Сложив и запечатав письма, она спустилась вниз, чтобы разыскать Сэма. Он чистил лошадь в маленьком угловом загоне.

— Сэм, я вынуждена приказать тебе возвращаться домой, причем немедленно. — Видя, что лицо у него моментально потемнело и он приготовился к сопротивлению, Бекки подняла руку. — Прежде я просила тебя уехать только потому, что ты должен был вернуться к моему брату, но теперь это действительно вопрос жизни и смерти. — Она вручила ему письма. — Пусть это будет последняя моя просьба к тебе, Сэм, — добавила она тихо, — но ты должен доставить эти бумаги ради меня. Это очень и очень важно. Прошу тебя.

Сэм медленно покачал головой:

— А мистер Фултон?..

— Я останусь здесь, в Корнуолле, с ним, пока… пока он не поправится. Пожалуйста, передай моему брату и Кейт… Просто скажи, что я бы очень хотела быть с ними на Рождество, но это вряд ли получится.

Сэм вздохнул:

— Я не думаю, что буду прав, оставляя вас на попечении всего лишь одного старика.

Бекки подняла бровь:

— Ты что, сомневаешься в моей способности постоять за себя?

— Ну-у-у…

— У меня есть оружие, — тихо сказала Бекки.

Сэм проворчал:

— Нуда, это уж правда.

— Я сама могу о себе позаботиться. А ты должен ехать немедленно. И поторапливайся, Сэм. Времени мало.

Сэм медленно кивнул:

— Как прикажете, миледи.

Она вернулась в дом и, почти ничего не видя, пошла в комнаты, как вдруг на самом верху лестницы неожиданно натолкнулась на доктора Беллингема. Он осторожно взял ее за плечи и отвел в сторону. Только тут Бекки увидела второго человека у него за спиной.

— Доктор Беллингем! О Господи… — Сердце у нее так и подпрыгнуло. — Когда… когда вы успели приехать? Разве уже время?

— Простите, миледи, — заговорил врач. Выглядел он весьма смущенно. — Мы приехали немного раньше. Это мой ассистент и мой брат мистер Рутгер Беллингем.

Бекки машинально сделала реверанс, ассистент ответил ей наклоном головы. Она снова повернулась к доктору.

— Когда мы вошли, я разбудил мистера Фултона и сообщил о нашем решении ампутировать ему руку.

— Да? — выдохнула Бекки.

— Да. Он был вполне в сознании, миледи. И отказался. Учитывая, что пациент находится в полном сознании, я должен заявить, что совесть не позволяет мне приступать к операции.

Бекки охватила смесь облегчения и вновь всколыхнувшегося страха. С минуту она не могла вымолвить ни слова.

— А жар у него?..

— Сильнее, чем раньше.

— Вы сказали ему, что он рискует?

Доктор кивнул с серьезным видом:

— Там началось нагноение. Я приложил горячую припарку и спиртовой компресс к ране, чтобы усилить отделение гноя. Если не вырезать очаг, инфекция распространится по всей конечности, а потом и по всему телу. — Доктор вздохнул. — Если до этого допустить, то процесс, вероятнее всего, пойдет очень стремительно, и тогда.

Беллингем не договорил, но Бекки поняла и кивнула:

— И он умрет. Быстро.

— Да, миледи.

— Он все еще в сознании?

— Едва-едва.

— Мне к нему можно?

— Конечно, — кивнул доктор.

Бекки вошла в комнату, где лежал Джек. Он был неподвижен, однако глаза были открыты. Он смотрел в потолок.

Бекки перевела дух. Казалось, она плывет в вязком сиропе — приходилось каждый шаг делать с усилием, словно проталкивая себя вперед.

— О, Джек…

Он повернул голову в ее сторону, и видно было, что это движение стоило ему огромных усилий. Глаза его лихорадочно блестели.

— Не дам… отрезать руку, — процедил он сквозь потрескавшиеся губы.

— Ты… ты уверен, что поступаешь правильно? Ведь доктор Беллингем предупредил тебя, чем ты рискуешь. — Она тяжело сглотнула. — Мы с ним думаем, что началось омертвение тканей. Гангрена распространится на все тело. Ты скорее всего умрешь.

Отвернувшись от Бекки, он сумел повести здоровым плечом.

Бекки схватила его руку:

— Но я… Я не хочу, чтобы ты умирал.

— Почему нет?

