— Смею я спросить, кто мой удачливый соперник?
Она покраснела, и плечи его уныло опустились.
— А-а, — сказал он. И это было все.
Франческа отодвинула тарелку и повернулась к нему лицом.
— Генри, вы не могли не знать, что между нами никогда ничего не будет.
— Нет, — каким-то странным голосом сказал он. — Не думаю, что я об этом знал.
Она потянулась за его рукой, но он скрестил руки на груди, явно давая понять, что не хочет ее сочувствия.
— Я не поощряла ваших чувств в этом смысле. — Франческа предприняла очередную попытку его урезонить. — Ваша дружба значила для меня чрезвычайно много, я бы не пережила эти два года, если бы вас не было рядом.
— Хм. — Он скептически выгнул бровь.
— Я знаю, что вы, возможно, не одобряете мои действия, — продолжала Франческа, — но я надеюсь, что вы в состоянии уважать мои решения. Разногласие между нами мне крайне неприятно, и я никогда не хотела причинить вам боль. — Он молча смотрел на нее, и глаза его потемнели от обиды и гнева. Франческа вздохнула. Это правда. Я не хотела сделать вам больно. Я этого не планировала…
Олконбери подался вперед, глаза его горели.
— Тогда послушайте меня. Я не стал поднимать эту тему раньше, потому что вы утверждали, что между вами лишь деловые отношения. Мне было непросто в это поверить, но я доверял вашему здравомыслию, полагая, что вы способны оградить себя от ненужных сердечных травм. Теперь я вижу — чертов прохвост с самого начала все спланировал, согласившись вам помочь с единственной целью — залезть к вам в постель! — Франческа хотела было возразить, но Олконбери вскинул руку, приказывая ей молчать. — Эдвард де Лейси — худший образчик нашей знати, надменный и бессердечный. Видите ли, я навел справки. Его отец герцог Дарем, был известен своими деспотическими наклонностями, и он не гнушался использовать свое немалое влияние к собственной выгоде. Он слыл человеком жестоким и беспощадным. Герцогиня, его жена, умерла лет двадцать тому назад, и ни для кого не секрет, что он растил своих сыновей по собственному образу и подобию, в отсутствие смягчающего материнского влияния. Эдвард из всех троих больше всего на него похож — так все говорят! — и я не увидел ничего, что могло бы изменить мое мнение об этом человеке.
— Олконбери, — сказала Франческа твердо, — вы обвиняете человека, основываясь на слухах. Вы бы не стали так о нем говорить, если бы были с ним лично знакомы.
— Я не хочу с ним знакомиться, — бросил в ответ Олконбери. — Этот мужчина гораздо выше вас по положению, Франческа! Он не увидит ничего предосудительного в том, чтобы отвергнуть вас ради женщины, более ему подходящей, из одного с ним класса, такой, как Луиза Холостой. То был союз, который базировался на деньгах, власти и титуле, а не на чувствах, как вам, возможно, кажется. Вы для него в лучшем случае развлечение, из тех, что быстро приедается. Он никогда на вас не женится, что бы он сейчас вам ни говорил.
— Он не просил моей руки, — сказала Франческа, не подумав.
И тогда в глазах Олконбери зажегся исступленный огонь надежды.
— Но я прошу! — Он вскочил со стула, опустился на одно колено и схватил ее за руку. — Франческа, драгоценная, вы знаете, что я вас обожаю! Станьте моей женой!
Сердце ее сжалось, словно в тисках.
— Прекратите, — сказала она хрипло и тихо. — Прошу вас, не надо…
— Я сделаю все, что потребуется, чтобы найти Джорджиану, — пообещал он. — Мы станем растить ее как нашего собственного ребенка, и, даст Бог, у нас будут еще дети, несколько детей. Мы можем быть счастливы вместе, мы уже счастливы! Я могу дать вам жизнь, которой вы заслуживаете, которую всегда заслуживали.
— Нет, — сдавленно прошептала она, словно звук собственного голоса больно царапал горло. Каждое его слово было подобно шипу, который больно вонзался в плоть. — Простите, Генри…
— Хорошо, — с ноткой отчаяния сказал он. — Пока я готов довольствоваться и этим. По крайней мере скажите мне, что вы в него не влюблены. Заверьте меня в том, что он не успел вскружить вам голову.
