Он был прав; люди просто с ума сходили по этим играм. В некоторых кварталах женщины требовали, чтобы им тоже разрешали посещать игры вместе с мужьями. Октавиан не одобрял этого. Он считал подобное неуместным. Женщины, только дай им повод, теряют контроль над своими страстями. Если песнопения, обращенные к богине, доводят их до безумия, то что с ними сделает вид крови, проливаемой в таких количествах?

Тут мысли Октавиана перешли от женских страстей к страстям той, кого он считал наихудшей представительницей своего пола. Она шествует по владениям Антония так, словно и вправду уже стала императрицей! Она еще не знает, насколько эффективно Октавиан начал вмешиваться в ее планы.

После поражения Антония под Фрааспе Октавиан произнес в Сенате небольшую траурную речь. «Несчастный Антоний! — вскричал тогда он. — Как нам спасти великого человека от этой порочной женщины? Он настолько подпал под ее чары, что отложил ведение военных действий на несколько месяцев, лишь бы только не покидать ее объятий! Он предпочел столкнуться с белой смертью армянской зимы, дабы провести несколько лишних мгновений в постели своей любовницы. А потом, после отступления от Фрааспе, вместо того чтобы переждать зиму и атаковать врага весной, он призвал ее; ему так не терпелось снова оказаться рядом с Клеопатрой, что он вызвал ее к себе в Левку. Он даже не мог дождаться возвращения в Александрию, чтобы снова увидеть ее. Молитесь за Антония, сенаторы! Молитесь, чтобы к нему вернулся рассудок!»

Октавиан остался доволен тем эффектом, который произвела его речь. Вскорости весь Рим оплакивал судьбу Антония, противопоставляя его внебрачные наслаждения в роскошной постели Клеопатры сдержанности и верности, которых придерживался Октавий в отношениях со своей степенной, но любимой им Ливией.

Но несмотря на все усилия Октавиана, Антоний и Клеопатра быстро оправились от поражения. Клеопатра снова забрала Антония к себе в Александрию, излечила его уязвленное самолюбие и восстановила его силы. Весной она отправилась вместе с ним — она ехала бок о бок с Антонием, словно его военачальник! еще одна Фульвия! — в Сирию, а там они расстались, и Антоний вторгся в Армению.

Затем, как доносили Октавиану, Клеопатра все лето важно разъезжала по свету в окружении свиты из сотен греков и египтян, для которых постоянно устраивались роскошные празднества, раздавались деньги, драгоценности и обещания. Вообще царица всячески выказывала им свою благосклонность. Она объездила все города, основанные Селевком, напоминая всем и каждому, что ее предок, Птолемей, был военачальником и преемником Александра.

Апамея, Эмеса, Дамаск. Ни один город не избежал ее присутствия и упаднической щедрости. В конце концов она отправилась в Иудею, где принялась изводить Ирода. Она отняла у него самые плодородные земли и практически лишила его выхода к морю. Потом она потребовала — потребовала! — чтобы он назначил своего зятя верховным жрецом. Похоже, теща Ирода, Александра, тоже склонна была к диктаторству, как и сама Клеопатра, и две эти мегеры подружились. Так что когда одна диктаторша предложила другой сделать ее сына верховным жрецом, это было устроено.

Ирод втайне написал Октавиану, прося совета, и Октавиан ответил: «Если у тебя нет другого выхода, назначь мальчишку на эту должность, а потом убей его. Не бойся ничего, даже гнева Клеопатры. Сейчас строятся планы по ее уничтожению». Молодой Ирод быстренько воспользовался мудрым советом Октавиана, и верховный жрец — семнадцатилетний мальчишка — вскоре после своего назначения утонул при загадочных обстоятельствах.

И все же Антоний восторжествовал. Несмотря на то что Октавиан провел тайные переговоры с царем Армении, чтобы сорвать вторжение Антония в эту страну, Антоний захватил и Армению, и Мидию, взял в плен царскую семью Армении и притащил ее в Александрию. Отсюда, из своего нового штаба, Антоний отправил в Рим свои триумфальные послания. Он объявил, что Мидия и Армения присоединены к империи, и Октавиан был вынужден устроить игры в его честь — вот эти самые игры!

