Но теперь, когда Антоний самоустранился от дел, воспоминания об этом прокрались обратно. Клеопатра вспомнила тот потрясающий подъем, тот апофеоз любви, в котором она прожила первую зиму, когда Антоний заполнял все ее существо. Антоний не получал никаких известий из Рима, потому что артезианские ветра мешали доставке почты. Их любовь расцветала, отрезанная от Рима и всех его сложностей. Клеопатра вспомнила разочарование, постигшее ее, когда погода наконец наладилась и они узнали, что парфяне атакуют римские провинции и убили проконсула. И еще она вспомнила печаль и надежду, переполнявшие ее, когда Антоний выступал вместе с армией, а она прошептала ему на ухо радостную весть: она снова беременна. И Антоний подхватил ее на руки и прошептал в ответ, что теперь у сына Цезаря появится товарищ для игр — сын Антония.

Она вспомнила его широкую спину — ту самую, на которую она смотрела сейчас. Он уходил, прихватив с собой изрядное количество ее денег, лошадей ее армии и египетское зерно. А она осталась — строить корабли, дабы усилить его флот, и набирать наемников из окрестных земель для последней, заключительной схватки с Парфией.

А затем все изменилось. Одно-единственное письмо, одно-единственное мгновение — и снова все, над чем Клеопатра трудилась и во что она верила, рухнуло. Антоний, находившийся неподалеку от Тира, получил известия о мятеже, поднятом Фульвией, об устрашающем росте влияния Октавиана в Риме. Он убедился, что Октавиан предал союз, который заключал с Антонием и Лепидом. И еще он узнал, что Фульвия и Луций, брат Антония, вели кровопролитную войну против войск Октавиана.

Фульвия. Какое же требовалось мужество, чтобы решиться на такой поступок! Неужели она настолько любит Антония, что захотела отдать за него жизнь? Или она была настолько уверена в популярности Антония, в людях, оставленных под ее командованием, и в собственной способности управиться с ними?

Сотни сенаторов и политиков, которые бежали из Рима, дабы примкнуть к Фульвии, были закланы на алтаре — на том самом алтаре, на котором прежде в жертву богам приносили животных. Это сделал Октавиан — во имя Цезаря. Цезаря, прославившегося своим неслыханным милосердием. Если в темном царстве Аида существует правосудие и возмездие, быть может, Цезарь отомстит своему наследнику за деяния, совершенные от его имени.

Когда Перузия пала, несчастная, измученная голодом Фульвия бежала в Грецию. Услышав эти новости, Антоний направился в Афины, чтобы встретиться с нею. Он нашел там сломленную женщину. Голод, поражение, смерть друзей и союзников от дьявольских рук Октавиана подорвали ее здоровье. Антоний сурово раскритиковал ее действия, и Фульвия — возможно, потому, что была слишком слаба, — не сумела оправдаться.

Сколько раз с тех пор Клеопатра упрекала Антония за то, как он обошелся с Фульвией! Сколько раз повторяла, что Фульвия обладала даром предвидения! Супруга Антония заранее знала: Октавиан не станет придерживаться условий договора с Антонием и постарается умалить его влияние, пока оно не окрепло и не расширилось.

Внезапно Клеопатре сделалось дурно. Она никогда не позволяла себе верить, что повторит судьбу Фульвии, но теперь это сравнение возникло само собою и устроилось у нее в сознании, словно незваный гость. Она не позволяла себе думать о том, что история повторяется, как это часто бывало. Нет, этого не повторится. У нее нет времени для подобных размышлений. Клеопатра закрыла глаза, подхлестывая свой рассудок, заставляя его шевелиться.

Что же произошло дальше? Антоний покинул свою горюющую жену и поспешил в Италию, дабы разобраться со сложившейся ситуацией. Прибыв в Брундизий, он обнаружил, что превратился в персону нон грата — еще один результат возросшего влияния Октавиана. Местные чиновники не позволили ему причалить в порту. Антоний со своими людьми высадился неподалеку и принялся ждать. Вскорости прибыл Октавиан и расположился лагерем напротив.

