— Тебе не надо ждать приглашения, — ответила она. — Ты же знаешь, в моем доме тебе всегда рады, папа.

Она сделала шаг в сторону, дав ему возможность войти.

Проезжая мимо домов, Мэтт заметил венки на дверях и окнах, но приближающееся Рождество не имело никакого отношения к его хорошему настроению. Рождество для него было еще одним выходным днем. Если ему везло, в этот день находилась работа, и время пролетало быстрее. В противном случае приходилось прилагать усилия, чтобы попасть в какой-нибудь мало-мальски приличный ресторан.

Нет, он был в хорошем расположении духа после ночи, проведенной со Сьеррой. Она подарила ему его Рождество. Ни одна женщина не вызывала в нем такого томления. Даже сейчас, после неоднократных занятий любовью этой ночью, все в нем сжималось при мысли о ней. Она была как редкий цветок, расцветший зимой и наполнивший холодный воздух своим экзотическим, тонким ароматом. Мэтт никогда не уставал смотреть на нее, наблюдать, как становится мягче лицо в моменты страсти, слышать, как губы произносят его имя.

На этот раз Мэтт не дурил себе голову идиотскими идеями насчет совместной жизни с нею, не хотел любить ее. Не смел. Теперь, когда Сьерра осознала, что Бен умышленно заставил ее поверить, будто она замерзла внутри, она найдет себе другого мужчину, какого-нибудь богатого денди, вроде этого доктора, хозяина арабского скакуна.

Он же должен смотреть фактам в лицо: они лишь вместе проводят время. Сьерра осталась одна, испугалась и вернулась на время туда, где чувствовала себя в безопасности, — к старому доброму Мэтту. Всегда заботлив, отзывчив, внимателен. Но на этот раз он знает: надо уйти прежде, чем она решит, что больше в нем не нуждается.

Он нутром почувствовал беду сразу же, как приехал. А меньше всего ему сейчас хотелось влипать в какую-то историю. Возможно, он подошел слишком близко к краю, переспав с ней, но ведь он всего лишь человек.

Всю неделю Мэтт наблюдал за ней, все в нем сжималось при виде ее, и ему было почти невозможно держаться от нее на расстоянии. А когда она сама пришла, сопротивляться было бесполезно.

Он постарался забыть о слезах, которые видел на ее лице вчера ночью. Сначала он испугался, что каким-то образом причинил ей боль, но она разуверила его. И все же Мэтт заставил ее плакать, и это его беспокоило, хотя ведь он представления не имел, что именно сделал не так.

Жалела ли Сьерра, что импульсивно отдалась ему, снова спустилась с высот своего общественного положения, чтобы получить то, что ее папочка не мог купить ей за деньги?

Любопытно, придет ли она снова к нему в постель? Когда он вернется, Уилл уже будет дома, а Мэтт знал: она скорее умрет, чем позволит сыну заподозрить, что близка с каким-либо мужчиной, кроме его отца.

Он уважал ее за это. Ему нравился мальчишка и то, что ребенок любил своего отца. Мэтт видел Бена несколько раз в городе. Тот ездил на дорогих машинах, носил тщательно выглаженные костюмы и казался Мэтту полным идиотом, потому что, имея обожающего его сына и такую женщину, как Сьерра, не сумел о них как следует позаботиться. Но это их проблема, не его. Он слишком хорошо знал себя, чтобы думать о семье. У него никогда не было собственной, и он не собирался брать на себя ответственность за чужую. Когда-то Мэтт было решил, что Сьерра может все изменить. Она любила его, и хотя он считал себя недостойным такой любви, начал понемногу думать, что Сьерра не стала бы к нему так относиться, будь он слишком похож на своего отца. Если бы у них родился ребенок, он был бы наполовину ее и унаследовал бы добрый и мягкий характер Сьерры, который смог бы побороть свойственную его семейству грубость.

Но все это было только иллюзией. Теперь Мэтт это знал. Нет смысла думать о том, что могло бы быть. Не он дал Сьерре ребенка и никогда не даст, так что их расставание было неизбежным. В конечном счете хорошо, что не он дал жизнь ребенку, который вырос бы и презирал отца, так и не смирившегося с его существованием. Мэтт не забыл, как его самого ненавидел отец.

