И резко повернувшись, словно одним махом отделив свою судьбу от судьбы всего каравана, быстро пошел к своему серому жеребцу, которого расторопный слуга уже бегом вел ему навстречу, вынырнув из темноты с поводом в руках.

– Старшой, тебе нельзя идти одному! – опомнился Ольстин и тут же, не дожидаясь ответа, послал двух ушкуйников незаметно сопроводить своего друга и присмотреть за ним, если вдруг что случится.

В этот момент пир, который устроил Куеля для Русаны и ее воинов, был в самом разгаре: слуги подносили все новые и новые кушанья, не забывая подливать отрокам в чаши кисловатый кумыс; молодые плясуньи без устали крутились вокруг, вращая бедрами и подолами цветастых платьев. Руки их извивались, как змеи, непрерывно звеня маленькими бубнами и ударяя в них тонкими пальцами, а другие девы с черными печальными глазами, медленно качаясь, пели красивые и протяжные напевы, услаждая слух звучанием чистых и нежных голосов. И все это хитрый князь устроил прямо на лугу, велев расстелить ковры с мягкими подушками под шатром звездного неба. Старинная поговорка гласила, что кровь, которая прольется в твоем доме, никогда не смыть, и Куеля прекрасно это помнил, не пригласив гостей даже пересечь границ печенежского стана. Но, чтоб его решение не показалось подозрительным, он пообещал устроить для дорогих гостей удивительные священные танцы, которые всегда выполняют только на конях, как этого требуют великие древние боги, которые много-много веков тому назад, именно через коня, подарили жизнь маленькому племени кангар.

Еще в самом начале праздника по приказу князя показали танец, посвященный праматери-птице, которая впервые опустилась на лошадиный круп, дав начало жизни всего племени. Так гласила легенда. И в этом древнем предании кангары находили много потаенного смысла, который каждый раз нужно было добывать путем сложных гадательных танцев. Чем закончится такой танец, никто никогда не знал, но ни одно важное событие не обходилось без этого ритуала, ибо другого способа узнать грядущее кангары просто не знали. И вот ударили барабаны, и этот танец начался. Сперва медленно, раскачиваясь тесной толпой, вышли воины в черных одеждах с обнаженными саблями и факелами в руках. Раскачиваясь в такт гулким ударам барабана, они стали расступаться и образовали круг, в центре которого осталась маленькая хрупкая женщина, укрытая черными тканями.

– Это жрица богини Дан, – пояснил князь, наклоняясь к Русане. – Она изображает нашу праматерь, плененную силами Зла и заточенную в башню Тьмы.

Вдруг боевые барабаны забили тревожно и торопливо, захлебываясь гулкими звуками. Воины в черном встали на одно колено, выставив над собой горящие факелы. В тот же миг отовсюду из темноты стали появляться рослые полуголые всадницы, похожие на древних женщин-воительниц, которые с дикими криками на стремительных конях стали прорываться внутрь круга черных воинов. Там, внутри круга, они помчались друг за другом вокруг жрицы, срывая на скаку с нее черные ткани, под которыми оказалась белая одежда.

– Это боги послали священных птиц, чтобы освободить нашу праматерь, – снова пояснил Куеля.

Теперь барабаны забили дружно и слаженно, то ускоряя, то замедляя темп, словно накатывая невидимые волны из ночной темноты. Жрица подняла вверх тонкие руки, по которым струились белые одежды, и запела протяжную и тоскливую песню, больше похожую на жуткие крики утопающей, слившиеся в один протяжный вой, чем на то, что принято у людей называть песней. Всадницы, которые все были молодыми девушками, подняли руки с развевающимися черными тканями и стали похожими на летящих по кругу птиц. Вдруг песня жрицы оборвалась пронзительным криком, и моментально две самых высоких наездницы, отделившись от остальных, подскакали к жрице и подхватили ее под руки. Тотчас остальные девушки стали замедлять бег своих коней, выстраиваясь следом за жрицей. И едва последняя из них остановила коня, как две всадницы, державшие жрицу, вновь поскакали по кругу. Жрица полетела между ними, как будто белая птица между черными. Тут барабаны вновь забили сумасшедшую дробь, и девушки-птицы подбросили жрицу вверх. Та вскинула руки, словно и впрямь собираясь лететь, и Русане показалось, что вот сейчас женщина упадет прямо под копыта скачущих следом коней. Она даже зажмурила глаза, но ничего страшного не произошло: жрица, перевернувшись в воздухе, ловко поставила тонкие ноги на землю, а барабаны продолжали отбивать свой яростный напев. Вдруг внутрь круга вбежали два полуголых воина с красными повязками на голове, ведущие под уздцы черного как ночь жеребца, покрытого алой, как кровь, попоной. На крупе и на холке животного вверх торчали два сабельных клинка, закрепленные специальными ремнями.

