Да, это была волнующая минута. Чар вздохнула, хотела что-то сказать, но поняла, что не сможет вымолвить ни слова. Она чувствовала его запах, такой знакомый, сквозь тонкую ткань блузки ощущала тепло его рук. Она хотела обернуться и посмотреть, как продвигается очередь к выходу на посадку. Но, подняв голову, она увидела лицо Флетчера. И она вдруг поняла, как дорог ей этот человек, прочла в его глазах такую самозабвенную любовь и нежность, что теплая волна ответных чувств затопила ее.

— Хорошо, — тихо сказала Чар, глядя ему в глаза, — я не против.

— Чар, мы не можем позволить, чтобы наша любовь исчезла. Мы не должны допустить, чтобы она умерла. Она слишком много значит для меня.

— Я знаю, Флетчер. И для меня тоже. — Чар приложила пальцы к его губам, и он поцеловал их. Эта невинная ласка внезапно вызвала в ней бурю чувств.

Флетчер медленно разжал пальцы, он боялся, что сделал ей больно. Но она этого не заметила. Она не понимала, что в душе Флетчера поселился страх. Его ужаснула мысль, что именно он разрушает их любовь. Чар не догадывалась, что, умоляя ее сохранить все лучшее, что было в их отношениях, он пытался справиться со своей неуверенностью, со своим беспричинным страхом. Он боялся потерять лучшее, что было в его жизни.

Флетчер горячо обнял Чар и поцеловал так, словно они расставались навсегда. И она страстно ответила на его поцелуй, позабыв обо всем на свете — о демонстрационном зале, об интервью, о самолете.

— До четверга, — прошептал Флетчер, отпустив наконец Чар. Она кивнула, потрясенная волнением в его голосе и страстностью поцелуя. — В полдень. У меня.

Медленно повернув Чар лицом к выходу, Флетчер продолжал держать ее за плечи. Он не мог удержаться от улыбки — Чар меньше всего напоминала преуспевающего художника-модельера, она скорее походила на со вкусом одетую студентку. Ее короткие волосы оставляли открытой трогательный изгиб шеи, тонкая фигурка сгибалась под тяжестью сумки. Он хотел было подтолкнуть Чар к выходу, но не смог этого сделать и погрузил лицо в ее нежные волосы.

— Я люблю тебя, Флетчер, — обернувшись, очень тихо, чтобы только он мог услышать ее признание, шепнула Чар.

— Я тоже люблю тебя, Чар Броуди. Как я тебя люблю!

Она ушла, а Флетчер, наблюдая, как уносивший ее самолет взмыл в небо, размышлял, почему любовь к этой прекрасной женщине доставляет ему столько страданий.

Остров Коронадо соединялся с Сан-Диего арочным мостом. Островное расположение придавало Коронадо особое очарование, и, казалось, местные жители прекрасно осознавали его исключительность. Здесь была и военно-морская база, огороженная многомильным забором из колючей проволоки, и шикарные отели, вытянувшиеся вдоль острова на юг, в направлении Мехико. В этих отелях останавливались весьма состоятельные люди, приезжавшие в Коронадо по делам или отдохнуть. Бедные густонаселенные кварталы теснились в центре острова, а роскошные виллы миллионеров привольно располагались на побережье. Богачи облюбовали Дель-Мар и Сан-Диего, а в Коронадо они обычно наслаждались экзотикой, которой были лишены в своих владениях, по размеру сравнимых с территорией острова.

Ряд маленьких магазинчиков на главной улице носил обманчивое название — «Восточные товары». Здесь в небольшой лавочке можно было найти китайские древности, половина из которых попадала в страну нелегально, два-три магазинчика торговали спиртным — дорогими шампанскими винами, коньяком и виски. Там же можно было купить баночку пепси-колы. Магазины высококачественной мужской и женской одежды, перемежаясь с ювелирными лавками, располагались между банком и муниципалитетом.

«Роллс-ройсы» и» ягуары» встречались здесь так же часто, как и красивые женщины в сопровождении загорелых, подтянутых мужчин, и избалованные дети, не знавшие слова «нет». Поэтому едва ли кто-нибудь обратил бы внимание на белый «мерседес», остановившийся перед небольшим магазином. Никто не обратил бы внимания и на Чар, сидевшую за рулем и задумчиво разглядывавшую в витрине вывеску «Сдается внаем», если бы не Марджи Хадсон, барабанившая по боковому стеклу.

