Эдвард вновь кивнул:

— Я понимаю, что вы хотите сказать.

Она облегченно вздохнула и улыбнулась:

— К счастью, я с ним знакома. Не слишком близко, но достаточно, чтобы полагать, что ради нашей с ним дружбы он может поступиться своими принципами. Однако чтобы повысить наши шансы на успех, будет лучше, если мистер Слоун поверит в то, что вы — мой близкий друг.

— Вот как. — «Насколько близкий?» — прошептал дьявол у него в голове. Тот самый дьявол, который не мог оторвать взгляда от линии ее ключиц. Ее взрывоопасный наряд совсем не прикрывал их. — Что вы предлагаете мне сделать? — спросил Эдвард, чтобы заглушить этот назойливый внутренний голос.

Ее щеки окрасил румянец, но выражение лица осталось прежним.

— Вы могли бы называть меня «Франческа», а не леди Гордон. Позвольте мне назвать вас Эдвардом раз или два. Позвольте мне навести его на мысль, что мы познакомились не вчера и питаем друг к другу определенные чувства. Я обещаю не заходить слишком далеко. Не настолько, чтобы он начал печатать слухи о нашей связи, — поспешила она добавить, внимательно за ним наблюдая. — Но так, чтобы он осознал, что, оказывая услугу вам, он оказывает услугу и мне.

Ее звали Франческа. Какое необычное имя. Но она упоминала что-то об итальянской крови, хотя выглядела она и говорила как стопроцентная англичанка.

— Я не возражаю, — сказал Эдвард.

Пожалуй, стоило бы возразить. Что, если ему так понравится эта фамильярность и рамки формальной вежливости покажутся ему слишком тесными? Ему очень понравилось, как прозвучало в ее устах его имя. У нее был чуть хрипловатый, такой чувственный голос. Деловые отношения, напомнил себе Эдвард. Только дело и ничего, кроме дела. Франческа…

— Вот и славно. — Она облизнула губы. — Наверное, мне стоит заранее попросить у вас прощения за то, что, возможно, будет мной сказано. У меня есть один существенный недостаток — порой я бываю невоздержанной в словах и могу сказать больше, чем намеревалась. Но дело не только в этом. Видите ли, я целый день думала, как убедить мистера Слоуна напечатать опровержение, и у меня есть кое-какие мысли по этому поводу, но импровизировать все равно придется. Все будет зависеть от того, как поведет себя Слоун.

— Если ваши слова смогут убедить его напечатать внятное опровержение, причем, и как можно скорее, с моей стороны возражений не будет — говорите все, что хотите, — сухо заметил Эдвард. — Я отдаю себе отчет в том, что мне предстоит стать участником спектакля, и готов вам подыграть для пользы дела.

Брови ее слегка приподнялись. Похоже, он ее удивил.

— Именно так. Это всего лишь спектакль! — Довольная улыбка осветила ее лицо. — Как приятно, что наши позиции совпадают. Главное, это результат, не так ли?

Эдвард едва заметно улыбнулся:

— Если бы это было не так, меня бы тут не было, верно?

Франческа чуть скривила губы, но взгляда не отвела.

— Я искренне прошу у вас прощения за вчерашнюю выходку. Мне не следовало являться к вам… и тем более не следовало обвинять вас в том, в чем вы совсем не виноваты.

— Вы уже принесли свои извинения, и я их принял. — Эдвард замолчал, а затем решил, что не видит причин, по которым не может сказать того, что хочет. Сегодня сами обстоятельства располагали к большей доверительности. — Я могу понять, почему вы так странно себя повели. Мне показалось, что вы были сильно расстроены и не справились с эмоциями.

Губы ее приоткрылись, и она сделал глубокий вдох перед тем, как ответить:

— Да, но мне не следовало поддаваться чувствам.

Эдвард махнул рукой.

— Нет, нет. Когда опасность грозит одному из членов семьи, трудно сдержаться. На вашем месте я поступил бы так же.

— Я сильно в этом сомневаюсь! — воскликнула Франческа, но, словно спохватившись, посмотрела на него так, что у него возникло ощущение, что она с радостью взяла бы свои слова обратно.

Он слегка покашлял.

— Ну, возможно, не в точности так…

Она выразительно на него посмотрела из-под выгнутых дугой бровей. Улыбку ее он бы назвал скептической. Да нет. Заговорщической. Тоже не в яблочко. Так могла бы улыбаться женщина своему любовнику, намекнувшая ему на какой-то очень интимный секрет, касающийся только их двоих.

Эдварду вдруг стало очень не по себе, и, дабы отвлечься, он сделал глоток бренди.

