– Руководство наверняка возложат на Куперсмита, – предположила Синди По. – Старик бы выбрал его.

– Какая ты наивная! – возразила Кларисса Прайс, ветеран лаборатории, которую все называли «мышиной мамой». – В Гарварде влияние того или иного ученого заканчивается с его смертью. Руководителя лабораторией будет назначать совет университета. И, откровенно говоря, у Адама для руководящей работы маловато опыта и научных публикаций.

– А я тебе говорю, он это заслужил! – твердила молодая женщина.

– Послушай меня, дорогуша, ты, может, хорошо разбираешься в своей микробиологии, зато в высоких политических материях ничего не смыслишь. Я бы сказала, главное, что работает против Адама, – именно его близость к Максу. Не говоря уже о конкуренции со стороны множества ученых старшего поколения.

Ровно в полночь телефон в лаборатории зазвонил.

– Я тебе еще не надоела? – сказала Тони небрежным тоном.

– Нет, что ты. И вообще, я должен перед тобой извиниться. Даже сейчас, в разгар поминок – а это именно то, что у нас тут происходит, с выпивкой и прочими атрибутами, – мне не хватает не только Макса, но и тебя.

– Спасибо. Я знаю, тебе нелегко это говорить. Если для тебя это что-нибудь значит, я хотела бы, чтоб ты знал: я чуть не выпрыгнула из самолета, когда он стал выруливать на взлетную полосу.

– Между прочим, Лиз ты очень понравилась.

– О… – Тони не скрывала своего удовлетворения. – Передавай ей от меня привет.

Тяжелее всего было вечером. Почему-то в эти часы Адам как никогда остро ощущал невосполнимость утраты. В особенности после того, как по прошествии положенного траура задерживаться на работе во внеурочные часы стали лишь самые одержимые.

Без могучего ума и дружбы Макса Рудольфа, согревавших его холодными зимними вечерами, бостонские морозы сделались невыносимыми. Единственным спасением оставалась работа, и Адам с головой ушел в последний и самый важный проект своего учителя.

Теперь Адам тоже загорелся этой мечтой – и твердо решил завершить исследования, чтобы в конце концов получить возможность взойти на кафедру Нобелевского комитета и объявить: «Эта награда целиком принадлежит Максу Рудольфу».

Но, несмотря на то что он был постоянно загружен работой и очень уставал, боль утраты никак его не отпускала.

Когда университет переманил на пост Макса Рудольфа Йена Каванага из Оксфорда, коллектив, конечно, всецело поддержал назначение и быстро вернулся к работе.

Лиз советовала ни с кем не ссориться – «не повредит даже легкая лесть», говорила она, – однако Адам сохранял с новым руководством дистанцию. Ему было тяжело входить в застекленный кабинет, где некогда безраздельно царил Макс Рудольф, а теперь воцарился этот англичанин.

Пожалуй, от сотрудника такого ранга, как Адам, Каванаг ожидал более почтительного к себе отношения. Всей лаборатории моментально стало ясно, что Адам был выделен особо. Если других работников новый шеф называл по именам, то фаворита своего предшественника – всегда только по фамилии.

Раз в неделю, а иногда и чаще, Адам вез Лиз в ресторан – вопреки ее отказам под тем предлогом, что у него, дескать, есть и более интересные занятия. Лиз это неизменно трогало. Польщенная, она прилагала все усилия к тому, чтобы заменить молодому человеку наставника, которого он всегда имел в лице ее мужа.

– Сходи с ним пообедать. Играй по правилам. Каванаг – ученый первой величины, он быстро разглядит твои способности. Но ты должен помочь ему тебя получше узнать.

– Боюсь, с этим я уже опоздал, – подавленно произнес Адам. – Не далее как сегодня утром он преподнес мне сюрприз: в силу «финансовых затруднений» он намерен урезать мой бюджет на следующий год. А заодно и мою зарплату. Вдвое.

