Мысль была обыденной. Нелепой. Ранду хотелось рассмеяться. Только он был не в состоянии издать ни звука. Даже мрачный юмор не помогал ему, вообще ничего не помогало. «О Свет! Я так больше не могу. Перед глазами все как в тумане, рука обожжена и искалечена, а старые раны в боку открываются, стоит только вдохнуть поглубже. Я высох, точно вычерпанный до дна колодец. Нужно заканчивать тут свои дела и отправляться к Шайол Гул».

«Иначе от меня ничего не останется. И что тогда убивать Темному?»

Подобная мысль веселого смеха не вызовет. От нее впору впасть в отчаяние. Но Ранд не плакал, ведь он – сталь, а стали слезы неведомы.

Наверное, покамест им на двоих хватит рыданий и слез одного Льюса Тэрина.

Эгвейн встала и выпрямилась, спина словно в огне горела от ставших уже привычными ударов, нанесенных рукой наставницы послушниц. Она чувствовала себя ковром, из которого старательно выбивали пыль. Несмотря на это, девушка спокойно расправила белые юбки и, повернувшись к зеркалу, аккуратно промокнула уголки глаз. Всего лишь по слезинке в каждом глазу. Эгвейн улыбнулась своему отражению и вместе с ним одобрительно кивнула себе.

Серебристая поверхность зеркала отражала маленькую, отделанную темным деревом комнату за спиной девушки. Обстановка была весьма строгой – прочный табурет в углу, сиденье которого потемнело и истерлось от многолетнего использования. Массивный письменный стол наставницы послушниц с единственным толстым фолиантом на нем. Другой стол – узкий, стоявший позади Эгвейн, – украшала резьба, но гораздо большее внимание он привлекал к себе кожаной обивкой столешницы. Именно на нее ложились многие послушницы – и даже принятые, – чтобы понести наказание за непослушание. Эгвейн могла себе представить, как от бесконечных потоков слез постепенно темнеет столешница. Сама Эгвейн тоже не раз проливала здесь слезы.

Но не сегодня. Всего две слезинки, и ни одна не скатилась со щек. Не оттого, что ей не было больно, – нет, все тело просто пылало от побоев. Ведь чем дольше она отвергала власть над собой Белой Башни, тем сильнее становились избиения. Но с частотой и жестокостью наказаний росла и крепла решимость Эгвейн перенести побои. Она еще не научилась принимать боль так, как айильцы, но чувствовала, что близка к этому. Айильцы могли смеяться и под самыми жестокими пытками. Что ж, Эгвейн могла улыбаться после очередного наказания.

Каждый удар ремня, каждая вспышка боли были победой. А победа – всегда причина для радости, и притом не важно, насколько уязвлена гордость или как сильно горит кожа.

В отражении в зеркале Эгвейн также увидела стоявшую у стола позади нее женщину. То была сама наставница послушниц. Хмурясь, Сильвиана смотрела на кожаный ремень у себя в руках. На ее квадратном, лишенном возраста лице отражалась лишь тень удивления. Она рассматривала ремень как нож, который вдруг отказался резать, или лампу, которая не стала светить.

Сильвиана принадлежала к Красной Айя, о чем говорили кайма ее простого серого платья и бахрома шали на плечах. Она была высокой и крепкой, черные волосы зачесаны назад и собраны в узел на затылке. Во многих отношениях Эгвейн считала ее едва ли не образцом наставницы послушниц. Даже притом, что та назначала Эгвейн невероятное число наказаний. Возможно, именно поэтому. Сильвиана исполняла свой долг. Видит Свет, как мало в Башне тех, о ком можно так сказать в последнее время!

Сильвиана подняла взор и встретилась в зеркале взглядом с Эгвейн. Наставница послушниц поспешно отложила ремень и стерла с лица даже намек на какие-то эмоции. Эгвейн спокойно повернулась.

Сильвиана вздохнула, что было ей несвойственно.

– Когда же ты сдашься, дитя мое? – спросила она. – Должна признать, то, как ты отстаиваешь свою точку зрения, достойно восхищения, но ты ведь хорошо знаешь, что я буду наказывать тебя, пока ты не подчинишься. Должный порядок необходимо соблюдать.

