Единственный на кого стоит положиться в любом положении — это ты сам. Не какая-то мнимая удача или призрачный Бог. Нет, ты сам принимаешь решения, и несешь как положительные, так и отрицательные последствия этих решений.
И Анилей решал возникающие трудности, жёстко и решительно, не обращая внимания на побочные эффекты, которые могли сказаться на других. Он не Бог, чтобы заботиться о других. Всего лишь человек, но с огромной властью и влиянием.
Так он разрешил и проблему с похищением жемчужины, возникшую пять недель назад. Вопрос был не в том, что он потерял какую-то вещь, а в том, что показал свою слабость и уязвимость. Если любой ничтожный человек может посягнуть на то, что принадлежит Анилею, то он должен ответить за это своими страданиями в пример другим. Но до того самого дня никому даже и в голову не приходила такая мысль, как посягнуть на власть Анилея. Никто не смел его унижать.
Однако, один юный наглец посмел. Все кто унизил в тот день его, Анилея из рода Финееса, понесли свои наказания. Все кроме этого Эфраима. Он слишком легко отделался, и еще получит свое. Но пока полезен — будет жить.
Анилей не раз думал над этим, всё возвращаясь и возвращаясь к одной и той же мысли — таинственная сила и мощь,которыми обладал этот Эфраим. Как? Почему именно он? За что? И главное — как заполучить эту силуему, Анилею?
Этот Эфраим долго отнекивался, пытаясь убедить всех в своей «ничтожности». Якобы он никто, и не способен ни на что подобное. И Анилей собрался было уже наконец всё выяснить неделю назад, как появился этот странный римлянин — Люций Сатурнин.
Увы, он был не из тех, кого можно было запугать. Правила диктует тот, у кого власть. И в случае с Анилеем и Люцием — власть была явно не на стороне Анилея. Но что самое ужасное — этот Люций знал про мальчишку и его силу.
К счастью для Анилея разрешилось всё удачно, и этот мальчишка не произвел, судя по всему, никакого впечатления на Люция, и тот покинул город. Кто он такой на самом деле? Откуда узнал про Эфраима? Это были вопросы, ответы на которые Анилей не ожидал когда-либо получить. Это было не в его власти.
Избавившись от этого Люция, он поручил мальчишке задание, которое должно было расставить всё по своим местам. И он справился — о резне среди римских солдат говорили всю неделю. Но никто так и не узнал, что именно там произошло. Никто кроме трех человек — Анилея, его верного Симеона и этого мальчишки, Эфраима. И раз он доказал, что действительно способен на удивительные и сверхъестественные вещи, то теперь мальчишка полностью в его власти.
Однако, все гости уже собрались, и подходило время начинать сегодняшний праздник. Оставалось только рассадить гостей по привилегированным местам, кто какое заслуживал. Наглого мальчишки на этом празднике не было, и не должно было быть. Он слишком импульсивный, дерзкий и ненадежный. Такого лучше держать в узде и подальше от приличного общества. А вот его сестра была здесь, среди прочих слуг.
Занавес поднимается — а значит праздник официально начался. Анилей, произносит над кубком, полным иудейского вина, осветительную молитву кануна субботы. Он благословляет вино, и большой кубок переходит от уст к устам. Он благословляет хлеб, разламывает его и раздает всем.
Что же касалось юной Сары, этой хрупкой шестнадцатилетней девушки, прислуживавшей в этот вечер, то при всем желании в ней не удалось обнаружить ничего особенного. Она была незаметна в этой толпе людей, собравшихся на праздник. Всё это было для нее ново и непривычно.
Она толком и не понимала, что происходило в последнее время. Задержание отца, старший брат, отправившийся его навестить, но по возвращению попадает в темницы за воровство. Эфраим ничего ей не объяснял, да и виделись они в последнее время очень редко. Господин Анилей, которому они теперь по какой-то неясной для нее причине прислуживали, воспрещал им встречаться.
А потом еще и эти известия о смерти отца на каторжных работах. Эфраим как-то слишком спокойно к этому отнесся. А вот она не могла успокоиться весь день. Его даже не взволновало, что им не вернут тело их отца для погребения, из-за всех этих беспорядков, которые творились по всей стране.
