От такой речи строй снова почти сломался. Со всех сторон летели вопросы о Красной Гвардии, о Петросовете, об обстановке в Петрограде и десятки других, не менее важных для моряков вопросов. Кошкин старался перекричать толпу:

   - Передаю слово представителю Петроградского Совета, командиру отряда особого назначения Красной Гвардии, товарищу Ежову!

   Зябкий рассвет приглушил свет костров на Якорной площади. Совсем недавно закончился многочасовой митинг. Берсенева давно отправили в госпиталь. Избивших его хулиганов на гарнизонную гауптвахту. Большая часть роты во главе с Кошкиным патрулировала городские улицы. Сам я беседовал с командирами матросских отрядов.

   - ... Ваша основная задача, товарищи, поддерживать в Кронштадте революционный порядок. По улицам пустим усиленные патрули. Оружие, не подотчетное солдатским и матросским комитетам, следует изымать, дебоширов и погромщиков арестовывать. На огонь отвечать огнем! И помните. Все, что есть вокруг вас: дома, оружие, корабли, форты - все это отныне принадлежит народу. А свое добро следует беречь.

   - А господа офицеры теперь тоже народное добро? - под дружный гогот товарищей спросил какой-то шутник.

   Я улыбнулся.

   - А почему нет? Они жили на народные деньги, выучились на офицеров. Знают морское дело и военную науку. Грешно таким добром разбрасываться!

   - Дерьмо они, а не добро! - буркнул кто-то.

   - Что, вот так все и дерьмо? - удивился я.

   - По мне, так все, - продолжил тот же голос, но тут с ним не согласились.

   - Это ты, Шадрин, брось! - сказал седоусый кондуктор. - Дерьмо среди офицеров попадается, но те так уж и часто. Большинство хотя нашего брата особо и не жалуют, но и худа не делают. А есть среди них и хорошие люди, как мичман Берсенев.

   - Оказывается все не так уж и плохо? - спросил я у ворчуна. - Такие, как Берсенев, я думаю, по доброй воле примут Революцию. Остальных будем убеждать, если потребуется - перевоспитывать, ну а с дерьмом будем разбираться по всей строгости революционного закона. Но закона - не самосуда! Вам понятно, товарищ?

   - Это-то понятно. Тут дело в другом. Ты почто тут раскомандовался? Ты питерский? Ну и командуй у себя в Питере! У нас в Кронштадте и свои командиры найдутся!

   На него зашикали, но я попросил тишины.

   - Не сомневаюсь, что найдутся. А пока не нашлись, пока вы свой Совет не избрали, я побуду у вас заместо коменданта.

   - Это заместо Вирена, что ли? - спросил чей-то голос. - Тот еще змей!

   Гулко прозвучала пулеметная очередь.

   - Откуда стреляют? - спросил я.

   - Похоже, от дома Вирена и стреляют. Не к добру мы его помянули, - вздохнул усатый кондуктор.

   К дому военного губернатора Кронштадта я отправил группу 'самопальщиков' и броневик. Значит, очередь выпустил он.

   - Грузи свой отряд в машину, и поехали! - скомандовал я кондуктору.

   У дома губернатора шел настоящий бой. Большая группа разношерстно одетых людей, - матросами их назвать язык не поворачивается - используя естественные укрытия, вела прицельную стрельбу по окнам дома и по моим людям. Те от ответного огня воздерживались. Лишь броневик огрызался короткими очередями, когда нападающие делали попытку приблизиться к дому. Моряки выпрыгнули из грузовика, развернулись в цепь и атаковали нападавших с тыла. В отличие от моих людей они шибко не церемонились. Видно поганая сущность нападавших им была хорошо известна. Скоро все было кончено. Тех из нападавших, кто не разбежался и не был убит, арестовали.

   - Что будем делать с Виреном? - спросил кондуктор.

   - Если жив, - ответил я, глядя на скалившиеся осколками стекла окна, - арестуем и отправим в Питер. Пусть посидит в Петропавловской крепости.

   - Братишки будут недовольны, - насупился кондуктор.

   - А здесь вы старичка грохнете без суда и следствия, - усмехнулся я. - И будет за то суд уже над вами. Оно вам надо?

