– Доктор Куперсмит слушает.

– Привет, доктор, – сказал веселый голос.

– Тони! – обрадовался он. – Рад тебя слышать. Ты почему звонишь так поздно? Что-то случилось?

– Хочешь правду? Я тут вся истомилась. Все жду, когда ты объявишься. Потом чувствую, не дождаться мне этого, и стала звонить тебе домой. Никто не подошел, вот я и решила выяснить, где ты пропадаешь – то ли на свидании, то ли за своими пробирками. Девушку себе еще не завел?

– Ну вот, теперь ты знаешь, где я провожу субботние вечера, так что можешь считать, что у меня роман сразу с несколькими пушистыми и хвостатыми существами. А вот у тебя действительно кто-то есть, да?

– Вообще-то именно это я и хотела с тобой обсудить. Может, приедешь в Вашингтон в следующие выходные?

Он сделал встречное предложение:

– А если наоборот – ты приедешь в Бостон?

– Отлично. Спасибо за приглашение.

Адам положил трубку и широко, радостно улыбнулся.

– Так-так, – заметила Синди. Она была совсем рядом и, несомненно, слышала разговор от первого до последнего слова. – Кажется, лед тронулся.

– То есть?

– Я имею в виду твое подозрительное безразличие к женщинам – по крайней мере к тем, кто работает в этой лаборатории.

– Синди, – добродушно укорил ее Адам, – моя личная жизнь никого не касается.

– Напротив, профессор, это неиссякаемый источник наших сплетен. Мы из года в год выбираем тебя самым симпатичным доктором.

– Синди, прекрати. Возвращайся лучше к своим аминокислотам.

– Слушаюсь, сэр, – по-военному ответила девушка, изобразив нарочитое безразличие. Но не удержалась от последнего замечания: – Мы еще посмотрим, достойна ли она тебя.

Макс Рудольф жил по своим правилам. В числе которых были незапланированные визиты в лабораторию.

На следующий день он зашел туда вечером и застал своего ученика за работой. Неодобрительно оглядев Адама, он спросил:

– Сколько часов ты сегодня спал?

– Несколько.

– Это не ответ для ученого, – с упреком сказал профессор. – А в кино ходил, как обещал?

– Я так увлекся, что пропустил последний сеанс. Профессор нахмурился.

– Мне не нравится, когда подчиненные меня не слушаются. Даже такой великий ум, как твой, нуждается в подзарядке. Так что давай-ка заканчивай, что ты там делаешь, и поедем съедим что-нибудь достойное в «Ньютоне».

Когда они выехали в стареньком «жуке» Макса на улицу, начали сгущаться сумерки.

После того как старик второй раз подряд не остановился на красный свет, Адам проворчал:

– Будь внимательнее. Ты витаешь где-то далеко отсюда. Лучше бы тебе вообще не садиться за руль.

– Ну, я-то по крайней мере сегодня спал, – ответил Макс с притворным возмущением. – А ты не ворчи, а откинься на спинку кресла и послушай музыку.

Он прибавил звук и принялся подпевать.

Адам действительно несколько расслабился и смягчился. Он на мгновение отвлекся от дороги. Потом он всю жизнь будет жалеть об этом. Они перевалили через вершину холма Хартбрейк и начали спуск, как вдруг прямо перед машиной на дорогу выскочили двое мальчишек на велосипедах.

Макс резко повернул руль, стараясь избежать столкновения. Правое колесо попало на обледенелую обочину, машину занесло, она потеряла управление и на полной скорости врезалась в дерево.

Скрежет сминаемого металла, удар и… мертвая тишина.

Мгновение Адам сидел неподвижно, в глубоком шоке. Затем вдруг осознал, что не слышит дыхания Макса. Он попытался нащупать пульс, в ужасе понимая, что это уже бесполезно, что случилось непоправимое.

«Он умер. Мой друг и учитель – мой отец – умер. И все из-за меня».

Адам издал крик, похожий на вой раненого зверя.

Когда подъехали патрульные машины, Адам все еще бился в рыданиях.

Мальчишки, хоть и потрясенные случившимся, сумели объяснить, как все произошло.

Старший из полицейского наряда торопился покончить с писаниной.

