Мои опасения оказались напрасными. Хотя комитетчики во время обсуждения основательно промыли косточки своим командирам, но помимо Никольского и Ограновича (старший офицер 'Авроры') к списанию на берег 'приговорили' всего двух офицеров. Теперь предстояло самое трудное: разговор с офицерами. Исполнение этой миссии я возложил целиком на себя. Комитетчиков перед тем, как им покинуть каюту предупредил:

   - С офицерами, которым вы сами доверили командование крейсером, надлежит обращаться согласно действующего устава.

   После этих слов в командирской каюте заштормило. Я с невозмутимым лицом дождался, пока матросы немного успокоятся, потом вернул себе слово:

   - Флот без дисциплины - рыбацкая артель, и даже хуже. Дисциплина в военном флоте была, есть и будет! А в революционном флоте тем более. С этого дня крейсер является общенародной собственностью. А за сохранность этой собственности и за боеготовность корабля отвечает теперь вся команда и в первую очередь судовой комитет! Я ведь вас спрашивал, можете служить Революции без офицеров? Вы ответили 'нет'. А раз 'нет', то извольте исполнять приказы тех офицеров, которых вы сами над собой поставили. Но только по службе! Вне службы и у вас, и у них совершенно одинаковые права. А насчет устава не беспокойтесь. В ближайшее время некоторые наиболее реакционные положения будут отменены. А пока терпите!

   С офицерами я беседовал с каждым по отдельности. Душой не кривил. То, что с этого дня служить им будет значительно сложнее - не скрывал. И был очень рад тому, что когда за последним офицером закрылась дверь каюты, 'Аврора' не осталась ни без командира, ни без командного состава, хотя и весьма поредевшего.

   Оставив каюту, в которую вот-вот должен был вселиться ее новый владелец, я пошел искать комитетчиков. Зачитал им новую судовую роль и еще раз напомнил: с офицерами должно обращаться как со старшими по званию и должности.

   - Это мы уже уяснили, - хмуро сказал Звягинцев. - И до команды тоже довели.

   - До всех дошло? - поинтересовался я.

   - До большинства дошло, а тех, кто попробует бузить, будем приводить в чувство по нашим матросским рецептам! - твердо заявил Звягинцев.

   Потом он протянул мне лист бумаги. Это было обращение моряков крейсера 'Аврора', подписанное от имени команды судовым комитетом, к объединенному штабу с просьбой считать корабль боевой единицей Красной Гвардии. Я убрал бумагу в карман и улыбнулся комитетчикам.

   - Мне пора. Арестованных заберу с собой. Ну и товарищей делегатов тоже прошу на борт моего сухопутного катера. С остальными будем прощаться!

   Пожимая руку Звягинцеву, негромко напомнил:

   - Офицерам, пожелавшим покинуть борт, препятствий не чинить и кортиков у них не отбирать. Насчет сдачи огнестрельного оружия они предупреждены.

   - Не сомневайся, товарищ Ежов, все сделаем как надо!

   Я, несмотря на то, что все о ней понимал, всегда был рад видеть Нину. Но сегодня она меня откровенно достала. Примерно с час она таскалась за мной по коридорам Таврического дворца, вызывая все большее раздражение. И вот когда я был уже готов сказать пару неласковых слов, она исчезла. Сказала: 'Помчусь, все расскажу Зиночке!' - чмокнула в щеку и испарилась, оставив после себя едва уловимый запах так нравившихся мне духов. Я смотрел на исчезающий шлейф ее следа и испытывал огромное облегчение, которое, видимо, проступило на моем лице, потому что возникший подле меня Александрович задумчиво произнес:

   - Я полагал, что у вас все намного серьезнее.

   - В постели - да, но не в этих же коридорах?!

   Мой ответ был резок и, видимо, шокировал Александровича. Лицо его окаменело. Он явно не знал, что ответить. Проклиная свою несдержанность, я решил выбить клин клином и сообщил Александровичу о том, что объединенный штаб приступил к формированию Красной Гвардии во главе с ним самим. Это сработало. Наши с Ниной отношения сразу отошли на дальний план и Александрович устроил мне допрос уже по новой теме: кто, что и зачем? Потом поинтересовался моим мнением: успеет ли он смотаться до штаба, не пропустив нечего интересного здесь? Я его уверил, что парой часов он может располагать смело и Александрович отправился принимать командование. Вскоре в Таврическом объявился Ерш и передал под мою опеку товарищей с 'Авроры'. Мы коротко обменялись информацией и он попылил по следам Александровича.