   - Ну как же вы не уберегли Непенина, почему допустили убийство командующего флотом?

   Я смотрел на Бокия и, как не старался, не мог отыскать на лице командира Второго отряда особого назначения Красной Гвардии следов больших душевных мук. Мой вопрос вызвал у него всего лишь легкую досаду.

   - Не поверишь, сам до сих пор понять не могу! Все ведь вроде уже устаканилось. Гельсингфорский Совет матросских и солдатских депутатов пригласил адмирала на митинг. Заметь, не потребовал явиться, а пригласил. Мне точно было известно, что на митинге предполагается утвердить Непенина в должности командующего. Адмирал шел в окружении моих ребят. Матросы приветствовали его, понимаешь - приветствовали! И эти гады, когда мы рядом проходили, слова дурного не произнесли в адрес командующего. Потом один из них выстрелил адмиралу в спину.

   - А твои бойцы куда смотрели?

   - По сторонам. А на затылке у них глаз, извини, нет.

   - А заслонить адмирала собой, коли лень башкой вертеть во все стороны, они не догадались, охранники хреновы?

   - Да они, вроде, и заслоняли, но пуля зазор нашла. Много ли ей места надо?

   Я только махнул рукой, мол, чего с вас неучей взять? Бокий вздохнул.

   - Да, охранники из нас не получились. Признаю. Виноват.

   - Ладно. Рассказывай, что дальше было.

   - Дальше, скрутили мы убийцу, и дружков его, что заступаться полезли, тоже арестовали. Как на митинге объявили, что адмирал застрелен в спину, так матросы тут же потребовали выдать им убийцу. Ну, мы, понятное дело, самосуда не допустили. Из членов Совета по-быстрому создали трибунал. Тот прямо на митинге вынес смертный приговор, и шлепнули, значит, гада у ближайшей стены. Вот и все.

   - Молодцы! - развел я руками. - Какие же вы молоды. Устроили заседание трибунала прямо на митинге. Ты когда-нибудь про суд Линча слышал?

   - Читал, - буркнул под нос Бокий.

   - Ничего общего между вашим трибуналом и судом Линча не обнаруживаешь? Одни, понимаешь, прокуроры и никакой защиты!

   - Зато потом уже ни одного офицера в Гельсингфорсе не убили, - заявил Бокий.

   Ну, да. Суд народный - суд правый. Примерно в таком ключе и станут в последствие действовать 'выездные тройки', если мы, конечно, допустим их появление в этом мире.

   - Сколько всего офицеров было убито в эти дни в Гельсингфорсе? - спросил я Бокия.

   - Шесть человек, - неохотно ответил он.

   - Шесть в Гельсингфорсе, четыре в Кронштадте, два в других местах, - сделал я нехитрый подсчет. - Плохо, конечно, но резней это все-таки назвать нельзя, как ты думаешь?.. - повернулся я к командиру Первого отряда особого назначения.

   Ерш смотрел на свои руки и улыбался.

   - ... А поводом для веселья тем более! - возмущенным тоном закончил я.

  НИКОЛАЙ

   Глеб, разумеется, был неправ. Улыбался я совершенно по другому поводу, слабо вникая в разговор товарищей. Романтика революционной борьбы, кровь правая и неправая, даже убийство командующего флотом - все ушло на второй план, поблекло в лучезарном сиянии Наташиных глаз...

   Мы познакомились в военно-морском госпитале Кронштадта, куда я зашел проведать мичмана Берсенева. Организм у парня оказался крепким, раны, к счастью, не тяжелыми, моряк быстро шел на поправку. Первый раз я навестил мичмана еще 1 марта. Врачи уже не опасались за его жизнь, но были обеспокоены угнетенным его состоянием. Мы проговорили тогда целый час - больше не позволял мой плотный график. Вернее, говорил я, а он больше слушал. На другой день я застал его ковыляющим по коридору. Он явно обрадовался моему приходу, да и выглядел во всех смыслах получше. Рассказал, что его навестили моряки с 'Грома'. Пожелали скорейшего выздоровления и возвращения на корабль. Что-то меня в его словах насторожило, и я спросил моряка прямо: 'Не хочешь возвращаться на 'Гром'? Берсенев не ответил и отвел подозрительно блеснувшие глаза.