— Это всё бесполезно. Успокойся уже и отойди от него, — к нему подошел еще один отверженный, пытаясь донести истину понятную всем, кроме этого безумца. — Его фигурка… трицератопс. Всадник сказал, что он покрывает своего владельца броней, сделанной из того же сплава, что и все предметы. Физически он неуязвим, как и эти фигурки. Понимаешь меня? Просто успокойся и отойди. Ты скорее себя руки лишишь от этих ожогов, чем сумеешь хоть чем-то ему навредить своей виверной.

— Я… хочу узнать… Попробовать… — лицо отверженного исказилось в какой-то неестественной гримасе, то ли ухмылки, то ли боли. — Я хочу…

— Да уберите же его, наконец, — тяжелый и властный голос раздался из соседней комнаты. — Я же просил собрать нормальных людей. Или среди вас таких уже и не осталось?

Плавящий жар, исходивший от фигурки виверны, словно бы отталкиваясь от брони, возвращался своему владельцу, причиняя тому обжигающую боль. Но этот светловолосый безумец по прежнему стоял над пленником, сжимая серебристую фигурку виверны и сдавливая его плечо.

Двое отверженных подступили к нему сзади, резко схватив за руки и шею, пытаясь отвести в сторону. И в то же мгновение отдернулись от него, как если бы им пришлось брать в руки само пламя.

Да и с ним самим происходило что-то странное. Он дергался, сотрясаемый мелкой дрожью, пронизывающей всё тело. До него уже просто невозможно было дотронуться. Создавалось ощущение, будто его тело стремительно накаляется, готовясь вспыхнуть в любой момент.

Нестерпимый жар от его тела наполнял комнату тошнотворным запахом истлевающего мяса. Он практически уже горел изнутри, нагреваясь до такой степени, что кожа на его теле расплавилась, сползая обгоревшими лоскутами.

Жуткий вопль, полный немыслимой и нечеловеческой боли, вырвался наружу, когда скрюченные тлеющие пальцы разжались, отбросив фигурку виверны прочь. Но это было уже не остановить.

Его лицо трескалось и плавилось, стекая к подбородку. И отрываясь кровавыми ломтями падало на уже багровый от стекающейся крови пол. На лбу проглянула огромная белесая кость черепа, а плоть всё сползла и сползала вниз, оголяя его. Клочья волос, держащиеся на дряблых обгоревших лоскутках кожи, слезали с головы, как страшный кровавый парик.

И через несколько секунд на месте лица остался лишь полностью обнаженный череп с белыми глазницами и ворочающим языком, за двумя рядами грязных зубов. Глазные яблоки уставились куда-то в пустоту, а нижняя челюсть отвисла.

Оставшийся кровавый скелет рефлекторно протянул руку, сделав шаг вперед, и пошатнулся, вываливая из своих отверстий нечто напоминающее мясной фарш — густая, дымящаяся и кровавая жижа. Глаза окончательно вывалились из орбит — один упал на пол, а второй повис на серых нитях нервов. Язык застрял между передними зубами, рассыпающимися из челюсти. И через несколько мгновений оставшийся костяной скелет рухнул вниз, в свои же перемолотые внутренности.

Человек, закрепленный в кресле, за спиной теперь уже бывшего отверженного, пошевелился, приходя в себя. Остальные находящиеся в этой комнате замерли в каком-то неловком молчании. В Вечности острова они многое повидали, но сейчас просто не ожидали увидеть ничего подобного здесь.

Безумие многих сгубил там, на острове, но и в реальном мире оно не давало покоя тем, кто провел сотни лет в заточении Вечности. Один из отверженных, у которого на запястье была закреплена фигурка фоссы, первым отошел от этого зрелища.

— Его мозг давно уже увядал под гнетом этого извечного состояния нервозности, поддаваясь безрассудству. Пару лет он еще держался на плаву здравого смысла, наверное благодаря каким-то скрытым резервам человеческого мозга. Но рано или поздно должен был случиться срыв.

— Рано или поздно, это случиться со всеми вами, — всё тот же уверенный и властный голос, раздался уже в этой комнате. Исходил он от довольно таки пожилого человека, чьё лицо было испещрено многолетними морщинами, а голову покрывали седые волосы. Это был Всадник войны, Prolio. — Для психов и безумцев окружающий мир не теряет свою форму, а напротив, становится еще более реальным. Вот только телом уже движет не здравый разум, а его ужасный заменитель — суррогат психопатии, звериных инстинктов и исковерканной логики.