— Ладно, согласен. Я мог бы сделать нечто совершенно иное, — признал он. — Поступок был бы иной по форме, но по духу тот же. — Он немного помолчал, наблюдая за тем, как улыбка осветила выразительное лицо Франчески. Эта Женщина обладала чувством юмора. — Я вам искренне сочувствую. Надеюсь, что девочке не грозит никакая опасность.

Она несколько раз очень быстро моргнула, затем расправила плечи и сказала:

— Спасибо. Я тоже на это надеюсь.

Теперь он уже решительно не мог оторвать от нее глаз. Взгляд его скользил по ее лицу, так приятно порозовевшему, по ее блестящим волосам. Вчера, когда она набросилась на него за то, что он «украл» ее солиситора, она была великолепна, как может быть великолепна разъяренная фурия. Франческа Гордон в пылу страсти представляла собой воистину великолепное зрелище. Маленький дьявол, который так по-хозяйски расположился в его голове, окончательно обнаглел. Этот дьявол все продолжал сравнивать ее с Луизой, — та в расстроенных чувствах бледнела и теряла дар речи. Франческа же, — право, не стоит называть ее Франческой даже про себя, — реагировала на неприятности бурно и действенно. Она ворвалась в его дом и закатила скандал из-за того, что он, сам о том не догадываясь, разбил ее надежды. Она сказала, что никогда не простит его, и усмехнулась, когда он назвал ее вздорной. Видит Бог, с такой женщиной не грех затеять бурную ссору, а затем…

Эдвард закрыл глаза и сделал глубокий вдох, чтобы прочистить мозги. Перед глазами продолжали мелькать весьма красочные и подробные картины того, как именно они могли бы разрешить свои разногласия. Он не искал ссор ни с одной женщиной, каким бы сладостным ни стало бы примирение. Он восхищался такими женщинами, как Луиза, которые знали, когда попридержать язык. Женщинами, которые умели быть тактичными и терпимыми. С такими женщинами жизнь приобретала упорядоченность и предсказуемость.

К несчастью, сегодня упорядоченности и предсказуемости ждать не приходилось. И Луиза, которая идеально ему подходила, которая заявляла, что любит его, порвала с ним отношения, избрав для этого самый унизительный из всех возможных способов. И ославила его на весь Лондон.

Эдвард смотрел на женщину напротив. В ней не было ни скромности, ни сдержанности, ни терпеливости. Зато она обладала сильным характером и отвагой, внушавшей восхищение. Если ей сегодня удастся добиться обещанного, он с радостью добудет для нее любого солиситора, какого она пожелает. И тогда он с ней распрощается, и это станет концом их отношений.

Франческа…

Одним махом он осушил бокал.

— Могу я налить вам еще? — спросила она.

Шелковый всполох обдал его жаром, когда она наклонилась, чтобы взять с подноса графин. Пламя, полыхавшее в камине, сверкнуло на ее волосах, словно они были зеркалом. Эдвард чувствовал себя так, словно превратился в сухое полено, которое вот-вот бросят в огонь.

— Буду вам признателен.

Франческа все отчетливее понимала, что подготовилась к этому вечеру совсем не так хорошо, как ей представлялось.

Она не переживала из-за Слоуна. Он с энтузиазмом принял ее приглашение. Слоун, возможно, предвкушал не тот вечер, который она ему уготовила, но он придет, и Франческа не допускала и мысли, что ей не удастся его уговорить. Она знала, как важно для Слоуна держать людей на крючке, и его согласие напечатать опровержение, несомненно, сделает ее и лорда Эдварда его должниками.

Однако с лордом Эдвардом все пошло совсем не так гладко, как ей представлялось. Она начала нервничать с того самого момента, как он переступил порог ее дома, мрачновато-торжественный в своем вечернем наряде. Казалось, ему хватило одного взгляда, чтобы вынести суждение о ее доме и о ней самой, а затем он все свое внимание сосредоточил на ней. Сейчас он наблюдал за ней непроницаемыми серыми глазами, и Франческа сидела как на иголках. Здесь, в ее теплой уютной гостиной он казался выше ростом, чем в зябкой Голубой гостиной на Беркли-сквер. Франческа долго выбирала наряд для сегодняшнего вечера. Сегодня на ней было любимое платье, в котором она чувствовала себя красивой и сильной. Женская красота тоже является разновидностью силы, и сегодня она хотела быть во всеоружии. Она говорила себе, что наряжается ради Грегори Слоуна, а не ради Эдварда де Лейси, но чем дольше она находилась под пристальным взглядом лорда Эдварда, тем явственнее ощущала каждое прикосновение шелка к телу. Даже не глядя на него, она чувствовала, когда он на нее смотрит и куда, потому что начинала ощущать характерное покалывание во всем теле. В его взгляде не было ничего оскорбительного или неприличного. Он просто смотрел на нее с интересом, к которому она не привыкла. Словно лишь она всецело владела его вниманием. Даже Олконбери никогда так на нее не смотрел.