Как же он презирал себя за то, что так относится к отцу! Больше всего Мэтт хотел бы избавиться от этого чувства. Но в своем сердце он не мог отыскать даже малейшего намека на любовь к старику.

Мэтт забился в угол потертого дивана, наблюдая за отцом, мерящим комнату большими, резкими шагами. На руках отец держал младенца, причем вид у него был такой, будто кто-то сунул ему мешок гнилого картофеля.

Лестер Роллинз повернулся и бросил гневный взгляд на Мэтта. Было еще рано, но на улице уже смеркалось. Желтоватый свет ламп падал на старую полированную мебель и потертую обшивку кресел.

Мэтт чувствовал, как сердце от страха поднимается к горлу. Ему было всего шесть лет, он был невероятно худ и ниже всех сверстников в классе. Отец, возвышаясь над ним, как небоскреб, остановился и впился в него ненавидящим взглядом. Мэтт знал, что ни в чем не виноват, но уже понимал: у папы свои законы. Виновен, не виновен — это зачастую ничего не меняло.

— Где Дилан? — грубо спросил отец.

— Еще не приходил, — ответил Мэтт и глубже вжался в подушки. — Он повел Дарси с ребятами Маршаллов на спектакль.

Взгляд отца стал жестче, и Мэтт попытался сообразить, что сказал не так. Наконец отец велел:

— Вытяни руки.

Удивленный, Мэтт послушался. Он еще не научился бунтовать и продолжал мечтать, что когда-нибудь доставит отцу удовольствие, как это удавалось Дилану, просто своим появлением.

Отец положил крошечного извивающегося ребенка ему на руки.

Мэтт оцепенел, глядя на маленькую и хрупкую сестренку. Он часто все ронял. Особенно в присутствии отца, потому что слишком нервничал.

— Забери ее, папа, — взмолился Мэтт.

Лестер Роллинз рассмеялся.

— Кончай ныть. Сиди и не шевелись.

Мэтт и не смел пошевелиться. Он даже дышать боялся.

Отец направился к выходу.

— Пойду позову мать из столовой. Гейджа возьму с собой. И чтобы ты не двигался с места, пока я не вернусь, иначе шкуру спущу. — Он хихикнул. — И не урони ее. Эти маленькие легко бьются.

Мэтт, не веря своим глазам, смотрел, как отец уходит, оставляя его одного с малышкой, услышал рев старого пикапа и понял, что остался один.

Он беспомощно сидел, боясь пошевелиться и прижав дрожащими руками крошечную сестренку к груди. Он слышал стук собственного сердца, тиканье часов. Руки вспотели, и Мэтт боялся, что Лиэнн выскользнет.

За окном совсем стемнело. Ему стало казаться, что он остался один на всей земле. Господь никогда не простит его, если с сестренкой что-нибудь случится…

— Дядя Мэтт! — Тэннер выскочил из дома и повис у него на шее.

— Привет, ковбой, — приветствовал его Мэтт, взъерошивая мальчику волосы. — А мама где?

— В кухне. — Тэннер радостно затопал за ним.

Лиэнн жарила лук.

— Надеялась, что ты вчера объявишься, — заметила она, не поднимая головы.

— Решил там заночевать, все равно рано надо было вставать к лошадям.

Лиэнн бросила на него взгляд, ясно говорящий о том, что она ни на минуту не поверила, будто он остался там из-за лошадей.

— Тэннер, поиграй в своей комнате до ужина. Мне надо поговорить с дядей Мэттом.

Эта просьба не обрадовала Тэннера. Мэтт протянул руку и похлопал его по плечу.

— Иди, — попросил он. — Я потом приду и расскажу тебе историю.

— Про родео?

Мэтт с серьезным видом кивнул, и Тэннер побежал к себе.

Когда мальчик скрылся из виду, Лиэнн повернулась к брату.

— Черт бы все побрал, Мэтт. Я знала, что тебе нельзя туда ездить.

— Ничего страшного не случилось. — Он заглянул ей через плечо. — Что готовишь?

— Тушеную капусту. А в духовке мясо с макаронами. Если побудешь дома, я съезжу в больницу и покормлю Джерри. Раньше бы уехала, да этот лед на дорогах… Я немного беспокоилась, когда ты не сразу приехал домой.

— Наверное, надо было позвонить, но у меня там в квартире нет телефона.