— Что случилось, Шпрот?

— Кто шпрот, я? — опешил Баянов.

— Нет, я. Фамилия моя Шпрот.

— Мне нужен командир комкоровского борта.

— Ну, значит, попали по адресу, слушаю вас.

— Я начальник штаба учебного центра, с вами наш офицер летел в Североморск, я хотел…

— Не летел.

— Как не летел, но он же должен был лететь с вами. Мы с вашим начальством согласовывали.

— Должен был, но не полетел, мы поломались. Вы мне, между прочим, не в Североморск звоните.

— Как это…

— Да так. — На другом конце линии послышался смех. — Мы до сих пор у вас торчим. А вашего парня диспетчер отправил на другой борт. Им он и улетел. Спрашивайте у диспетчера, он как раз сегодня дежурит. Я сейчас скажу, чтобы вас соединили. Он должен быть в курсе.

На полковника Нефедова результаты работы следственной группы впечатления не произвели. Еще и нагорело Медведеву за то, что не додумались сразу отыскать дежурившего в день отправки борта диспетчера. Медведев и Зубров тосковали в ожидании Воробьева. Рабочий день закончился, а эфэсбэшник не появлялся и не звонил. В коридоре хлопали двери, народ расходился по домам.

— Ждем пятнадцать минут и уходим. Надо хотя бы выспаться, — заявил Борис Александрович. Капитан сонно кивнул. Дребезжание телефонного звонка нарушило тишину кабинета. Медведев снял трубку.

— Это зоопарк или пирс торпедных катеров? — По тону дежурного по управлению Мишки Хмылова чувствовалось, что он с трудом удерживается, чтобы не заржать в полный голос. Медведев устало выдавил:

— Издеваешься, ирод? Вот попрошу у Нефедова, чтобы он и тебя к нам пристегнул, тогда похихикаешь.

— Мне нельзя, я в вашу фирму не гожусь, фамилия не подойдет.

— Сам дурак.

— Ну вот, я к нему, понимаешь, с радостной вестью, а он мне угрожает. Не чуткий вы, Боря, человек. Вас послушаешь, так всякая охота помогать вам пропадает.

— Ладно, давай свою новость.

— Эдак дело не пойдет. С вашей зверской группы по паре пива.

— Это еще за что?

— Нашелся ваш лишний пассажир…

Последние три дня Циркач не работал. Седой и Шнорхель, добросовестные, как пчелки, выполняли по три нормы. Бывший инженер думал. Протрезвев к утру после памятного вечера, Циркач с ужасом понял, во что ввязался. От одного слова «побег» рождался липкий противный страх. Отважившийся бежать добровольно обрекал себя на положение вне закона. Шагни за проволоку, и начнется игра, в которой ты становишься дичью, не вызывающей у охотников ни малейшего сочувствия. Солдат-срочник из поисковой группы с превеликим удовольствием влепит в тебя очередь для того, чтобы получить свои десять суток отпуска. Ему задержание со стрельбой предпочтительней и безопасней. А брать беглого зека живьем равносильно тому, что идти на медведя с рогатиной: может — ты его, а может — совсем наоборот.

Но страх перед Седым и Шнорхелем у Циркача был сильнее. Пахан еще утром подошел и, не отводя тигриных глаз, проронил:

— Смотри, инженер, обратного ходу у нас нет. Дал слово — держи ответ. А то, сам понимаешь, работа у нас тяжелая, можешь попортить показатели по травматизму.

Циркач решил придумать что-нибудь такое, чтобы и Седому угодить, и чтобы осуществить побег было невозможно. Проект должен был быть правдоподобным и с инженерной точки зрения якобы осуществимым, но на практике не реализуемым. Техническая задача заставила мозг работать. Вспоминать то, от чего уже изрядно отвык. Но разыгрался инженерный азарт, который приходил к нему всегда во время разработки оборудования для самых сложных номеров. Через день Циркач настолько заболел своим проектом, что забыл о главной части своего плана — как отвертеться от побега. Общая идея оформилась к вечеру вторых суток.

