Фамилия Таубман превратилась в Тауэр – слово, не только рифмующееся с английским «могуществом» (power), но и вызывающее ассоциацию с высотой, на которую эту девушку непременно вознесет судьба. А поскольку звона колокольчиков не слышалось и в имени Рошель – скорее, по меткому замечанию одного из руководителей студии, в нем звучали какие-то материнские нотки, – то оно тоже было предано забвению, и на свет появилась актриса с совершенно новым именем и фамилией.

Сэнди пришлось пересмотреть свои пристрастия. Он больше не трепетал при имени Рошель Таубман. Отныне предметом его пылкой страсти стала Ким Тауэр.

Изменилось и положение Сэнди в ученом мире.

Для почитающих науку за религию Массачусетский технологический институт был чем-то вроде Ватикана для верующих. А работающие там многочисленные нобелевские лауреаты ничем не хуже Коллегии кардиналов.

МТИ находится в Кембридже[4], на берегу реки Чарльз, откуда до Гарварда можно добежать бегом за несколько минут. Оба вуза неколебимо убеждены, что их студенты самые умные и талантливые во вселенной.

И в каждом заведении приняты свои критерии одаренности. Если Гарвард гордится тем, что уделяет внимание гармоничному развитию и отдает предпочтение спортивным, харизматичным, музыкальным и творческим юношам и девушкам, то МТИ интересуют лишь умственные способности студентов.

Какие еще нужны тому доказательства, если институт не имеет даже своей футбольной команды? Да и откуда бы ей взяться, если коэффициент интеллектуального развития среднего студента МТИ намного превышает показатели его физического развития?

В этом заведении «развлекательная» сторона студенческой жизни отсутствует как таковая. Теоретически в выходные дни студенты-технари могут бегать на свидания, на деле же эта возможность остается весьма иллюзорной. Ибо никто из этих ребят не отваживается тратить на развлечения время, отпущенное им на рабский труд в этой умственной каменоломне.

Так и получается, что их радости носят мимолетный и весьма опосредованный характер. И зачастую сводятся к гамбургерам с пивом в студенческом гриль-баре. Они живут в своего рода академической подлодке и воспринимают окружающий мир через свой электронный перископ – телевизор, куда лишь изредка бросают беглый взгляд.

Именно благодаря телевидению Сэнди имел возможность следить за карьерой Рошель. И неважно, что с момента их последней личной встречи минуло уже довольно много времени, ведь он мог любоваться ею на экране. Благодаря влиянию студии ее регулярно приглашали сниматься в телесериалах, создаваемых под эгидой «ХХ век – Фокс».

Сидни сообщил сыну, что Рошель играет в фильме, который покажут в рубрике «Картина недели», причем это самая смелая роль из всех, что ей до сих пор предлагали, – она играет глухую проститутку.

Сэнди сделал для себя пометку на «доске объявлений» в комнате общежития – можно подумать, что иначе он бы забыл! Конечно, подсознательно он хотел, чтобы соседи прочли: «Ким – вторник 21.00» – и решили, что он идет на настоящее свидание.

К половине девятого он уже занял удобное место в студенческом клубе. По первым признакам можно было сделать вывод, что все складывается удачно: ребята были едины в том, что смотреть надо канал, по которому идет «Женщина на ночь», уж больно интригующим было название фильма.

Но Сэнди не учел одного неожиданного фактора – гормонов, бурливших в его однокашниках. Если сам он пришел, чтобы восхищаться, то приятели собрались с намерением раздевать глазами предмет его воздыханий. И пока Сэнди с восторгом смотрел, какая у нее стала развитая грудь, кто-то восхищенно воскликнул:

– Ого, вот это сиськи!

– Хотел бы я быть ее лифчиком, – подхватил кто-то еще.

– Заткнитесь, уроды! Это серьезная актриса.

Неожиданный выпад Сэнди удивил даже его самого. Все взоры повернулись к тщедушному пареньку с прыщавой физиономией, который нервно елозил по креслу в последнем ряду. Тот, кому он сделал замечание, возмутился:

– А она тебе кто, Рейвен? Сестра, что ли?

– Нет! – вспылил Сэнди. – Она моя давнишняя подружка.

– Ага, – ехидно бросил обидчик. – Станет эта краля гулять с таким заморышем!

