рука человека в маске по-прежнему лежала на ее шее, но уже не давила. Отдышавшись, она проговорила:

— Может, ничего и не было…

— Ты про что?

— Он ее и не прятал.

— Объясни.

Мэгги попыталась было подняться с пола, но человек в маске не дал ей этого сделать.

— Все эти послания, которые оставил нам Гутман… Тот диск, а потом еще надпись в игре… Все это было записано в ту субботу… И Кишону он звонил тогда же… — Она вновь закашлялась. — А вдруг он просто не успел сделать то, что собирался? Он хотел спрятать табличку, придумал, где заложить тайник, спланировал, как зашифровать его местонахождение… Гутман все сделал, кроме одного — так и не успел положить туда табличку. Вмешались обстоятельства: он пошел на митинг, где его застрелили. Он не рассчитывал на это. Возможно, он хотел спрятать табличку уже после митинга. Но… не вышло.

Миллер обдумывал сказанное ею.

— Ну и где она сейчас в таком случае?

— В этом все и дело. Я не знаю. Понятия не имею. А если я не знаю — принимая во внимание то, что разгадала все подсказки, — значит, никто не знает. И никогда не узнает.

— Другими словами… табличка утеряна?

— Да.

Миллер вновь задумался и даже подпер кулаком подбородок. Потом он вдруг вскочил из-за стола и принялся расхаживать перед Мэгги взад-вперед. Она любовалась носками его лакированных башмаков. Миллер остановился перед ней и вынес свой вердикт.

Иерусалим, пятница, 10:14

Таксист отвез ее прямиком в гостиницу, но она не пошла к себе в номер. Ей хотелось солнца и одиночества — то есть того, чего она была лишена с раннего утра. Мэгги вышла из машины в начале подъездной аллеи и огляделась.

У центрального входа было шумно. Стояло несколько машин такси, туда-сюда сновали туристы, волоча за собой огромные чемоданы. Она обратила внимание на то, что большинство из них покидало гостиницу. Это было объяснимо. В последние несколько дней Иерусалим стал небезопасным.

Позади нее послышался шум и чей-то голос, усиленный мегафоном. По улице медленно двигалась демонстрация, впереди которой ехал джип, выкрашенный в оранжевый цвет, с открытым верхом и с транспарантом на бортах. В машине стоял юноша и выкрикивал в мегафон хулу в адрес премьер-министра. С противоположной стороны улицы двигалась другая толпа. Пацифисты не шли, а танцевали под модную поп-музыку…

Мэгги бросила взгляд в сторону холма, где располагалось американское консульство. Ей вспомнилось, как ее встретил Дэвис, как они сидели с ним в саду и он рассказывал ей про соседний монастырь. Это было всего пять дней назад, а ей сейчас казалось, будто минуло не меньше пяти лет. Тогда она была уверена в том, что ее миссия состоит в заключении мирного соглашения. Она чувствовала огромную ответственность. И гордилась собой…

Мэгги повернула налево, в сторону от гостиницы. У нее ныло все тело, а на душе лежал камень. Ей страшно хотелось принять горячий душ и лечь в свежую постель, но она не могла себе этого сейчас позволить.

Парк был пуст, и в нем царила тишина. Лужайки, за которыми никто давно не ухаживал, поросли сорняком. Чугунные ограды клумб проржавели. Мэгги обратила внимание на то, что даже дорожки, проложенные в парке, были выложены все из того же иерусалимского камня, который ей уже смертельно надоел. Интересно, что о нем думают коренные жители города? Должно быть, видеть уже не могут. Так же, наверно, чувствуют себя работники шоколадной фабрики: новичков восхищают ее ароматы, а старожилов просто тошнит…