— Открой!

Удивившись, Чар опустила стекло и почти автоматически улыбнулась, как делала это последние два дня. Улыбалась репортеру, улыбалась заказчикам, стараясь убедить всех, что жизнь прекрасна, что сама она полна энергии, у нее фантастические финансовые и неограниченные творческие возможности. Чар действительно хотела бы чувствовать себя так, такой же счастливой, уверенной в своих силах, какой пыталась подать себя окружающим.

— Чар Броуди, я готова убить тебя прямо сейчас! — наклоняясь, возбужденно прокричала Марджи.

— Я надеюсь, ты этого не сделаешь. У меня сегодня полно дел.

Чар засмеялась, нажав на кнопку, открыла дверь и жестом пригласила Марджи в машину. Пышная блондинка плюхнулась рядом и поочередно коснулась губами щек Чар, изображая дружеское приветствие. Чар пробормотала под нос традиционные в таком случае вежливые слова.

— Конечно, у тебя даже больше дел, чем надо. Ты ничего не рассказывала. Не объявила, что переезжаешь, не позвонила, чтобы сообщить о тех необыкновенных событиях, которые с тобой произошли. Ничего! — Марджи игриво погрозила Чар пальцем. Крупный бриллиант сверкнул в утреннем свете, рассыпая по салону автомобиля крошечные разноцветные блики. — Ты знаешь, я шесть месяцев провела в Европе, скрываясь после пластической операции. Приводила в порядок лицо и убирала лишний жирок, а после этого решила отдохнуть, вот и задержалась там. Я думаю, что заслужила хороший отдых, правда? В Европе я познакомилась с восхитительной графиней, которая мгновенно привязалась ко мне. Эта женщина много лет была затворницей, но мне удалось вытащить графиню из ее скорлупы. Она сопровождала меня в путешествии, и похоже, она превратилась совсем в другого человека.

Чар поймала себя на том, что впервые за последние дни улыбнулась вполне искренне. Как это похоже на Марджи — связываться с местными плутоватыми актерами и актрисами, пользовавшимися расположением своей великодушной американской приятельницы, чтобы жить в лучших отелях и обедать в самых дорогих ресторанах. Марджи могла себе позволить истратить миллион. И не имело значения, на что. Ее богатство было настолько велико, что ему ничем не угрожала ее безоглядная расточительность.

— Я счастлива, что ты смогла ей помочь. Наверное, тебе это доставило удовольствие, — рассеянно отозвалась Чар.

Она никак не могла сосредоточиться на Марджи и была не в силах отвести взгляд от объявления в витрине. Казалось, черные буквы увеличивались в размере, становились все больше и больше, словно укоряли ее за то, что она бросила свою старую мастерскую. Пытаясь избавиться от наваждения, Чар встряхнула головой и постаралась вникнуть в смысл слов, произносимых Марджи.

— Я не могла поверить своим глазам. Я увидела тебя в итальянском издании журнала «Вог». Дорогая, как я за тебя рада! Должна сказать, ты прекрасно выглядишь на фотографиях. Я рассказала моей приятельнице, графине, что мы — добрые друзья. Я брала с собой несколько твоих вещей. Персиковый брючный костюм — ты его помнишь? — я надела, когда ужинала с одним необыкновенным человеком. Кстати, у него большая яхта. Я, правда, не представляю, откуда у него столько денег. — Марджи подняла выщипанную, еле заметную бровь и глубокомысленно задумалась, пытаясь понять то, что на самом деле не имело никакого значения. — Он выглядел весьма заурядно, но я в своем наряде была сногсшибательна. Мне все это говорили.

Марджи вздохнула и отвела в сторону свои маленькие ярко-голубые глаза. Казалось, в стекле «мерседеса» она видела свое отражение — красавицу с лицом Мадонны в персиковом костюме и ореоле всеобщего поклонения. Засмеявшись, Марджи вернулась на землю.

— Конечно, персиковый костюм может смягчить мой гнев. Но я так расстроена, что ты уехала из старой мастерской. Возвращаюсь, прихожу сюда — и вот что я вижу. Твоя мастерская сдается! О, Чар, ты всех нас бросила!