Антоний готов был нанести удар. О, почему он этого не сделал?! Но солдаты, служившие обоим командирам, не хотели выбирать кого-то одного, и потому они заставили своих вождей восстановить союз. Октавиан пообещал Антонию двадцать тысяч солдат для войны с парфянами и прощение для Фульвии. Но прежде, чем соглашение было достигнуто, пришло печальное известие: Фульвия, оставшаяся в Греции, умерла.

И тогда — прежде, чем тело Фульвии успело остыть, — Октавиан сделал Антонию предложение, пронзившее сердце Клеопатры подобно одному из тех кинжалов, от которых пал Цезарь. Он заявил, что для того, чтобы продемонстрировать крепость их союза, Антонию следует жениться на сестре Октавиана, Октавии. Антоний, страстно желавший мира, с готовностью принял это предложение, тем самым позволив Октавиану внедрить в свое ближайшее окружение — в свою постель! — преданного ему лазутчика.

А как же Клеопатра, оплатившая военные подвиги Антония? Та самая Клеопатра, вместе с которой он составлял далеко идущие планы? Которой клялся, что в этих замыслах воплощены самые сокровенные его стремления? Как же Клеопатра, только что родившая ему двойню? Как же Клеопатра, столь пылко любившая его?

Антоний перестал отвечать на ее письма. Клеопатра снова погрузилась в пучину страданий, которые столько лет пыталась позабыть. Издалека она следила за тем, как Октавия захватила ее место в жизни Антония. Она молилась, чтобы Октавия оказалась женой того же типа, что и Кальпурния, супруга Цезаря, на которой тот женился только ради политических связей, блеклой, безмолвной мышью, образцовой римской хозяйкой, которая сидит дома и чтит Весту, пока ее муж носится по свету, отплясывая на головах своих врагов.

Но этого не случилось. Антоний — хотя он отрицал это и до сих пор отрицает — влюбился в Октавию. Он привез ее в Афины и оказывал ей там почести как самой Афине, богине, царящей в этом городе.

Эти воспоминания приводили Клеопатру в отчаяние. Она утратила всякую надежду, поняв, что Антоний привез свою жену-римлянку в Грецию, чтобы показать народам востока и запада: он отрекся от союза с Афродитой, Богиней-Матерью, богиней любви, ради целомудренной Афины. И римляне одобрили эту идею. Хотя они были варварски грубы в своих сексуальных наклонностях, им нравилось выглядеть целомудренными и сдержанными. Афина, богиня войны, богиня воздержанности, покровительница родов. Можно ли придумать лучший образец для римской матроны?

Сколько раз впоследствии Антоний клялся в том, что просто устроил представление? И сколько раз интуиция заставляла Клеопатру не верить ему? Доказательства говорили об обратном. Монеты с изображением Октавии, монеты, на которых супружеская чета была представлена как Афина и Дионис, превращавшие их с Клеопатрой любовь в посмешище. Потрясающие игры, которые они с Октавией устроили в Греции и за которые их так восхваляли.

И наихудшее из доказательств: скоро, очень скоро Октавия забеременела, и весь мир возрадовался. Вергилий даже написал по этому случаю стихотворение, получившее широкую известность и провозглашавшее, что дитя Антония и Октавии (или дитя Октавиана и Скрибонии) станет тем, кто принесет народам золотой век мира и радости.

Конечно же, к тому времени, как стихотворение вышло в свет, Октавиан уже избавился от Скрибонии и плел интригу, дабы отнять Ливию у мужа. Но римлянам не терпелось заполучить собственного нового спасителя, ибо Золотым ребенком, наиболее соответствующим описаниям пророчеств, был сын Клеопатры и Цезаря, Цезарион.

Давно миновавшее горе окутало Клеопатру, словно саван. Астролог, которого ей удалось пристроить в свиту Антония, пытался утешить ее, заверяя, что ребенок появился не от семени Антония, а от магии Октавии. Клеопатра помнила, как улыбнулась ему, хотя явственно видела ложь. Она знала страстность Антония. Она не верила, чтобы Октавия — неважно, шпионит она для своего брата или нет — могла бы устоять перед натиском этого человека.

Антоний и Октавия были мужем и женою в глазах всего мира, а Клеопатра осталась одна со своим разбитым сердцем и молилась, чтобы египтяне согласились принять хоть кого-нибудь из ее незаконнорожденных детей-римлян в качестве наследника трона.