Но Антоний совершил одну грандиозную ошибку. Вместо того чтобы вернуться в Рим — хотя как он мог это сделать, когда ему еще предстояло покорить обширные земли Парфии? — он устроил себе триумфальное шествие в Александрии. Когда Октавиан осознал, какой подарок преподнес ему Антоний, он возликовал.

О, Октавиан готов был устроить в честь Антония любые игры, какие тот только пожелает! Неважно, сколько диких зверей расстанутся сегодня с жизнью во имя Антония. Октавиан также укажет сторонникам Антония в Риме на то обстоятельство, что император отпраздновал свой триумф не на римской земле, не со своими согражданами-римлянами, а в Александрии — с Клеопатрой. Что это, если не прямое доказательство зловещих честолюбивых устремлений четы любовников?

Октавиан уже испробовал эту идею на некоторых избранных и увидел, как на их лицах постепенно проступает понимание того, как ужасно их оскорбили. Клеопатра добилась своего: она сделала Антония предателем. Хвала богам! Антоний все еще оставался в глазах римлян героем, великим человеком, на которого нельзя нападать открыто. Но Клеопатра — дело другое.

Эти двое находились на обманчиво недосягаемой высоте, но постепенно Октавиан низведет их оттуда. Он почти преуспел в этом, когда Антоний с позором отослал Октавию обратно в Рим. Антоний отверг предложенную ею скудную помощь — Октавиан молился, чтобы он именно так и поступил — и подал на развод. Октавиан воспользовался моментом и, невзирая на протесты сестры, настоял, чтобы та разыграла роль обездоленной и униженной матроны.

Октавиан устроил публичное представление, требуя, чтобы Октавия покинула дом Антония, но быстро понял, что совершил тактическую ошибку. Для него будет куда полезнее затянуть ее унижение. А потому он уговорил сестру публично отвергнуть его требования и настаивать в присутствии всех сенаторов, каких только удалось собрать Октавиану, что она остается верна Антонию, своему законному мужу. В конце концов, он — отец двух ее маленьких дочерей. И именно Октавии Антоний поручил заботиться о двух его сыновьях. Сцена получилась великолепная.

«Нет, — воскликнула Октавия, — я не покину этих мальчиков, лишенных матери!» Октавиану пришлось подбадривать ее, чтобы она продолжала; у Октавии дрожали губы, а взгляд метался из стороны в сторону, и Октавиан не был уверен, что она сумеет довести представление до конца. Но затем Октавия гордо выпрямилась и произнесла: «У моего мужа слабость к женщинам. Но я молю всех богов, чтобы к нему вернулась способность рассуждать здраво, чтобы он покинул постель царицы и вернулся к своей жене-римлянке». На глазах у нее выступили слезы, и все мужчины склонили головы из уважения к ее страданию. Затем они начали высказывать свое негодование в адрес Антония и той злокозненной особы, которая обольстила его и увела от этой благородной римской матроны.

О, есть ли на свете сокровище более драгоценное, чем сестринская любовь?

Многие сенаторы написали Антонию суровые письма с требованием расторгнуть союз с Клеопатрой, но Октавиан знал, что он этого не сделает. Зачем Антонию оставлять египетскую царицу, если в ее сокровищницах столько золота, а ее земля родит столько хлеба? Если она строит для Антония корабли, чтобы он мог превзойти флот Ясона?

Антоний слал своим сторонникам письма, пространно объясняя свою позицию: царица — одна из самых верных и самых важных союзников Рима, и ее помощь жизненно важна для успешной кампании на востоке. Он приглашал их всех приехать в Александрию, чтобы они своими глазами могли увидеть, насколько царица полезна для его предприятия.

Октавиану удалось перехватить не все эти письма, но все же достаточное их число, чтобы многие из самых упорных защитников Антония так и остались без ответа. Вскоре их недоумение переросло в гнев. Это не было окончательной победой — пока, но на данном этапе этого было вполне достаточно.

Октавиан вознес краткую молитву Аполлону, благодаря бога за то, что он, Октавиан, уродился не таким горячим. В начале их союза Антоний поспешно заявил права на восточные территории, и Октавиан согласился с этим. Он совершенно не протестовал против желания Антония сделаться наследником всех проигранных Римом кампаний против Парфии. Он знал, что все победы, одержанные в этих варварских краях, будут сопряжены с ужасом. Об этом ему сказал сам Цезарь.