– Один клинок обозначает мужскую силу, – ухмыляясь, пояснил Куеля. – А другой то, что некоторые называют роком, а у вас, кажется, судьбой.

– Наша судьба может быть и плохой, и хорошей, – вздохнула Русана. – Но она никогда не похожа на смерть.

Князь глянул на помрачневшее лицо девушки и, хитро прищурив глаза, неторопливо изрек:

– В смерти не все так плохо, как вам это кажется. Она даже необходима, ибо дает возможность жить тем, кто держит эту смерть в своих руках.

В этот момент жеребца вывели на середину круга, а всадницы построились в два ряда, образовав к нему дорожку. На другом конце этой дорожки остановились два коня, на которых опять стояла жрица с поднятыми вверх руками. Бой барабанов резко оборвался, и наступила жуткая тишина. Внутрь круга медленно прошел колдун и, пробормотав заклинания, ударил в бубен. И, как только раздался звонкий звук натянутой кожи, так сразу же медленно и слаженно стали двигаться кони, на которых стояла жрица. Как всадницам удавалось добиться столь согласованных движений животных, было непонятно, но вся картина завораживала и притягивала к себе непонятной магической силой ритмичных и сильных движений могучих коней. А бубен колдуна стал ударять чуть чаще и сильней, и кони поскакали быстрей, словно стараясь поспеть за убегающим звуком. И удивительно: удары бубна попадали точно в такт ударам копыт. Кони мчались вперед, и расстояние до жеребца стремительно сокращалось. Казалось, что вот сейчас скакуны, как пущенные стрелы, врежутся в жеребца, и жрица с размаху упадет прямо на сабли, торчащие из его спины. Но этого не произошло. Женщина легко подпрыгнула, почти вспорхнула с мускулистых холок коней и, птицей пролетев по воздуху несколько шагов, оказалась на спине жеребца точно между смертоносных клинков. Печенеги, стоявшие вокруг и наблюдавшие все это с замиранием сердца, радостно завопили.

Куеля тоже следил за этим с пристальным вниманием, словно загадывал заветную мечту, и, когда все благополучно завершилось, очень обрадовался. Глаза его загорелись, сам он вскочил с подушек и яростно прокричал что-то на своем кангарском языке.

– Хороший знак, очень хороший знак, – пояснил он Русане, с недоумением смотревшей на него. – Удача ждет меня, большая удача.

Но вскоре радость князя была омрачена, ибо священный танец не был окончен. Жрица должна была проскакать на жеребце еще один круг и после этого снова встать на холки двух коней помогавших ей всадниц. Тогда кони медленно разъедутся так, чтобы между ног праматери могли пробежать все воины в черном. Те, кто прежде изображал силы Зла, которые схватили и заточили праматерь в башню Тьмы, теперь должны были сбросить свою черную одежду, коснувшись ног жрицы. Черные воины Тьмы превратятся в обычных людей, показывая тем самым, что так рождается кангарское племя. Так гласила легенда, и так должен был показать священный танец, но черный жеребец доскакал только до середины круга, когда жрица зашаталась и выпала из седла. Все с ужасом замерли. Печенеги просто оцепенели. Жеребец еще какое-то время скакал дальше, но и его остановили девушки-всадницы. Один только колдун остался невозмутимым. Он не спеша подошел к упавшей жрице и перевернул ее на спину.

– Она жива, – громко сказал он. – Сабля проткнула ей нижнюю челюсть и язык. Она всего лишь потеряла сознание, но, скорей всего, не сможет больше петь.