Гейнц замер: Джерри шла прямо на него. Он встал.

— Кончайте шуточки, Ольпинг!

Поблескивающие манипуляторы Джерри, раздвоенные на конце, приблизились к Гейнцу. Он хотел отступить, но потом, стиснув зубы, остался на месте. На щеках выступили пятна. Внезапно короткие щупальца Джерри легко выскользнули из коробок, вытянулись до двух метров и обвили тело Гейнца, спеленав его руки.

— Прекратите, Ольпинг! — сорвавшимся голосом крикнул Гейнц. Губы его тряслись, лицо из бледного стало серым.

Ольпинг, тяжело дыша, злорадно смотрел на Гейнца. Внезапно он почувствовал, как что-то жесткое ткнуло его в затылок. Он оглянулся. В глаза ему смотрел пистолет.

— Ну! — угрожающе крикнул Вальтер. Глаза Ольпинга погасли.

— Джерри! Стоп! — неохотно сказал он, и Гейнц ощутил, как манипуляторы отпустили его тело.

— Джерри! На место! Домой!

Сочно шлепая, металлический паук быстро пересек комнату и скрылся за дверью.

Налив подрагивающими руками рюмку, Гейнц одним глотком осушил ее. Он старался не смотреть ни на Ольпинга, ни на Вальтера.

— Прошу прощения, господа. — Откуда-то издалека донесся голос Ольпинга. — Просто-напросто я хотел доказать вам, что моя комнатная собачка умеет показывать зубки… Хотя… у меня есть и позубастей.

Ольпинг захохотал и принялся ловко разливать коньяк.

Сухощавая мускулистая рука потянулась к блестящей кнопке.

— Слушаю, господин Колман, — раздалось из селектора.

— Стив, вы говорили, есть что-то от Гейнца. Принесите…

Через несколько секунд створки двери раздвинулись и в комнату проскользнул маленький остролицый человек с черной папкой под мышкой. Положив ее на стол, он исчез так же бесшумно, как и появился. Сегодня бумаг было меньше обычного — всего с десяток отпечатанных на машинке листков.

Едва взглянув на верхний листок, Колман отложил его в сторону и принялся внимательно изучать следующий, заполненный цифровыми выкладками. Жирно подчеркнул красным карандашом несколько чисел, на полях размашисто поставил вопросительный знак. Затем придвинул папку поближе, быстро перелистал остальные бумаги. Найдя нужную, положил перед собой, торопливо пробежал глазами и выпрямился.

Слава богу, все случилось именно так, как он предполагал. Волнения Гейнца имели, конечно, под собой почву: если бы комиссия экспертов была создана и если бы к ней, чего доброго, подключились проныры из ООН, делу угрожала бы реальная опасность. Интерес, который внезапно проявила служба экономической информации к некоторым неосторожно сделанным заказам в промышленных центрах Юга, не мог не тревожить Колмана. Интерес этот мог вызвать официальное расследование, и к тому уже шло. Пришлось принять самые энергичные меры, чтобы устранить опасность, и все же был момент, когда Тур Колман чуть не дал команду к отступлению. К счастью, тогда он сумел преодолеть приступ малодушия и выиграл: сработали его испытанные пружины, и руководство службы отнеслось к сигналам ревностных чиновников с нужным безразличием.

Колмана вывела из задумчивости часто замигавшая на столе красная лампочка. Он ткнул клавишу селектора.

— Что еще, Стив?

— Только что принята радиограмма. Гриф «К — М — К».

— Отлично. Жду.

Через минуту он уже держал перед глазами голубоватый листок с расшифрованным текстом.

Мучительно хотелось пить. И совсем не хотелось вставать. Бутылка с шипучкой стояла на столике, в двух шагах, но Мартин чувствовал, что лень, охватившая его, неодолима. Она превратила младшего наставника созидателей жилищ в безвольное существо.

— Черт знает что, — вяло прошептал Мартин О’Нейл. В эту минуту он искренне презирал себя.