  ГЛЕБ

   Ольга первой из нас адаптировалась в новом мире. В этом меня убедила фраза, сказанная ей на днях: 'Все немножко уляжется, и мы с тобой обвенчаемся'. До этого момента мы говорили о вполне будничных вещах. Ольга находилась ко мне спиной и не изменила ни позы, ни интонации. До меня даже не сразу дошел смысл сказанного. Но Ольга и не ждала ответа, потому что продолжила без паузы: 'Нет, правда, скоро ведь большевики возьмут власть. Они ее возьмут, ведь так?' - 'Видимо, да', - ответил я, рассматривая завиток волос на ее затылке. 'Вот видишь, - вздохнула Ольга, поворачиваясь ко мне лицом. - Церковь придет в упадок...' - 'В этот раз совсем не обязательно' - несмело возразил я. 'Неважно, - махнула рукой Ольга. - Ты ведь станешь коммунистом. - Она посмотрела мне в глаза. Я лишь пожал плечами. - Станешь, станешь, куда ж ты денешься. И дорога в церковь будет для тебя закрыта. В прежней жизни меня все устраивало. Там гражданский брак не являлся чем-то постыдным. А здесь это неправильно. А я хочу, чтоб у нас с тобой все было правильно. Или ты против?' - Ольга сделала шаг в мою сторону, я поднялся ей навстречу. 'Нет, я не против' - Произнес и заключил ее в объятия.

   Придя в этот мир, Ольга сильно изменилась. А может всегда была такой. Только я этого не замечал. Ей было глубоко наплевать на мировую революцию и все, что с ней связано. Она хотела простого бабского счастья: жить, любить и быть любимой.

   Поняв все про нее, я, одновременно, понял все про себя. Я все еще чувствовал себя как бы в командировке. Пусть бессрочной, но все же командировке. Думаю, Ерш и Макарыч ушли немногим дальше. Мы полагали: смысл этой командировки нам ясен. Он не в спасении монархии. В этом случае нас надо было переместить в самое начало века. Тогда еще была возможность перевести самодержавие на конституционные рельсы. Он не в поддержке Временного правительства. Петр Великий прорубил в Европу окно, но даже он никогда не пытался распахнуть перед ней двери. Россия никогда не станет полноценной европейской страной, как никогда не станет великой азиатской державой. Россия - это двусторонний многослойный фильтр между западной и восточной цивилизациями. Большевикам удалось в ТОМ мире использовать свойства этого фильтра гораздо лучше, чем кадетам или правым эсерам. Но, в конечном итоге, Россия растворила в себе все их грандиозные планы и устремления, оставив на поверхности лишь пену, которую без труда сдул лихой перестроечный ветер. Причина, как нам казалось, заключалась в отсутствии противовеса, который не позволил бы коммунистической партии подняться над народом и, топчась на его плечах, увлеченно заниматься самоуничтожением вместо созидания. Нужна была еще одна сильная левая партия, способная успешно противостоять коммунистической экспансии. Таким образом, смысл нашего пребывания в этом мире мы видели в поддержке партии левых эсеров. Именно поэтому мы способствовали созданию объединенного штаба большевистских народных дружин и эсеровских боевых групп, имея в виду переход в будущем большинства боевиков под крыло левых эсеров. Успешная деятельность штаба в первые дни Февральской революции подтвердили правильность выбранной нами тактики.

   27 февраля 1917 года штаб приступил к выполнению задачи, ради которой он, собственно, и был создан: мы начали формировать Красную Гвардию, полноценную вооруженную силу, обладающую всеми атрибутами военного формирования. Строго говоря, наши действия были чистейшей воды авантюрой, поскольку политическое руководство обеих партий мы в свои планы не посвятили. Но мы очень рассчитывали на то, что эта вольность сойдет нам с рук. Кто же в создавшихся условиях откажется от поддержки реальной вооруженной силы? Первым под красное знамя встал Запасной бронедивизион. Следом был сформирован сводный батальон из лучших боевиков и дружинников. К середине дня ряды красногвардейцев пополнили батальоны, сформированные из мятежных солдат Волынского, Литовского и Преображенского полков. И тут в штаб буквально ворвался взъерошенный Петр Коряков, которому в этой жизни не было суждено пасть на баррикаде, и от имени Петроградского комитета большевиков потребовал объяснений. Что я с превеликим удовольствием и сделал, объяснив товарищу уполномоченному, что действия штаба нисколько не противоречат условиям договоренности, но лишь являются обоснованной реакцией на изменившуюся в городе обстановку. За самим же товарищем Коряковым в создаваемой структуре зарезервирован пост заместителя командира Красной Гвардии. Выслушав мой доклад, Петр Трофимович заметно подобрел и тут же связался с кем-то по телефону. Положив трубку, повернулся ко мне.