Доктор Беллингем стоял в дверном проеме. Бекки оглянулась и взглядом отпустила его. Он понимающе кивнул и покинул комнату, бесшумно затворив за собой дверь.

«Потому что я люблю тебя».

Но Бекки не могла сказать это. Не могла. Не сейчас.

— Потому что… ты не должен умирать.

— Разве?

— Нет, — бормотала она. — Ты молод и силен… и… ты должен жить.

— Я не дам руку, — отказался он.

Она старалась не заплакать. Очень сильно старалась. Но тщетно. Слезы потекли сами. Джек бесстрастно наблюдал, как они катятся по ее щекам, потом вообще закрыл глаза.

— Пожалуйста, не умирай! Ну пожалуйста! Я хочу, чтобы ты жил.

— Что ты сказала?

— Именно так. Пожалуйста, Джек! Пожалуйста, не умирай! — всхлипнула Бекки.

— Но почему?

— Потому что… Я не смогу жить в этом мире без тебя. Я не переживу ни единого дня, зная, что тебя больше нет. Зная, что именно я в этом виновата. Зная, что, если бы я не была так жестока, если бы согласилась простить, ты бы до сих пор был жив и здоров. — Она перевела дух. — Потому что я тебя полюбила. И потому что знаю: ты не такой, как Уильям. И потому что какая-то часть моего существа до сих пор жаждет твоей любви.

Она прижала его горячую руку к своей щеке, остужая сухую кожу Джека своими слезами.

— Я постараюсь не умереть, Бекки, — наконец прошептал он, снова закрывая глаза. — Изо всех сил постараюсь.

В ту же ночь жар спал. Бекки не отходила от Джека и не смыкала глаз. Она вдруг увидела, как капли пота выступили у него на лбу и покатились по лицу. Она отерла его чистым полотенцем, а когда прикоснулась к его коже, то поняла, что она влажная и прохладная.

То была тяжелая ночь. Джек беспокойно ворочался и всякий раз стонал от боли, задевая рану. Бекки меняла ему рубашку и видела, что рана по-прежнему пылает алым цветом. Кожи вокруг была опухшей и горячей. Она по капле вливала в рот Джека то чистую прохладную воду, то разбавленный бренди. Когда-то она читала, что таким способом удалось спасти жизнь раненому во время Пиренейских войн.

Как только серый рассвет заглянул сквозь изъеденные молью занавески, Джек открыл глаза. Радужная оболочка теперь уже не блестела так лихорадочно ярко.

— Больно, — сообщил Джек хриплым голосом.

Бекки отвела повисший локон волос.

— Лихорадка прошла ночью.

Джек взглянул на свою руку. Она была совершенно беспомощна, но мало-помалу опухоль за ночь все-таки спала.

— Это настоящее чудо, — прошептала Бекки.

Он обернулся к ней:

— Но ты же сказала, что хочешь видеть меня живым.

В груди у нее всколыхнулись такие сильные чувства, что она едва могла вздохнуть. Не глядя на Джека, она поднялась с места. Колени дрожали.

— Пойду… пойду принесу тебе что-нибудь поесть.

И Бекки поспешила прочь из комнаты. Велев миссис Дженнингс сделать для Джека бульон, она прошла в маленькую комнату, смежную со спальней хозяина дома, и провела несколько часов, отчищая и отмывая ее до блеска.

Ближе к вечеру она наконец нашла в себе достаточно храбрости, чтобы войти к Джеку. Доктор помог ему сесть в постели, и на лице его уже показались кое-какие краски.

Бекки попыталась ему улыбнуться:

— А ты прекрасно выглядишь.

— Мне лучше, — кивнул он.

— Это… хорошо. — Бекки неловко приблизилась и уселась на тот самый стул, который почти не покидала за последнюю неделю.

— Где ты была весь день? — спросил Джек.

Она глянула на него, но быстро отвела глаза. Щеки вспыхнули. Почему же она не может заставить себя сказать ему правду? О том, что отправляла эти проклятые деньги мистеру Уортингему? О том, что ему больше не надо переживать за свою шею? О том, что она трусиха и потому весь день старалась его избегать?

— Трудилась по дому.

Надо все-таки признаться ему. Но… возможно, это и не так уж необходимо. Лучше сказать, когда он немного окрепнет. Точнее, когда она соберется с мужеством.

— А-а.

Она облизнула губы. Джек посмотрел в сторону.

— Я не виню тебя, — неожиданно заговорила Бекки, — не виню за убийство маркиза.