— Стоять! — крикнул Стас, выхватывая меч. Он приставил клинок к горлу шамана и смотрел, как бледнеет лицо под слоем грима. — Убийство есть убийство, говоришь ты? Тогда вот тебе и суд! Ты сам признал, что осудил ставров на смерть, ты, а не аллери! Что мог отказать людям, но не стал, значит — ты тоже убийца!

Стас знал, что шокирует всех, поднимая руку, тем более меч на шамана. Но иного выхода не видел. Они должны понять! Толпа прихлынула, но безрогие обнажили мечи и подняли над головами дубины. Все смешалось.

— Я, вождь Мечедар, наказываю тебя, шаман, за убийство!

Он легко поверг растерявшегося шамана наземь и занес меч.

— Держите его!

Двое безрогих прижали шамана к земле. Они поняли, что задумал вождь, и злобно ухмылялись. Шаман не двигался и почти не дышал от страха. Мечедар ударил. Кто-то вскрикнул, глядя, как рог от удара отлетел ему под ноги. Еще удар — и опозоренный шаман завыл, в бессильной ярости катаясь по земле. Он стал таким же отступником.

Толпа безмолвствовала, оглушенная невиданным кощунством. Шаманы были неприкосновенны, и Стас это знал. Но как еще сломить поганую касту, продающую братьев аллери?

— Поднимите его! — Воины вздернули шамана на ноги. Того было не узнать: перекошенная морда, когда-то грозно-надменная, а теперь расплывшаяся от пота и слез маска… — Эй, ставры! — крикнул Мечедар, держа шамана за заплетенную в косички гриву. — Смотрите на него! Вот, он безрогий, как и мы. Если думаете, что он невиновен, примите его, пусть он снова будет вашим шаманом!

И Стас с силой толкнул шамана в толпу. Ставры расступились.

— Что же вы? Только что вы поддерживали шамана, кричали нам: «Прочь!» А теперь что? Я не убил его, как он — моих братьев, я — не убийца, я просто отрубил ему рога! И вы отвернулись от него?

Шаман упал на колени и завыл, держась за обрубки. Толпа расступилась. Никто, ни один ставр не вышел, не встал рядом с отверженным, не пожалел и не поддержал.

«Что же вы за люди!» — хотелось крикнуть Стасу. Но перед ним не люди, а ставры — существа со своей историей и обычаями. Этого он не учел.

— Что изменилось в нем, ставры? Почему вы отворачиваетесь от него? — Стас не издевался, говорил совершенно серьезно. — Только из-за рогов? Ведь он остался тем же ставром! Вы слепцы, если не видите этого!

Ставры молчали. Глядя на озеро рогатых голов, на угрюмые, опасливые взгляды, Стас понял, что их не воспринимают как освободителей — лишь как шайку бандитов, которая чудом разбила аллери, а сейчас вершит не понятный никому самосуд.

— Что вы цените в себе: душу или это! — Мечедар поднял с земли обломок рога и запустил в толпу. Молчание. Даже безрогие замерли, только сейчас по-настоящему ощущая идею своего вожака. Равенство. Всех!

— Пока вы не поймете это, вы навсегда останетесь рабами! — сказал как припечатал Мечедар. — Не рога красят ставра, не грива, не богатство. А дела. То, что он делает, и делает не для себя! Мне, — он указал на шамана, — его позор не нужен, мне надо, чтобы вы проснулись!

— Ты не должен был этого делать, Мечедар, — угрюмо произнес Лютоглаз.

Отряд возвращался обратно. Происшествие в клане поразило всех, и многие не сдерживали эмоций, с обожанием глядя на вождя. Но Стас был мрачен. Ему не нужны эти взгляды. Он хотел освободить ставров от шаманов, но оказалось, что вековые предрассудки сильней. Можно убить шаманов или изгнать, но уничтожить обычаи предков, даже если они дурны и глупы…

— Ты поступил несправедливо.

— Несправедливо? Он распял наших братьев, а ты толкуешь о справедливости?

— Не он. Аллери.

— Нет, он! — Стас уже забыл, что когда-то боялся взгляда Лютоглаза, и вперил в могучего ставра глаза. — За ним было последнее слово! Он мог их спасти, но не стал!

— Ты опозорил шамана. Лишил его рогов без суда.

— Вот и посмотрим, как теперь станут его уважать! — усмехнулся Стас.

— Я говорил: мы для них — отступники. Твой поступок вызовет лишь злобу.

— Они — предатели, Лютоглаз! Предатели своего народа!

