Их правила были строги, а требования чрезвычайно завышены. Лорел Энн всю жизнь пыталась оправдать их ожидания, и это лишало ее уверенности в себе. Ей казалось, ее не любят и, что хуже всего, ее вообще не за что любить. Он не мог допустить, чтобы с Кортни случилось то же самое.

Она уехала всего на одну ночь. На двадцать семь часов. Они выдержат. Всего один уикэнд — и она снова будет дома.

Джейс взглянул на часы, пытаясь вычислить, где они сейчас находятся. Наверно, уже подъезжают к поместью. Он представил себе, как Кортни входит через высокую резную дверь в огромное фойе с высоким потолком и сверкающим полом, как она вежливо отвечает на вопросы за обедом и как залезает в огромную кровать под балдахином в комнате, расположенной далеко от комнат Айвена и Беверли, далеко от него. Вечером она заснет в слезах, а ночью будет просыпаться от страха и одиночества.

Джейса мучили страшные мысли, но он пытался уверить себя, что все будет хорошо. Ведь она из рода Макколлов, а они сильные.

Всего одна ночь. Через двадцать шесть с половиной часов она опять будет дома.

Это будет самый долгий уик-энд в его жизни.

Джейс вертел в руках рулетку, то вытягивая, то отпуская металлическую ленту. Гэррет вышагивала по офису, натыкаясь на стены и думая вслух.

— Комнаты наверху неважные, но здесь неплохо. И цена подходящая. Когда у меня появится клиентура, секретарша или мой помощник могут расположиться здесь, а всю свою юридическую литературу я поставлю на полки в той комнате. — Выглянув в окно, она заметила: — Я и забыла, что в Стоуни-Крике уже в восемь вечера на улицах никого нет.

Гэррет, кажется, не замечала, что Джейс все время молчит, лишь кивая головой или пожимая плечами, и продолжала рассуждать:

— После шести часов только в закусочной на углу и в баре, что неподалеку, еще есть жизнь. Так что это отличное место для моего офиса. А что, Лаки и вправду порвал Беверли колготки?

Джейс резко обернулся. Пора бы ему привыкнуть к кипучей энергии Гэррет, но сегодня он работал на автопилоте, реакции были замедленны, а ответы и вовсе невпопад.

— Что ты сказала?

— Лаки действительно порвал колготки Беверли?

Джейс кивнул, но почувствовал в улыбке Гэррет какой-то подвох. А она, притворяясь, будто смахивает с пальто воображаемую нитку, небрежно промолвила:

— Я всегда говорила, что это сообразительный котенок.

Кортни уехала всего четыре часа назад, и Джейс не был расположен к шуткам, но противостоять этой женщине было невозможно, и он улыбнулся.

— Пойдем поедим мороженого, — тихо сказала она.

— По-моему, слишком холодно, чтобы есть мороженое.

— Да брось ты.

Она встретила его взгляд улыбкой. Глаза под густыми ресницами казались более темными. Волосы были зачесаны на одну сторону, но от этого выражение лица не перестало быть диковатым и расстроенным. Наоборот, оно было под стать его сегодняшнему настроению.

— Ну что?

Мужественно цепляясь за остатки своего плохого настроения, он помотал головой, но Гэррет взглянула на него, склонив голову набок, и Джейс поднял руки, сдаваясь. На сей раз улыбка не показалась ему неуместной.

— То-то же!

На Гэррет были коричневые сапоги, джинсы, толстый белый свитер и коричневое пальто — обычная зимняя одежда, но Джейс считал, что ни на ком бы она так не смотрелась, как на Гэррет. Он следил за ее движениями и отмечал естественность походки, гордую посадку головы и знакомый вызов в умных глазах. Ему стало немного легче, и пришлось признаться, что Гэррет оказывала на него благотворное влияние. Ей всегда удавалось шутками и болтовней улучшить ему настроение.

— Ты, Гэррет Флетчер, настоящая зануда.

— Мои братья называли меня и похуже, так что, если хочешь меня оскорбить, тебе придется придумать что-нибудь новенькое. — Гэррет выключила свет, и они вышли на темную улицу.

— А если это не было оскорблением, тогда как?

За углом, когда они попали в свет от фонаря, она подняла голову.

