— Хорошо. Когда угодно.

Флетчер засунул руки в карманы. Он почувствовал нервную дрожь. Ему хотелось кричать, чтобы выразить всю свою боль. Он ненавидел неопределенность, ненавидел себя за то, что не может справиться с волнением. Он понимал, что нужно уйти. Чар не должна догадаться о его страданиях. Ее тонкие пальцы сжали руку Флетчера, словно стараясь убедить его, что он не одинок. Но Флетчер понимал: мысленно она уже была не здесь.

— Я позвоню, как только вернусь домой. Если ты не возражаешь…

— Нет. Прекрасно. Поговорим позже, я должен идти.

И Флетчер легонько погладил Чар по нежной щеке, маленькому острому подбородку, провел по ее полным губам пальцем и почувствовал, как Чар поцеловала его.

Не произнося больше ни слова, Флетчер быстро повернулся и ушел. Он не хотел видеть, как она уезжает. Не хотел молча смотреть, как она сядет за руль белого «мерседеса» с таким видом, словно была рождена для такой роскоши, и уедет прочь. Ему был ненавистен сияющий солнечный день в Коронадо, и он не хотел больше никого видеть.

Направившись в противоположную сторону, он спустился к воде, избавился от туфель, сбросил рубашку и побежал вдоль моря, около самой воды. Холодные брызги обжигали ноги, грудь, попадали в лицо. Он бежал, не останавливаясь, пока, обессиленный, не взобрался на песчаный холм. Когда он добрался до своего дома, он уже точно знал, как ему поступить, как сохранить их любовь.

Быстро приняв душ, Флетчер почувствовал, что тоска, сжимавшая сердце, отступила. Он оделся и набрал номер Чар, но ее дома еще не было. Он не мог услышать ее голос, не мог поговорить с ней. Тогда он оставил сообщение на автоответчике. Он уезжает, не убегает от нее, а просто уезжает, чтобы разобраться в том, что произошло между ними. И он не знает, когда вернется.

— Mais non! Я этого не возьму!

Пилар меряла шагами заднюю комнату своего магазина. Это продолжалось уже давно, две последние недели. Пять шагов в одну сторону, три — в другую, потом направо к столу со швейной машинкой, готовой к работе. Швея, обычно сидевшая за ней, получила месячный отпуск. Работы не было и, возможно, больше не будет.

— Я хочу поговорить с Жоржем, tout de suite. Он не может быть настолько занят, чтобы не взять телефонную трубку. Мне нужно, чтобы он прислал другие модели для коллекции из трикотажа.

Пилар, закатив глаза, слушала, как женщина на другом конце провода невнятно объясняла, почему Жорж не смог выполнить заказ Пилар. Женский голос источал доброжелательность, звучал так сладко, но Пилар не могла дождаться, когда она наконец повесит трубку. Чуть не плача от огорчения, темнокожая красавица бросила трубку и опустилась в кресло в стиле Людовика Четырнадцатого. Всего несколько месяцев назад здесь сидела Чар, а она, Пилар, купалась в лучах устремленных на нее восхищенных глаз.

Но представление окончено. Занавес опущен. Покупателей у нее было мало, а надежд на лучшее еще меньше. Все шло из рук вон плохо. Пилар закрыла лицо руками. Все это время Ваше воевал против нее, а она об этом даже не догадывалась.

Она не могла вспомнить, как это началось. Вначале прошел слух, что Ваше недоволен успешным дебютом Пилар в роли владелицы модного магазина. Пилар оказалась неблагодарной, ведь это он сделал ее, создал ей имя. А она даже не подумала представить его коллекцию в магазине, который так пришелся по душе английской герцогине. Его разозлило, что Пилар вышла из повиновения.

Поползли какие-то невнятные слухи, и вдруг Пилар заметила, что одна клиентка просто не появилась в назначенный день в салоне, другая не позвонила, как обещала. Кто-то отказался от заранее обговоренной встречи, прислав записку или передав извинения. Все было очень цивилизованно. То один поставщик, то другой вдруг отказывался прислать Пилар то, что она просила. Банки отказывали ей в кредите, ссылаясь на то, что она — новичок в модном бизнесе.

Тряхнув гривой густых черных волос, Пилар решила не думать об этом. Она была Пилар, и Париж знает ее. Париж ее любит! Она никогда не предполагала, что Ваше заставит Париж выбирать между нею и им. Но со временем, когда она поняла, что он оказывает давление и на покупателей, и на поставщиков, почти все уже было потеряно. Но все-таки какая-то надежда еще оставалась. Ваше больше всего на свете нравилось изображать из себя гениального кутюрье, а Пилар была готова подыграть ему.