Эгвейн постаралась не выдать удивления. Наставница послушниц редко заговаривала с ней, ограничиваясь обычно лишь распоряжениями или порицаниями. Хотя и раньше случались такие моменты…

– Должный порядок, Сильвиана? – переспросила она. – Можно подумать, он соблюдается в Башне повсеместно.

Сильвиана поджала губы, растянув их в тонкую ниточку. Она повернулась и сделала пометку в своей книге.

– Мы еще увидимся утром. Ступай ужинать.

Утром наказание последует за то, что Эгвейн обратилась к наставнице послушниц по имени, не добавив почтительного «Седай». И наверное, еще и за то, что, уходя, Эгвейн не присядет в реверансе. Они обе это знали.

– Я приду утром, – сказала Эгвейн, – но ужин подождет. Мне велено прислуживать Элайде за трапезой сегодня вечером.

Встреча с Сильвианой затянулась – Эгвейн принесла с собой внушительный список нарушений, – и теперь у девушки не оставалось времени поесть. Желудок протестующе ворчал.

На миг какие-то чувства отразились на лице Сильвианы. Это что, удивление?

– И ты раньше ничего мне не сказала?

– А это что-то изменило бы?

Сильвиана оставила вопрос без ответа.

– Значит, поешь, когда вернешься от Амерлин. Я дам распоряжение госпоже кухонь, чтобы тебе оставили поесть. Учитывая, как часто ты нынче подвергаешься Исцелению, дитя мое, тебе нужно питаться. Ни к чему, чтобы ты в обморок от голода падала.

Жестоко, но справедливо. Жаль, что она избрала для себя Красную Айя.

– Хорошо, – сказала Эгвейн.

– А когда поешь, – заметила Сильвиана, воздев палец, – ты вернешься ко мне – потому что проявила неуважение к Престолу Амерлин. Для тебя она никогда не будет просто Элайдой, дитя мое. – Она повернулась к своей учетной книге, добавив: – Кроме того, один Свет ведает, в какие неприятности ты к вечеру успеешь угодить.

Покинув тесную комнату и выйдя в широкий коридор с серыми каменными стенами и с выложенным красно-зелеными плитками полом, Эгвейн задумалась о последней реплике Сильвианы. Похоже, та ничуть не удивилась, узнав о визите Эгвейн к Элайде. Возможно, посочувствовала. Вряд ли Элайде понравится, коли Эгвейн будет так же перечить ей, как и всем остальным в Башне.

Не потому ли Сильвиана велела Эгвейн вернуться после ужина для последней порки? Учитывая приказ Сильвианы, Эгвейн обязана будет поесть перед наказанием, даже если Элайда назначит ей сотню плетей.

Это была маленькая милость, но Эгвейн была благодарна и за такое. Переносить ежедневные истязания было нелегко, а если вдобавок еще и оставаться без обеда или ужина…

Пока девушка размышляла, к ней приблизились две Красные сестры – Кэтрин и Барасин. Кэтрин несла в руках медную чашу. Очередная порция настоя из корня вилочника. Похоже, Элайда желала убедиться, что Эгвейн не сможет направить ни капли Силы, пока она сама будет ужинать. Эгвейн без возражений приняла зелье и выпила чашу одним глотком, ощутив слабый, но характерный привкус мяты. Небрежным жестом девушка вернула чашу Кэтрин, и той не оставалось ничего другого, как принять ее – словно она была королевским виночерпием.

В покои Элайды Эгвейн направилась не сразу. По иронии, затянувшееся наказание лишило ее ужина, но дало несколько свободных минут – и она не хотела приходить раньше времени, так как это сочли бы проявлением почтения к Элайде. Поэтому девушка и осталась возле двери наставницы послушниц с Кэтрин и Барасин. В кабинет должен был зайти еще кое-кто. Придет ли она?

Вдалеке по красно-зеленым плиткам коридора шли, сбившись в небольшие группы, сестры. Они опасливо поглядывали по сторонам, как зайцы, которым хочется выбежать на поляну пощипать травы, но они боятся таящихся в тенях хищников. Теперь сестры в Башне постоянно носили шали и больше не ходили поодиночке. Некоторых даже окружал ореол Силы, словно бы они опасались внезапного нападения злоумышленников даже здесь, в самой Белой Башне.

– И вам нравится все это? – неожиданно для себя спросила Эгвейн. Она посмотрела на Кэтрин и Барасин. Обе по совпадению были в той группе Айз Седай, которая захватила тогда Эгвейн.