Без кульмана и калькулятора много не сочинишь, поэтому рассчитывать пришлось на глазок и с запасом. За забор их можно забросить с помощью устройства, напоминающего катапульту. Проблема только с приземлением. Зеки не воздушные гимнасты, которые в полете друг друга ловят и за перекладины хватаются без промаха. К тому же страховки при исполнении этого номера не будет. В качестве основы Циркач наметил использовать станину грузового тельфера. Нужный противовес тоже нашелся. После отбоя он посвятил в тайну своего проекта Седого. Из коробка спичек и катушки ниток Циркач соорудил действующую модель и пояснил, как она будет работать. Демонстрируя аппарат, волновался, как при защите проекта перед цирковым начальством:

— Только одна проблема, куда будем падать? Швырнет нас хорошо, упадем жестко — не встанем. И еще, нам, чтобы это дело собрать, минут пятнадцать надо. Вертухай сразу шухер поднимет, как только сообразит, чего это мы строим. Так что идея, наверное, не того, надо что-нибудь другое придумать.

Седой против ожидания остался доволен и, похлопав Циркача по плечу, проронил:

— Пока, паря, остановимся на этом варианте. Время поджимает. А насчет остального — подумаем.

Следующим утром Седой взобрался на штабель бревен и поманил к себе Циркача.

— Видишь? — Старый зек показал на синевшее за колючкой озеро.

Циркач сразу же понял.

— В воду падать будем? А глубина? Если там мелко, костей не соберем.

— Насчет глубины попробую узнать. И еще: вертухая придется валить.

Поглядев на побелевшее лицо подельника, пахан усмехнулся:

— Что? Очко играет?

Циркач чуть не загремел со штабеля вниз.

— Я на мокруху не подписывался.

— На этот случай у нас Шнорхель есть, так что не дрейфь. Твоя задача другая. После того как мы окажемся за забором, нужен запас времени. Придумай, как сделать, чтобы твоя система, как только сработает, развалилась.

Циркача трясло. Пахан обнял его за плечи:

— Ну что ты? Что ты? Успокойся. Конвойный же уйти не даст, его хоть так, хоть эдак, но валить надо. Или мы их, или они нас. Понял?

Циркач испуганно кивнул.

— Ну вот, молоток. И помни, если что, ты от меня никуда, милок, не денешься. Пойдем, а то Шнорхель один пупок надорвет, норму делаючи.

Баянов уже устал писать на Давыдова характеристики. Прибывший в его часть Зубров был пятым, кому он рассказывал, какой капитан хороший и как здорово он служит. До этого запросы о пропавшем связисте делали местный особист, особый отдел армии и собственное начальство. За последние несколько дней у НШ не было другой заботы, кроме как выступать в роли личного биографа капитана Давыдова А.В.

— Да не нервничайте вы, товарищ подполковник, мы ведь просто пытаемся установить, не мог ли ваш Давыдов…

— Что не мог? Бомбу на борт протащить? Нет, не мог, потому что ее у него не было. Ракету мог — зенитную, этого добра у нас хватает, а бомб нетути. Они нам по штату не положены.

Зубров миролюбиво улыбнулся.

— Вот вы лучше скажите: чего-либо подозрительного за ним не замечалось? Интереса к иностранцам или чего-нибудь в этом роде?

— Слушай, капитан, вы же сами две недели назад его проверяли! Когда «добро» на академию ему давали! Лучше бы искали этот ваш самолет, может, там людям помощь нужна, а вы мне тут мозги полощете! Что да как, насколько благонадежен.

— А вот если на борту действительно оказались посторонние, как бы ваш капитан повел себя, если бы они попытались самолет захватить?

Баянов взорвался:

— Вы хоть его личное дело читали? Или не глядя штамп шлепнули? Он уже был в такой ситуации!

— Что вы имеете в виду?

Начальник штаба всплеснул руками:

— Ну, блин, вы даете. На, смотри. — Достал из сейфа красную папку личного дела и сунул в руки гостю. — Вот, от сих до сих. Про события на Северном посту в восемьдесят девятом году в вашей конторе что-нибудь слышали? Лучше бы родным его сообщили, может, человек уже погиб…

— А вот с этим пока повременим. Будем думать, что жив. И вы не забывайте, что было на борту. Секретность должна соблюдаться на высшем уровне. Если что, мы сами оповестим родных и близких. — Следователь взял папку и начал листать документы. — Интересно! А можно у вас это взять?