Она послала Ваше записку, он ответил. Приходи, пообедаем вместе, настойчиво предлагал он, вспомним прежние времена. Пилар согласилась и, надев черное бархатное платье с серебристым кружевным воротником, появилась в доме Ваше. Они сидели за столом друг напротив друга, и Пилар была готова сказать все, что ему хотелось услышать, просить, умолять его, чтобы он перестал мстить ей.

— Итак, — сладким голосом начал знаменитый кутюрье сразу после обеда, согревая в ладонях рюмку с коньяком, — сколько времени мы не виделись? Как ты, Пилар?

— Ах, Ваше, ты знаешь об этом лучше меня. Я понимаю, что ты играешь со мной в игру, не объяснив ее правил.

Ваше в притворном удивлении поднял бровь. Его позабавила мысль о том, что Пилар ни о чем не догадывалась.

— Ну что я мог знать о тебе, Пилар? С тех пор как ты покинула меня, мне осталась только работа. Ты видела Ларису, мою протеже? Она прекрасна. Ее светлые волосы великолепно контрастируют с моими последними моделями, ты не находишь?

— Да, она прелестна, Ваше. Я счастлива, что ты нашел свою музу, — осторожно заметила Пилар. Ваше смотрел на нее так, как когда-то, еще во времена их совместной работы, когда она была его любимой манекенщицей. Она ненавидела этот пристальный холодный взгляд человека, наслаждавшегося страданиями других. — Но, Ваше, тебе изменяет память. Mon Dieu, ведь это ты расторг со мной контракт, разве я не права?

— Дорогая, что ты такое говоришь? Тебе изменяет память. Это ты покинула меня. Вначале твоя душа, потом и твое тело. Ты перестала ценить то, что я создавал. Этого я не могу простить тебе, Пилар. Без тебя я чуть не пошел на дно, вдохновение оставило меня. И только Лариса вернула меня к жизни. Сейчас я продолжаю работать. Мои коллекции стали лучше, чем раньше. Так что я даже благодарен тебе за твой уход. Ты дала мне шанс подняться на новую ступеньку в искусстве моды.

Пилар все это уже слышала. Он играл с ней в» кошки-мышки», в эту глупую игру, которой он развлекался последний год, когда они были вместе. Наверное, раньше она была глупой девчонкой, обожавшей его. Ведь он обратил на нее внимание и выделил из десятка других манекенщиц. Но теперь она кое-что поняла, стала умнее. Она видела его насквозь: самовлюбленный, самонадеянный эгоист. Пусть другие падают перед ним ниц. С нее довольно.

— Ну хорошо, — вслух размышляла Пилар, — если ты так преисполнен благодарности, то почему тратишь свое драгоценное время на уничтожение моего магазинчика? Почему ты, известный кутюрье, опускаешься до такой мелочной возни?

В маленьких глазках Ваше вспыхнула ненависть. Отведя взгляд, он, не торопясь, с помощью серебряной вилки извлекал из раковины улитку. Ваше притворялся, что поглощен созерцанием раковины, совершенством ее формы, ее блестящей поверхностью, отражавшей неровное пламя свечей в канделябре. Казалось, он глубоко задумался, пытаясь найти ответ на резкие слова Пилар. Через несколько минут он произнес, не поднимая глаз:

— Пилар, ты была прекрасна. Среди манекенщиц тебя можно было назвать бриллиантом. Никто не мог представить мои модели так, как это делала ты. Ты давала им жизнь, в них появлялось нечто большее, чем просто совершенство кроя или великолепные линии. И все восхищались тобой. Все. Но никто не замечал меня. У меня великий талант, но я знаю, обо мне никто не думал.

Ваше поднял голову и посмотрел на девушку так, словно удостоил ее великой милости.

— На самом деле я не требовал, чтобы меня любили. Я хотел только признания, хотел, чтобы меня оценивали по достоинству. Это ты, а не я стала символом модного дома Ваше. Я не мог этого вынести. Ты должна была уйти с моей дороги, из моей жизни. И вдруг эта глупость с магазином на улице Сент-Оноре. — Недоуменно пожав плечами, Ваше аккуратно положил вилку на льняную скатерть и, опустив подбородок на сжатые в кулаки руки, пронзил Пилар напряженным взглядом. — Вначале меня это не взволновало. Но потом я увидел твое имя на вывеске, я услышал о твоем успехе. Все восхищались тобой — твоим вкусом, твоим стилем, твоим умом. Сколько разговоров об этой лавке, которую ты называешь салоном элегантной одежды! Все это было смешно, честное слово. Но я должен был убедиться, что ты ничего не сможешь сделать против моей воли, что я еще не утратил своего могущества. Поэтому я позвонил одному, другому. Кого-то попросил, кому-то намекнул, что нам, работающим в модном бизнесе, не стоит связываться с новым, неизвестным магазинчиком и ставить свое имя рядом с именем той, чей успех вряд ли переживет текущий сезон.