— Все равно тебе следует придумать что-нибудь получше.

Вот опять. Опять этот изящный изгиб бровей и слегка игривая улыбка — все как в его мечтах. Они всегда застигали его врасплох, и ему никак не удавалось подготовиться, а потом уже было поздно.

Джейс ушел в свои переживания, как устрица в свою раковину, а Гэррет пыталась как-то вывести его из этого состояния. Ему хотелось сосредоточить внимание на своих страхах, свинцом давивших грудь, но где-то в низу живота появилась какая-то другая тяжесть, совсем не связанная с его переживаниями по поводу Кортни.

Гэррет весело шагала по пустынной улице, наслаждаясь молчаливой близостью Джейса. Каждый раз, когда их плечи случайно соприкасались, она ощущала на себе его взгляд, который был подобен лучу лунного света на свежевыпавшем снегу. Что-то должно было случиться, она это чувствовала.

Пока они ели мороженое, их беседа касалась то такой незначительной темы, как погода, а то и такой важной, как благополучие Кортни. Однако где-то подспудно, медленно, но ощутимо в обоих зрело желание. Вопрос об опеке над Кортни был важнее плана Гэррет завоевать любовь Джейса, но она понимала, что их взаимное притяжение блуждало по периметру их отношений и только выжидало, чтобы оказаться в самом центре.

Предчувствие не покидало ее и когда они попрощались у выхода из закусочной и она шла домой, и когда, просунув голову в дверь гостиной, она увидела, как родители играют в бридж, и когда залезла под одеяло, и даже на следующее утро, когда открыла глаза.

Вернувшаяся из церкви мать сказала, что Гэррет выглядит отдохнувшей. После обильного обеда Лиза спросила ее, как она добивается такого свежего цвета лица. Арт уверял всех, что это результат выдающихся кулинарных способностей Мэри, а Глория была того мнения, что ей просто на пользу отпуск. Гэррет на все кивала головой, но умолчала об истинной причине: о Джейсе Макколле.

Предчувствие чего-то прекрасного, не оставлявшее Гэррет все воскресенье, привело ее к дому Джейса, куда она ворвалась, постучав всего один раз. Но ее предчувствие обернулось ужасом, когда она увидела заплаканную маленькую девочку и взрослого мужчину, лицо которого выражало невероятную муку.

Глаза Кортни опухли и покраснели от слез, даже Лаки не удавалось ее утешить.

Надежды Гэррет на то, что Кортни успокоится через день-два, не оправдались: эмоциональное состояние девочки не улучшалось.

На пятый день Гэррет была уже просто обеспокоена. Она соскребла с тарелки и выбросила в мусорное ведро лазанью, к которой Кортни даже не притронулась, а оставшуюся часть завернула в фольгу. Из гостиной до нее доносились голос Джейса и хныканье Кортни. В голосе девочки слышалось такое горе, что Гэррет почувствовала почти физическую боль.

Что Джейс собирается делать?

Гэррет не удивилась, что Кортни плакала, когда вернулась домой в воскресенье. Но сегодня была уже пятница, а девочке становилось все хуже.

Вчера вечером Гэррет рассказала матери и сестрам о надвигающейся битве за право опеки, а сегодня мать сунула ей пакет с домашней лазаньей. Но и это не помогло.

Бывая дома, Гэррет насмотрелась на скандалы, которые закатывали ее племянники и племянницы. С Кортни было иначе. Она не была ни вздорной, ни агрессивной. Она была тихой, замкнутой и печальной. Учительница в школе заметила эту перемену и попросила, чтобы кто-нибудь из родных пришел в школу. Джейс был на пределе и не знал, что делать.

Насколько он мог понять, Айвен и Беверли не тронули Кортни и пальцем. Но каждое утро, причесываясь, она плакала, заявляя, что у нее слишком прямые и тонкие волосы. А сегодня за ужином она разлила молоко. Подняв на отца глазищи, она спросила:

— Ну почему я такая неуклюжая?

— Вовсе нет. Все дети проливают молоко, — пытался успокоить ее Джейс.

— Конечно, — поддержала его Гэррет. — Когда я была маленькой, у нас за столом сидело пятеро детей. Мама даже держала наготове полотенце, так часто кто-нибудь что-нибудь проливал.