На третью ночь после того, как над источником был воздвигнут молчаливый страж, из вади выбрался полный ярости дикий кабан – символ неутолимой ненависти – и изрыл добрых две трети оставшегося поля. Когда с рассветом жители пещеры увидели размеры бедствия и поняли, сколько пищи они потеряли, – жаворонки уже пировали на уничтоженном поле, – людьми овладела паника, и они попытались опрокинуть камень, но жена Ура смогла урезонить их:

– Если эти силы обрушились на нас, даже видя наш знак, что бы они с нами сделали, если бы его не было?

Ур и его зять предложили простое решение. Дикий кабан разорил их поля. Значит, они должны убить его. Поэтому они вооружились копьями и пустились в долгую погоню по вади.

В сумерках след привел охотников к болотам, и они двинулись дальше по воде, пока не увидели уродливые отпечатки копыт – они вели их в те места, где гнездятся ядовитые насекомые. Днем охотники брели по колено в зеленоватой воде, а ночью отбивались от укусов мошкары. Они слышали рык вепря и понимали, что он начинает паниковать. К утру они продолжили идти по его следу. Уходя от погони, кабан выбрался из болота и двинулся по прогалинам густого дубового и соснового леса. Перевалив холмы, он побежал в сторону пещер, но охотники неотступно шли по его следам. Огромный вепрь собрал все силы и затрусил по долине, пока охотники не увидели перед собой блестящую гладь моря Шепотов. Ур знал его еще с давних времен, но его названый сын тут не бывал. Они погнали кабана к южной оконечности моря, где из земли, пузырясь, били горячие источники, и здесь, в густых зарослях терновника и фисташковых деревьев, они наконец настигли его.

– Помни, что я тебе говорил! – крикнул Ур, когда они готовились напасть на зверя с обеих сторон. Сердце его отчаянно колотилось, и, оставшись один, он прошептал: – Я не должен сейчас умереть. Не должен, пока не убью кабана. Молодой не знает, как…

Молодой охотник с воплем взлетел в воздух – хитрый кабан подманил его поближе и смог дотянуться до него блестящими клыками.

– Падай в сторону! – заорал Ур, продираясь сквозь заросли, но юноша уже не владел телом в полете, ему не за что было ухватиться, и он снова упал на клыки, которые располосовали его. Прежде чем старый Ур смог прорваться сквозь сплетение ветвей, торжествующий кабан понесся на север, оставив за собой убитого молодого охотника.

В это мгновение на старика обрушилось и понимание безразмерности бытия, и мрачная саднящая тайна конфликта человека с окружающим миром. Он молча смотрел на тело своего названого сына и видел перед собой его жену и маленького ребенка.

– Это я был готов к встрече со смертью! – вскричал Ур. – Почему она выбрала его?

С северной стороны донесся хруст кустарника, сквозь который победно проламывался зверь.

– Почему торжествует это злобное создание? – застонал Ур, в отчаянии раздирая одежду.

Он вспомнил о ненужном монолите, который, чтобы такого не случалось, воздвигла его семья, и стал думать, что бы еще он мог сделать для спасения самого отважного из охотников. Что он упустил? Полный печали, стоя над телом человека, которого любил больше, чем свою жену, больше, чем источник или пещеру, он начал складывать слова, которые могли бы выразить горе его души:

В нем все еще жила трагедия недавних дней. И к нему снова пришли те непонятные, загадочные мысли, которые посетили его в тот день, когда он увидел, как исказилось его отражение в воде. Кабан стал причиной этого ужасного дня или же силы куда более могущественные, чем вепрь, или молния, или ураган, – нечто, существующее вне всех их? В глубине зарослей он стоял над телом своего названого сына и думал.

И те муки, которые Ур испытал в ту ночь, – тайна смерти, торжество зла, жуть одиночества, открытие своей никчемности – были муками, которые с того дня терзают мир.

Глиняная фигурка хананейской богини плодородия Астарты, или Аштарт, известной евреям как Ашторет (мн. число Аштарот), вавилонянам как Иштар, а грекам – под именем Афродиты. Эта богиня раз за разом появляется в Ветхом Завете, постоянно искушая евреев. Фигурка была обожжена в изложнице из двух частей при температуре 750 градусов. Обжиг состоялся в морском порту Акко примерно в 2204 г. до н. э. Была закопана с определенной целью у стены Макора после наступления сумерек осенним вечером 2202 г. до н. э.

Высоко в небе над пустыней парил стервятник, высматривая добычу в густых зарослях кустарника, возникших там, где подвижные пески встречались с плодородной почвой. Восходящие потоки воздуха держали широкие крылья птицы, и она, казалось, бессмысленно описывала огромные круги. Но ее зоркие глаза отслеживали любое мельчайшее движение внизу, и для замеченного живого существа наступал момент между смертью и жизнью. Стервятник, похоже, не проявлял ни малейших признаков нетерпения. Если жертва будет обречена на смерть, хищник стремительно спикирует вниз, а пока он продолжал ровный неторопливый полет.

Но тут что-то изменилось. Смерть дала о себе знать, и птица, сложив крылья, круто пошла к земле. С теплого восходящего потока, который держал ее в воздухе, стервятник соскользнул в прохладные нижние слои и, сделав крутой вираж, устремил взгляд на существо, которое, похоже, только что скончалось. Хищник быстро и решительно спускался к нему, ибо не пройдет много времени, и к безжизненному телу слетятся другие любители падали, но пока роль ангела смерти выпала на долю этого одинокого стервятника, которого несли вниз бесшумные крылья.

На земле лежал ослик, задняя нога которого попала в развилку жестких ветвей пустынного кустарника, и отчаянные попытки высвободиться окончательно обессилили его. Он громко вопил, дергался и пытался освободить ногу, но сейчас у него уже ни на что не было сил. Смерть стояла рядом, потому что из пустыни дул горячий ветер, и ослика сильно мучила жажда. Он прекратил сопротивляться, его неподвижность стервятник принял за смерть. И теперь животное затуманенным взором видело, как огромная птица описывает последние витки над его телом. И тот и другой, каждый по-своему, были готовы к смерти.

И в это мгновение в зарослях кустарника на краю пустыни появился кочевник, в сандалиях, ремешки которых обматывали лодыжки; за правым плечом болтался желтый плащ, украшенный красным полумесяцем. Лицо кочевника заросло бородой, а в руке он держал изогнутый посох, которым раздвигал упрямый кустарник. Время от времени он останавливался, прислушиваясь, не подаст ли голос отбившийся от его каравана осел. Кочевник ничего не слышал, но, увидев, как спускается стервятник, припомнил уроки отца, который тоже кочевал по пустыне, и прикинул, где может быть его осел. При виде крылатого хищника у кочевника возникли опасения, что его животное уже погибло, однако он прибавил шагу и, когда посохом отодвинул последние ветки, увидел под ними своего осла. Тот был на грани смерти, но сейчас она отступила.

Стервятник, в последний момент лишившийся добычи, издал хриплый гневный клекот и, поймав восходящий поток, широкими кругами начал подниматься в вышину, пока не стал для пастуха, стоявшего в кустах на краю пустыни, неразличимой точкой. Припомнив прошлые удачные охоты, он без усилий развернулся и полетел на запад. Под ним простиралась зеленая земля, на которой он часто пировал. Наконец под ним возник холм Макор, и в расположенном на нем поселении вот-вот должна была состояться другая встреча между жизнью и смертью. Она обещала куда более богатую добычу, чем заблудившийся осел, и в ней предстояло участвовать совсем иным силам, чем голодный стервятник и кочевник в желтом плаще со знаком полумесяца.