Тоненький солнечный луч, пробившийся сквозь планки жалюзи, неторопливо подкрадывался к лицу О’Нейла. Лежа на боку, Мартин чуть приоткрыл глаз и наблюдал за ним. Чтобы как-то дисциплинировать себя, он твердо решил подняться с кровати, когда луч доползет по подушке до кончика носа. Но в глубине души О’Нейл вовсе не был уверен, что встанет.

Сегодня было много работы. Больше, чем когда бы то ни было. Пришлось заново штукатурить фасад Дома услуг. Сменный наставник Сэм Эрфилд вчера здорово напартачил — не миновать ему теперь СП — серьезного предупреждения. Могут приписать и антиматрию. «Вкладчиков» в республике хоть отбавляй, донесут — глазом моргнуть не успеешь.

Перед глазами О’Нейла неожиданно всплыло узкое, безбровое лицо штукатура Симмонса, мерзавца, каких мало. Этот тип способен на отца родного донести, лишь бы заполучить матрию. Хвастает, что у него их уже шесть, и мечтает попасть в матриоты второго класса. Соблазн велик: округлится счет в банке, два выходных, прогулка в Уголок Радостей.

И все же Мартин ему не завидует. Упаси бог. Стараться для Духовной Копилки он не станет. Если уж зарабатывать матрии, то не «взносами».

Раздражение, вызванное воспоминанием о Симмонсе, сыграло тонизирующую роль: О’Нейл почувствовал, что сейчас он, кажется, все-таки поднимется с кровати. Ага, вот и солнечный лучик подает сигнал. Ну-ка, р-раз!..

Мартин рывком поднялся на ноги. С хрустом потянулся. Подошел к столику, с наслаждением осушил стакан лимонада, закурил.

А дальше?.. Что делать дальше?.. Дома он не усидит. Признаться, за два года жизни в республике Фрой ему в печенки въелась эта стандартная комнатка с пластмассовой мебелью. «Простота против роскоши» — этот лозунг, выдвинутый президентом Карповским и даже вписанный в Декларацию Благоденствия, был по вкусу О’Нейлу. В принципе он был вполне солидарен с президентом, который считал, что вещи затеняют индивидуальность человека и что на стандартном фоне личность проявляется отчетливей и ярче. И все же в последнее время Мартин нет-нет да и ловил себя на мысли: он бы совсем не прочь иметь перед глазами хоть что-нибудь такое, что отличало бы его комнатку от сотен других.

Итак, О’Нейл, вперед, на волю! Маршрут известен: сначала в бар «Гражданское чувство», потом полчасика у игрального автомата, а затем, как всегда, на площадь Ликования, там есть чем поразвлечься.

Вынув из кармана комок смятых фролингов, О’Нейл меланхолично посмотрел на них, но пересчитывать не стал — сунул деньги обратно и шагнул к выходу.

Еще час назад территория Городка Умельцев выглядела почти пустынной. Только изредка с площади Гармонии с глуховатым рокотом лениво поднималось плоское серебристое тело рейсового вертолета, который держал курс на фабрику Опор и Оснований либо на Восточный пляж. Послеполуденный зной, плотным одеялом придавивший республику, заставил фроянцев попрятаться в свои пронумерованные домики-близнецы, С двух до четырех часов пополудни жизнь на острове замирала, наступал штиль. Но ровно в шестнадцать педантичный радиоинформарий, установленный во всех квартирах республики, сочным баритоном объявлял:

«Внимание! Внимание! Шестнадцать ноль-ноль. Выход на работу вечерней смены. Счастливого труда, свободные фроянцы!»

Потом очень громко звучал гимн Радости, и фроянцы, занятые во второй смене, чертыхаясь и обливаясь жарким потом, выползали из своих жилищ, похожих на маленькие доты.

Закрывая стеклянную дверь домика номер двести четырнадцать, Мартин О’Нейл услышал за спиной знакомое: «Внимание! Внимание!..» Его это напоминание не касалось — сегодня он уже отработал свое. Но соседи, негр Бостон из двести шестнадцатого и португалец Ферейра из двести семнадцатого, уже торопливо шагали по тропинке к площади Гармонии.