Эфраим становился холодным и безразличным ко всему. Когда она видела его в последний раз, пару дней назад, он показался ей каким-то потерянным и измученным. Он даже немного поседел в висках. А этот его взгляд, когда она уходила…
Сара не верила, что эта ее брат. Внешне это был он, но внутренне совершенно другой человек. Его словно бы подменили — он стал более жёстким и суровым, потерял всю свою заботу и сочувствие к другим людям. Ко всем кроме нее, конечно же.
Она не славится набожностью и благочестием, хотя дело тут не в каких-то ее моральных изъянах, а в этом сложном языке, придуманном и приспособленном для мужчин. Сара понимала, что так как Эфраим ее старший брат и теперь он единственный мужчина в семье, то поэтому ему виднее, что лучше для них обоих. Он позаботится обо всём. Она верила ему, и поэтому смирилась со всем происходящим.
Впрочем, Сара при всей своей слабости работает, как и все женщины. Прядет и шьет наравне со всеми. Каждый Божий день печет в очаге хлеб и спускается к источнику за водой. Убогие ее одежды рвутся от каждодневных трудов и пачкаются. И приходится их снова и снова штопать и стирать. Сара как и все здешние женщины, довольствуется малой малостью.
Вот и сейчас, на этом празднике, ей не оставалось ничего другого, как прислуживать гостям вместе с остальными женщинами. Наливать вина и подкладывать на тарелку яства с постной ягнятиной, лепешками, фруктами и прочими традиционными кушаньями. Комната освещена приятным легким светом, занавес наконец был поднят. А там, на застольных ложах, началась непринужденная беседа.
Разговор идет о том, что по слухам в Иерусалиме на день Семидесятницы, римляне сожгли по указу Сабина синагогу, что и привело к восстанию огромной толпы евреев, прибывших на праздник. И теперь они держат в осаде царский дворец, в котором укрылся Сабин со своими римскими солдатами, оставшимися от его легиона.
Кто-то категорично заявляет, что это всего лишь слухи. И не было никакого восстания и ничего в Иерусалиме не сгорело, а тем более священные синагоги. Но он не находит поддержки — большинство твердо убежденны, что мятеж был, хотя ни одного очевидца здесь не присутствовало.
Какой-то беззубый старец бранился, обвиняя надменных глупцов в том, что сгоревшая синагога была не верно возведена и именно это послужило причиной пожара, а вовсе не римляне. По старинным правилам и обычаям синагоги следует строить на самом возвышенном месте, как построен Иерусалимский храм — на горе над городом.
А то, что дом божий сгорел — это кара господня. За то, что евреи покупают соль у римлян. По словам этого беззубого старика, вся римская соль смазана свиным салом. Старик поносил в своем бессвязном злобном бормотании всех и вся.
Один насмешливый молодой еврей горячится — он рассказывает о каторжных и прочих невзгодах, посланных Римом, и призывает поддержать мятеж в Иерусалиме. Но разговор о мятеже плавно перетекает в обсуждение нынешних и будущих отношении Рима и Иудеи.
— Почему мы никак не можем ужиться с римской структурой? Ведь с римлянином можно договориться, как и со всяким человеком. Они люди терпимые.
— Это римляне-то терпимые, уважаемый? Вы видимо не общались ни с одним, если заявляете подобное.
— Конечно не все из них. Тут я согласен с вами. Но всё же с ними можно найти общий язык.
— Верно-верно, говорите, — к ним присоединяется еще один человек. — Я бывал как-то в Риме, и там довольно много евреев, и все спокойно уживаются среди тех, кого вы так любите называть свиноедами. И вполне прилично процветает их торговля и ремесло. Никаких нападок со стороны римлян нет. Евреи пользуются влиянием во всех областях жизни, и оно всё росло бы, если бы у них хватало ума не слишком его подчеркивать.
— Вот именно. Не римские чиновники виноваты, что Иудея никак не может успокоиться. А все эти мятежники, ничтожные агитаторы и подстрекатели. Они подстрекают население к обреченному на провал вооруженному восстанию.