– Вы не знаете его ближайших родственников? – спросил он.

– У него есть жена. Лиз. Они живут в нескольких кварталах отсюда. Я могу дойти пешком.

– Может, вас подвезти?

– Нет, сержант, спасибо. Мне надо собраться с мыслями.

Лиз мужественно встретила трагическое известие. Сказала лишь, что не должна была разрешать мужу садиться за руль.

– Но ведь он такой упрямый! Ты же знаешь!

Она взяла Адама за руку и горячо сжала ее.

– Приходится привыкать к тому, что такое иногда случается.

«Да, – отрешенно подумал Адам. – Но почему именно с Максом? С этим святым человеком? Это несправедливо!»

Лиз позвонила своей ближайшей подруге, и та с готовностью вызвалась побыть с ней, пока Адам займется организацией похорон. Поскольку речь шла о дорожной аварии, то сначала надо было дождаться результатов вскрытия.

В шесть часов позвонил Эли Касс из пресс-службы университета и спросил о некоторых деталях, необходимых ему для того, чтобы отправить сообщения в «Бостон глоб» и некоторые информационные агентства. Эли был рад, что есть человек, который мог уточнить список ученых наград Макса Рудольфа.

– Декан Холмс говорит, что Нобелевская для него была лишь вопросом времени, – заметил он.

– Да, – машинально ответил Адам. – Его можно назвать ведущим иммунологом мира.

В гостиной сидели Лиз и семейный адвокат Морис Отс.

– Я бы не стал так скоро говорить о завещании Макса, – словно извиняясь, сказал тот, – но дело в том, что он категорически не хотел, чтобы на похоронах звучали какие-нибудь речи. По сути дела, он вообще не хотел никакой панихиды. Во всем остальном завещание очень простое. – Он помолчал, потом, глядя на стоящего в углу высокого доктора с бледным лицом, добавил: – Вам он оставил свои золотые часы на цепочке.

– Сейчас принесу, – предложила Лиз.

– Нет-нет, – остановил Адам, – еще успеется.

– Ну пожалуйста, – попросила Лиз. – Что ж ты, придешь домой с пустыми руками? Не взяв ничего на память о Максе?

И забыв о посторонних, она вдруг упала Адаму на грудь и разрыдалась. Он тоже не смог сдержать слез. Так они и оплакивали вместе свою страшную утрату. Утрату человека, благороднее и чище которого они не знали.

Адам ушел около полуночи, оставив Лиз на попечение подруг и соседей. Дом еще хранил множество следов присутствия Макса: его книги, одежду. Очки, аккуратно лежащие на рабочем столе.

У Адама же был единственный памятный предмет – золотые часы. Тем более трогательный подарок, что в свое время они были подарены Максу его отцом по случаю получения докторской степени по медицине. Теперь они превратились в символическую эстафетную палочку. Адам прижал холодный металлический корпус к щеке.

Зазвонил телефон. Это была Тони.

– Передали в одиннадцатичасовых новостях, – сказала она. – С тобой все в порядке?

– Не совсем, – с горечью ответил Адам. – За рулем должен был быть я.

На том конце трубки замолчали. Тони не знала, что сказать. Наконец она спросила:

– Когда похороны?

– Во вторник утром. Никакой панихиды не будет. Он так хотел.

– Мне кажется, что это неправильно, – возразила Тони. – Какие-то слова должны быть сказаны – хотя бы слова любви. Лиз просто не понимает, но это нужно и ей самой. Нельзя уйти, не сказав ни слова в память о Максе. Можно, я приеду?

– Да ведь ты с ним и знакома-то не была!

– Похороны устраивают для живых, не для мертвых.

– Это я понимаю. Но мне надо будет позаботиться о Лиз.

– Знаю, – мягко ответила она. – Только о тебе тоже кто-то должен позаботиться.

Возникла короткая пауза.

– Спасибо, Тони, – тихо сказал Адам. – Буду тебе очень благодарен, если придешь.

Вокруг свежевырытой могилы собрались человек двадцать. Декан, коллеги с женами, сотрудники лаборатории, студенты. И среди них чуть в стороне стояла только что прилетевшая из Вашингтона Антония Нильсон.