Франческа открыла рот, но вдруг поймала себя на том, что она не знает, что сказать. Влюблена ли она в Эдварда? Конечно же, еще слишком рано… Но ей грозила реальная опасность в него влюбиться. Тот мужчина, которого описал Олконбери, не имел ничего общего с тем мужчиной, которого знала она, с тем, кто так нежно и страстно любил ее прошлой ночью, и которому достаточно одной скупой улыбки, чтобы заставить ее сердце биться чаще. Выдержка и терпение этого мужчины способны урезонить ее, переломить упрямство и укротить строптивый нрав. Останется ли он с ней так долго, как она того захочет? Женится ли на ней? Франческа этого не знала. И была ли она готова испытать судьбу, рискуя навлечь на себя все те беды, о которых предупреждал Олконбери, лишь ради того удовольствия, которое дарило ей общество Эдварда де Лейси, каким бы превосходящим оно ни было?
Она не знала.
Франческа молчала слишком долго. Олконбери позволил ее руке выскользнуть из его руки. Он присел на корточки, он выглядел растерянным и несчастным.
— Франческа, — в отчаянии сказал он, — мне невыносимо смотреть на то, что вы с собой делаете.
— Как вы можете делать со мной такое? — воскликнула она, прижимая руку к груди. — Я бы никогда не стала вас так порицать, к какой бы женщине вы ни проявили интерес, тогда как вы обращаетесь со мной как с умственно отсталой и отчитываете меня, как мог бы отчитывать отец непутевую дочь. Вы считаете меня слепой? Наивной дурочкой, неспособной принять ни одного решения касательно собственной жизни? Не обращайтесь со мной как с ребенком, Олконбери! Я способна самостоятельно принимать решения, будь то себе во благо или во вред, точно так же, как можете делать это вы. Я лишь прошу вас быть мне другом!
На мгновение он закрыл ладонями лицо.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Очень хорошо. Выбор за вами. Но как ваш… друг… я не могу о вас не заботиться. Если… когда… он вас бросит, я все еще буду вас ждать. Все еще буду вам другом. Помните об этом.
Франческе хотелось плакать. Теперь между ними уже не будет все по-прежнему, как бы ни сложилась ее дальнейшая жизнь, но сказать ему об этом она не смогла, слишком уж было это больно.
— Спасибо, — прошептала она.
Олконбери кивнул, тяжело поднялся и вышел из комнаты, пробормотав что-то на прощание.
Дверь закрылась, и Франческа осталась наедине с разочарованием и этим ужасным вопросом об Эдварде, который занимал все ее мысли.
Глава 20
Эдвард возвращался от Франчески пешком. Он ждал, когда же сойдет на нет радостное чувство, наполнившее его с утра, но, как ни странно, радость, рожденная физическим удовлетворением, не спешила уходить. Возможно, все объяснялось чисто физиологическими причинами. Или то была радость предвкушения новой встречи с Франческой сегодня вечером, предвкушение повторения приятного опыта. Но отчего-то его не покидало чувство, словно он утратил броню, что Франческа смогла вытащить его из скорлупы во многих смыслах.
Утренний ветерок обдавал лицо свежестью. Вместо того чтобы прибавить шаг, вспомнив обо всей той работе, которая ждала его дома, Эдвард поймал себя на мысли, что шагает, не торопясь, разглядывая проходящих мимо людей. Лондон чрезвычайно разнообразен. Кого только не встретишь на его улицах — от мальчишек-трубочистов, гордо несущих свой инструмент, до щекастых лоточников, торгующих пирожками прямо с тележки и возвещающих на всю округу охрипшими от крика голосами: «Горячие пирожки! Горячие пирожки с мясом! Девять пенсов штука!»
Эдвард ни разу не видел этой части города, кроме как через окно экипажа. И сейчас его не покидало чувство новизны, словно он видел перед собой иной мир.
Эдвард улыбнулся про себя. Этот мир представлялся ему захватывающе интересным, почти блистательным. И все благодаря Франческе.
Блэкбридж, должно быть, уже высматривал его, потому что распахнул дверь, едва Эдвард взошел на последнюю ступень крыльца.