— Успокойся, Мечедар. Я думаю, ты допустил ошибку. Эти ставры уже никогда не поддержат нас.

— Ему голову отрубить надо было, а не рога! Он своих продал! Наших с тобой братьев! Что бы ты сделал, безрогий Лютоглаз? Ушел бы, когда этот подонок сказал тебе: «Вон!»?

— Я не делал бы того, что сделал ты. Ты жесток, как наши враги аллери…

— Что ты сказал? — Стас запрокинул голову и расхохотался. — Ты прав, Лютоглаз, как же ты прав!

Он прервал смех.

— Подойдите сюда! — призвал он ставров. Отряд собрался вокруг них.

— Запомни, Лютоглаз. Запомните все! За свободу всегда платят кровью! Всегда! Мы сделали то, что должны были сделать! Мы безроги, но мы свободны. Помните это. Придет время — и безрогие не будут отверженными. У нас нет рогов, так, может быть, нам не за что уважать друг друга?

Ставры поддержали его кличем, и мечи взлетели в воздух.

— Я соглашусь с тобой, вождь, если это случится, — проронил угрюмый Лютоглаз, и больше Стас не услышал от него ни слова. Но ему было все равно. Он думал об Элор.

Она спасала его. В лагере, среди ставров, Стасу не хватало человеческого лица и улыбки. Он полюбил этот светлый народ, заслуживающий большей любви, чем правящие аллери, но он родился человеком, и Элор — единственная, кто понимает его. Понимает инстинктивно, по-женски, многого не зная, но чувствуя…

Стас не мог забыть все то, что между ними было, часто вспоминая тот день у ручья. Он не говорил с ней об этом, ждал каких-то знаков и слов… Но общаться было трудно. Мечедар был вождем, Элор — единственной аллери в лагере.

Он страдал без ее тела. Здесь он не мог позволить себе того, что было у них когда-то. Как ни любили его ставры, он понимал: открытая любовь к аллери может испортить все, чего он добился с таким трудом. Да, Элор приняли в лагере, но ее сторонились, считая едва ли не сумасшедшей — а как еще назвать добровольную пленницу? Стас догадывался, как девушка страдает, и старался навещать чаще, но повседневные заботы отнимали много времени, и он чувствовал, что они не столь близки, как когда-то, в тюрьме Ильдорна. Чувствовал — но не мог разорвать этот круг.

…Как повелось, вечерами собирался совет: обсудить дела и нужды, решить споры. Говорили о приближавшейся зиме, о нехватке еды и о торговле с соседними кланами, о необходимости строить кузню, что мечей много, а топоров почти нет…

— Вождь! Мечедар!

Стас повернул голову. К нему пробирались несколько ставров, таща за собой девушку в светло-зеленом, вышитом красными нитями платье.

— Смотри ты, какая невеста! — причмокнув, восхищенно произнес Голошкур. Может, для ставров она и привлекательна, но Стас не видел в ней ничего интересного… как мужчина. Внутри он оставался человеком.

Девушка плакала. Не просто плакала — рыдала, с трудом передвигаясь на подгибавшихся от страха ногах. Она очень боялась — это было ясно с первого взгляда. Но откуда она взялась?

— Вот, — доложил один из дозорных. — Сама пришла к нам. Невеста…

Он фыркнул и осклабился, оценивая ее фигуру.

— Почему невеста? — механически спросил Стас.

— Ты что, Мечедар, свадебного платья никогда не видел? — изумился кто-то.

— Ах, да, — спохватился Стас. — Конечно. Так что с ней? Почему плачет?

— Боится, — довольно проговорил дозорный. Похоже, ему она нравилась.

— Ладно, идите по местам. Мы сами узнаем, в чем дело.

Помимо Мечедара на совете были все: угрюмый Лютоглаз, рассудительный Древоруб, старый Крепкорог, Остроклык и другие. Было видно, что дозорных разбирает любопытство, но, не смея ослушаться вождя, они ушли.

— Говори, не бойся. Здесь тебя не обидят, — сказал Стас. — Мы безрогие, но такие же ставры, как ты.

— Я не знаю, кого еще просить! — заплакала девушка. — Шаманы говорят: он наказан по закону, но я не верю! Прошу, помогите, верните мне его!

— Не плачь и расскажи, что случилось, — ласково проговорил Крепкорог.

Девушка с надеждой взглянула на старика и слабо улыбнулась. Похоже, она не надеялась встретить среди безрогих добрых и внимательных ставров.