Лиз возмутилась:

– Ну, тогда извини. Я, кажется, его переоценила. Урезать самый дорогой Максу проект! Он только показал этим мелочность своей натуры. И что это за бездарное вранье – «финансовые затруднения»! Одна из причин, по которой он получил это место, – как раз его умение выбивать гранты, не говоря уже о его связях в биохимической промышленности. Скорее всего, Адам, он тебя побаивается. Но ты, главное, не позволяй ему одержать над собой верх и ни в коем случае не пиши заявления об уходе. А чтобы не класть зубы на полку, возьми дополнительную нагрузку в клинике. – Лиз решительным жестом похлопала Адама по руке. – Обещай, что не сдашься.

– Нет, Лиз, не сдамся, – с жаром ответил тот. – Я должен проявить упорство ради Макса.

– Нет, мой мальчик, – возразила Лиз. – Не ради Макса, а ради себя.

Адам решил до конца биться за ту территорию, которая пока еще принадлежала ему в бывшей лаборатории Макса Рудольфа. Чтобы восполнить потерю в заработке, он нанялся на должность старшего ординатора в гинекологическом отделении стационара.

Это означало, что старшие врачи могли переложить всю рутину на ординаторов и быть спокойны – в случае любого осложнения Адам всегда вовремя вмешается.

А поскольку по должности от Адама требовалось лишь быть в досягаемости, то он имел возможность больше времени проводить в лаборатории, откуда до любой палаты было рукой подать. И всякий раз, как научные изыскания начинали казаться ему бесплодными и вгоняли в уныние, он находил утешение во врачебной работе.

Адама всегда приводило в восторг появление на свет хнычущих, раскрасневшихся младенцев – ведь этим крохам предстояло навсегда изменить жизнь своих родителей.

А может быть, изменить мир.

Однако этот аспект своей работы он едва ли мог обсуждать с Лиз. Его не покидало чувство, что смерть Макса лишь усугубила горечь в душе Лиз, вызванную бездетностью. Но с течением времени вдова стала понемногу свыкаться с утратой. И тем отчетливее видела, что Адам со своей потерей еще не смирился.

– Адам, поверь мне, Макс бы не обрадовался, если бы увидел, как ты превращаешься в отшельника. Ты еще совсем молодой. Тебе надо думать о своих детях, а не только о чужих.

Адам пожал плечами.

– Дай мне немного времени, Лиз, – уклончиво ответил он. – Пока что Каванаг всеми силами старается осложнить мне жизнь.

– А кстати, как у тебя дела с той миловидной девушкой из Вашингтона?

Адам развел руками.

– Что тут можно сказать? Она там, я здесь. Все решает география.

– Почему бы тебе не перевезти ее сюда?

Адаму не хотелось вдаваться в подробности непростого социального положения Тони. Но он поддался на уговоры Лиз и, во всяком случае, не стал противиться собственным желаниям. В тот же вечер он позвонил в Вашингтон и навязался в гости на выходные. Тони не скрывала своей радости.

Она встречала его в аэропорту. Что-то в ней изменилось. Стала спокойнее?

Из аэропорта они ехали в ее машине. Хотя они мимолетно поцеловались еще в аэропорту, теперь оба почему-то испытывали неловкость. Наконец Тони произнесла:

– Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что ты хочешь, но никак не можешь мне сказать – что ты рад меня видеть.

– Откуда такая уверенность? – спросил Адам.

– Люди редко улыбаются, если чему-то не рады.

Адам снял пиджак, повязал фартук и стал помогать Тони готовить салат. Они молча трудились вместе, как коллеги по лаборатории.

– Что это ты сегодня такой разговорчивый? – заметила она с иронией.

– Я ведь ученый, – стал оправдываться Адам, стряхивая воду с салатных листьев. – Сначала должен проанализировать полученные данные.

– И к какому же выводу ты приходишь, доктор?

Адам повернулся к ней и дал выход досаде, которую почувствовал с первых минут их встречи.

– Тони, мне очень не по себе, – откровенно признался он. – Все слишком непросто. С одной стороны, ты даешь мне понять, что я тебе небезразличен. С другой стороны, мы с тобой оба знаем, что у тебя есть определенные обязательства.