– Много ты понимаешь! – отбивался Сэнди.

– Еще как понимаю. Ты все врешь!

Тут Сэнди снова посмотрел на экран. Шел рекламный ролик сыра «Крафт».

– Господи, – ахнул он, – а что с Рошель-то случилось?

– Ну ты и тормоз, Рейвен! Во-первых, девку звали Мейзи, а во-вторых, ее уже укокошили.

– Укокошили? Она же только появилась! И кто это сделал?

– Если заткнешься и перестанешь нам мешать кино смотреть, то сейчас все станет ясно.

Сэнди был раздавлен. Перед сном, разговаривая с отцом по телефону, он не удержался и поплакался в жилетку:

– Пап, ты же говорил, что у нее крупная роль.

– Малыш, как ты не понимаешь, этот бизнес только так и делается, – утешал отец. – Это тебе не какая-нибудь дневная мыльная опера. Это прайм-тайм, высшая лига. Ты себе не представляешь, сколько американских семей стали свидетелями ее «гибели». Если честно, я бы сказал, она сыграла довольно трогательно. Особенно в этой голубой блузке… И тем более на телеэкране…

– Ну да, – согласился Сэнди, припоминая наряд, который и вызвал его перебранку с приятелями. – Слушай, пап, а собственно, что ей это дает?

– Ну, сынок, это же очевидно. Трамплин. Оттуда только вверх двигаться.

– Ты правда так считаешь? – разволновался Сэнди.

– Или наоборот – вниз, – философски добавил отец. – В кинобизнесе ни в чем нельзя быть уверенным. Понимаешь, о чем я?

– Да, пап. А ты с ней хоть иногда видишься? – спросил сын, даже не стараясь подавить зависть.

– Ну, замечаю иногда в очереди в буфете. Не волнуйся, я ей всегда от тебя привет передаю.

– И она меня еще помнит?

– Издеваешься? Ну, пока. Созвонимся на той неделе.

Только положив трубку, Сэнди понял, что отец не ответил на его вопрос.

Девушки-студентки, даже из самых скромных колледжей, не проявляли интереса к первокурсникам технологического. Периодически один из однокашников Сэнди ходил на свидание с девчонкой из своей старой школы. Но даже это случалось крайне редко. Поэтому, когда к нему в дверь как-то вечером постучал сосед по общежитию Барри Уинник, Сэнди решил, что произошло чудо.

– Послушай, Рейвен, ты мне должен помочь, – попросил Барри.

– А в чем проблема? – устало откликнулся Сэнди.

– Я влип, – ответил приятель. – У меня свидание с одной старшеклассницей, а она нимфоманка.

– Нимфоманка?

– Да, – закивал Барри. – Вообще удержу не знает.

– Так в чем проблема? – не понял Сэнди, замечая в приятеле признаки нездорового возбуждения.

– Проблема в ее двоюродной сестре, черт.

– У нее еще и сестра есть? – оживился Сэнди.

– Да, приехала из Пенсильвании или еще откуда-то.

– И тоже нимфоманка?

– Откуда мне знать? Это же не наследственное. Или да?

– Таким вещам наука не учит, Уинник. И когда я должен идти на свидание с ее сестрой?

Барри обрадовался и удивился одновременно.

– То есть ты это сделаешь?

– Сделаю – что?

– Ну, избавишь меня от нее. Займешь ее чем-нибудь, на худой конец – потреплешься с ней здесь, в общаге, а я пока… хм… пообщаюсь с Рамоной. Так сделаешь? Будь другом, Рейвен!

– Не вопрос, – великодушно произнес Сэнди, а сам не мог поверить своему счастью.

– Конечно, гарантий никаких дать не могу, – предупредил Барри. – То есть… тот факт, что она с Рамоной в родстве, еще не означает, что она хорошенькая. Или что она тебе даст. Ни того ни другого не обещаю. Так что приготовься пострадать за правое дело.

– Какое еще правое дело?

– Чтобы я потрахался, дубина!

До следующих выходных было еще четыре дня. Или девяносто шесть часов. Сэнди не представлял себе, как их переживет. Всегда почти дословно записывавший лекции, теперь он никак не мог сосредоточиться. Если так и дальше пойдет, со списком лучших студентов можно будет распрощаться.