Эта комната была будто нарочно создана для таких свиданий. Бекки старалась не думать о том, что мистер Шеффилд постарался специально, но мысль не покидала ее и она даже вспыхнула от смущения.

Откинув покрывало вместе с одеялом, Джек уложил свою ношу на мягкую простыню, предупредительно подсунув ей под голову одну из подушек. Бекки поняла, что он собирается снять с нее платье, и сразу же забыла о мистере Шеффилде.

— Я не собираюсь разрывать его, — сказал Джек, осторожно стягивая платье с бедер.

Бекки подняла ноги, и мягкий муслин соскользнул с пояса по бедрам, по коленям — совсем прочь, оставив ее совершенно обнаженной.

Она старалась дышать ровно, видя, как он расстегивает брюки. Сжав губы, вцепившись пальцами в простыню, Бекки смотрела, как он сбрасывает ботинки, как штаны соскальзывают с узких бедер. Наконец, сняв также и чулки, Джек забрался на постель подле нее.

Он устроил ее рядом, так что они были полностью прижаты друг к другу — от головы до ног, лицом к лицу. Его внушительный твердый орган упирался ей в бедро.

— Я не буду торопиться, — проговорил он, словно самому себе. — Пусть я умру от желания, но торопиться не буду. — Он взял ёе лицо в свои ладони. — Помни о том, что я тебе сказал раньше.

— Помнить?.. — еле слышно переспросила она.

— Я никогда тебя не обижу. Помни это.

— Я… о да! — выдохнула Бекки. — Я запомню.

И он поцеловал ее нежно, упиваясь сладкой амброзией ее губ. Она крепко держалась за широкие плечи Джека, голова у нее кружилась, почти болезненное желание распространялось по всему телу точно сладкий яд.

Тем временем его ладонь заскользила: покинув щеку, погладила шею, очутилась на груди, сжимая ее и нежно массируя, тогда как пальцы дразнили сосок, и Бекки вскрикивала и ахала, а он ловил эти звуки ртом.

Затем, обхватив крутой изгиб ее бедра, Джек крепче прижал ее, и она, лишенная всякой самостоятельности, могла лишь слегка шевелиться, стараясь как можно крепче прижаться к его телу, желая большего.

— Вот так хорошо, — промолвил он. Рука его скользнула ниже, между ног, прямо к центру, и Бекки чуть не выскочила из постели. — Что? Слишком скоро?

— О нет, — прошептала она, — нет.

Его пальцы остановились на бугорке, над самым входом в ее лоно, и она ахнула. Ее словно озарило изнутри промчавшейся яркой кометой, от хвоста которой рассыпались вокруг искры удовольствия.

Джек углубился, и Бекки готова была отдать все на свете, чтобы только он продолжал это медленное скольжение по чувствительной влажной коже ее сокровенной пещеры.

— Ах! — И вся она выгнулась к нему навстречу.

Бекки не закрывала глаз, постоянно глядя ему в лицо, несмотря на то что так хотелось сомкнуть веки. Он тоже смотрел на Бекки, твердо и решительно.

— Хочу, чтобы ты пришла ко мне.

Она ответила что-то нечленораздельное. Она готова была к этому раньше, когда он расточал ласки ее груди. Теперь же просто не понимала, сможет ли сделать что-либо. Ощущения были слишком сильными. Почти безумными.

Его взгляд, такой внимательный, такой решительный… Его член, все больше твердеющий возле ее бедра… Бекки извивалась, словно искала его — точно так же раньше она пыталась прижаться к Джеку всем телом как можно плотнее. Свет от свечей плясал на его широких плечах, и они отливали бронзой.

Он был так прекрасен! Глаза его сильно потемнели от желания и блестели вожделением. Губы приоткрылись в ожидании, шумное дыхание резко вырывалось из груди, и в нем тонули ее собственные сладострастные стоны. Казалось, вся комната наполнялась их обоюдным восторгом.

И все же он не подмял ее под себя, чтобы овладеть ее телом так примитивно. Он трудился над ней не спеша, терпеливо, пока она не застонала. Острые ноготки уже царапали ему плечи, все ее тело вздрагивало с головы до пят. Это чувство… О, оно было так прекрасно, и так порочно, и так кружило голову… Бекки подумала, что может не выдержать. Внутри ее разрастался сияющий шар солнечного удовольствия, распространяя восхитительные языки пламени.