— Вы так уверены, что мы все безумцы и неконтролируемые психи? — отвернувшись от тлеющих останков, отверженный с фигуркой фоссы посмотрел на него своими разноцветными глазами. — Или же вы просто надеетесь на это?

— Мне по настоящему искренне вас жаль, — уже более мягким голосом, ответил ему Всадник. — Мне жаль, что протекторы так с вами поступили. Ваша память, и то, что вы пережили на острове — это уже необратимо. Но поверь, я действительно надеюсь, что хоть кто-то из вас сохранил свой разум не разбитым.

Тихий, слегка прерывистый вздох, исходящий от пленника, прервал их разговор. Медленно поднимая голову, тот пытался осмотреться, привыкая глазами к окружающему. В его ушах звенело. Он был еще довольно слаб от оглушения инфразвуковыми волнами. И поэтому с трудом сейчас мог шевелить и двигать полноценно своим телом, которое по-прежнему покрывалось броней, то накрывая его полностью, то вновь отступая. Он еще не контролировал свою силу полностью.

— У нас не так много времени, пока он не пришел в себя окончательно, — Всадник обратился сразу ко всем оставшимся отверженным. — Фиксаторы и крепежи его не сдержат, когда он вернется в норму. На всякий случай подготовьте акустическую звуковую установку — если понадобится снова его оглушим.

Сфокусировав наконец свой взгляд на окружающем пространстве, пленник явно пытался осознать, что здесь происходит. Силился вспомнить, что с ним случилось и как он сюда попал. Взгляд его остановился на одном из ближайших к нему людей, и особенно на левой части лица этого человека.

— ВЫ?! — он хрипя выплюнул эти слова, едва ворочающим языком, уставившись на хорошо знакомую ему паутину шрамов. — Невозможно… Вы… Вас не должно быть…

— Похоже он изумлен, увидев нас здесь, а не в зоне вечного отчуждения. Думал, что мы вечно будем переживать один и тот же проклятый день, не в силах даже убить себя?

— Вы получили только то, что заслуживали, — не понимая происходящего вокруг, пленник попытался рывком встать, но закрепленные на нем фиксаторы не позволили этого сделать. — Вы были отвергнуты и изгнаны обществом, которое приговорило вас всех к Вечности. И должны находиться сейчас там, где вам и место.

— Протекторы это не всё общество, а лишь небольшая и даже незначительная его часть, но обладающая силой, и поэтому решающая за всех, что есть для них благо, — тем же спокойным и уверенным голосом обратился к нему Всадник войны, подойдя практически вплотную, и не обращая внимания на кровавую жижу под ногами. — Ты меня узнаешь, Титан?

Сидящий в кресле пленник, к которому обратился Всадник, резко откинулся назад, вонзившись своим холодным взглядом в подошедшего к нему человека. Что-то знакомое мелькало в этом лице, но никак не могло состыковаться в единое целое. Он не был одним из отверженных — все без исключения приговоренные к Вечности, получали свою метку на лицо. Но на этом старике ее не было. И тут нечто всколыхнулось в памяти…

— Ты один из предателей, сбежавших из Сферы. Вас ведь было четверо, верно? — всё в его голосе говорило о жуткой ненависти к стоящему перед ним. — Я не удивлен, что ты в обществе этих…тварей. Ты такой же изгой, как и они. Даже хуже.

— Честно говоря я и не думал, что ты узнаешь меня, после этих изменений, — Всадник слегка провел рукой по лицу. — Непредвиденная старость и немощь исказили нас до невозможности. Да мы уже старики, хотя были старше вас лишь на два десятка лет. А на твой вопрос про наших новых друзей, я отвечу так: мы их освободили из Вечности, потому что они уже достаточно там настрадались.

— А где трое других предателей? Тоже здесь, в этом времени?

— Так вы здесь не из-за нас? Я вижу, что ты действительно был удивлен, увидев меня и моих друзей здесь, в этом времени. Ну конечно, вы ведь не ожидали, что мы сумеем скрыться во времени. И при этом вытащить из заточения отверженных.