Бекки стонала, продолжая лепетать ему что-то непонятно-ласковое.

Пальцы Джека стали еще решительнее, проникновеннее. Он добрался уже до самого чувствительного возвышения, и тут она не выдержала и, резко вдохнув, вскрикнула:

— Слишком сильно.

Она бы выпрыгнула из собственной кожи, если бы он продолжал, но он остановился. Пальцы стали мягче, обводя окружности возле этого сверхчувствительного местечка. Но он не перестал внимательно наблюдать за нею, пристально изучая эмоции на ее лице.

Бекки поняла, что таким образом он познает ее тело. Запоминает, что заставляет ее стонать, а что — вскрикивать от восторга. И что сильнее всего возбуждает.

Вдруг его палец скользнул вглубь — она с шумом втянула воздух и прижалась к его плечу лбом. Она вздрагивала, пока он двигался внутри, пока изучал самые сокровенные ее глубины, самые невысказанные желания, те уголки, от прикосновения к которым она даже всхлипывала, мечтая дать волю страсти.

— Приди ко мне, дорогая моя. Приди, когда будешь готова.

Он ритмично погружал пальцы в глубину. Она поняла, что может не выдержать этой сладкой муки: или закричит что есть мочи, или взмолится. Пусть он либо остановится, либо, наоборот, делает это решительнее, быстрее, пусть только скорее освободит ее, снимет это немыслимое напряжение, которое даже пощипывает кожу.

Она слышала, как шумит кровь в ушах, слышала собственные хриплые вдохи и его резкие выдохи, как бы дополняющие друг друга.

И с душераздирающим стоном она словно взорвалась. Горячий тугой комок, до сих пор все время сжимавшийся внутри, внезапно рассыпался миллионами искр, которые помчались по каждому нерву, неся с собой тающее удовольствие. Она замерла, не в состоянии ни двигаться, ни говорить, ни дышать. Она прислушивалась, как это физическое наслаждение, самое острое из всех, что ей приходилось пережить, пронизывает все ее естество.

Но Джек не остановился. Он продолжал ласкать ее до тех пор, пока мощный оргазм не заставил ее сжать мышцы, так что пальцы Джека словно очутились в тисках. Она задрожала, бессознательно вцепляясь ему в спину, не в состоянии найти там помощь и снова хватаясь за его плечи как за спасательный трос. И он обнимал ее, не отпуская и не давая совершенно рассыпаться на части.

— Бог мой, — услышала она его слова словно издали, — Бог мой, Бекки…

Сладостные спазмы внутри стали понемногу утихать, а опытные пальцы Джека продолжали удерживать ее в сознании. Он осторожно уложил ее снова на мягкую простыню.

И вдруг она поняла, что всхлипывает. Громко всхлипывает. И пот… или слезы… к щеке прилипла прядь. Сладкие слезы действительно текли из-под век. Джек принялся поцелуями осушать их.

— Не плачь. Пожалуйста, дорогая, не надо плакать.

Вдруг громкий пронзительный звук раздался за дверями, которые вели из гостиной в коридор. Бекки похолодела от ужаса, а Джек мгновенно отпрянул от нее и подхватил покрывала, успев прикрыть наготу.

Двери резко отворились и громко стукнули во внутренние стенки. До ушей Бекки донеслись многоголосые крики. Ее охватила паника, в голове шумела какофония звуков и мыслей. Все еще лежа в постели рядом с ней, с обнаженным торсом, прикрытый, однако, снизу до пояса, Джек повернулся к дверям.

Она же испуганно натянула одеяло до самого носа.

— Ребекка!

О Боже! Это был голос ее брата!

Четыре года назад Гарретт, наверное, немедленно выхватил бы пистолет и застрелил Джека на месте. Но с тех пор брат Бекки успел измениться, стать спокойнее и рассудительнее. Теперь он гораздо реже бросался делать что-то не думая — сказывалось влияние жены, преуспевшей в его укрощении.

И тем не менее мощное негодование, клокотавшее в его груди, казалось, было слышно окружающим.

Бекки глянула на дверь и ахнула при виде того — вернее сказать, тех, — кто виднелся в дверном проеме. Явление одного только брата было бы само по себе ужасно. Но нет же! Казалось, в дверях столпилась добрая половина лондонских жителей!