Она села, сняла пушистую шапочку, встряхнула каштановыми волнистыми волосами. В салоне запахло почему-то свежестью.

— На объект, — бросил Лозенко водителю и повернулся назад.

— Вера Алексеевна, я в вашем распоряжении, так что командуйте… Что собираетесь делать у нас на строительстве? Собрать коллектив?

Он чуть поморщился: при повороте к пассажирке живот опять заныл.

— Спасибо, Михаил Петрович, — сказала Лученко голосом, от которого Лозенко сразу вспомнил, что на свете существуют женщины и что его давно никто не ласкал. — Собирать не надо. Я хочу вначале походить и посмотреть.

Он засопел. Походить?..

— Э-э… Вера Алексеевна… У нас там грязь, цемент со снегом пополам, так что придется выдать вам спецодежду.

Она негромко рассмеялась — так, что сердце Лозенко снова сладко екнуло.

— Давайте спецодежду. И каску, да? Буду ходить в ней и улыбаться?

Он не понял, но тоже заулыбался.

— Точно, каску обязательно. И сапоги, и бушлат, бо шубку запачкаете.

— Хорошо. А много есть, тем более на ночь, — вот это нехорошо, — продолжила Лученко с той же веселой интонацией. — Под-желудка этого не любит, потому она у вас и взбунтовалась. В левом подреберье ноет, так?

— А… — Лозенко поперхнулся. — Тобто…

Водитель с интересом посмотрел на пассажирку в зеркало.

— Ничего нового вам не посоветую, Михаил Петрович, кроме овсянки утром. Чуть-чуть. И вообще, чтобы перестало болеть, поголодайте немного. А вечером можно кусочек мяса, оно даст чувство насыщения, потому что дольше переваривается. И со спиртным подождите. Да, и вот главное — нервы. Если будете так нервничать, язву наживете. Послушайте опытного человека.

— Э… Спасибо, — пробормотал Лозенко.

Он боялся спрашивать, откуда она узнала про боли. Доктор-то она доктор, но откуда так точно?.. Колдунья, что ли? Да-а-а, Чернобаев знал, к кому обратиться. Если смерти на строительстве подстроены сатаной, тогда нужна именно колдунья, ведьма. Она со своими не поссорится…

Вера уже жалела, что сказала про панкреатит. Вечно у нее первый позыв — помочь. Гуманитарный рефлекс, видите ли, чтоб ему пусто было. И чего добилась? Будет опасаться, потому что не понимает, как узнала. Люди всегда вместо благодарности настораживаются… Хотя это же элементарно, любой опытный врач такое умеет. А выглядит как фокус, как демонстрация превосходства: дескать, вот я какая умная, я вас насквозь вижу, а вы меня, простые смертные, — нет.

Понятно, почему она себя не контролирует: немного растеряна. Никогда еще у нее не было такого странного задания, и никогда она не подписывала договор о том, что обязывается найти убийц, доказать отсутствие мистики и дьявольщины, успокоить людей и заставить их не бояться чертовщины, чтобы продолжали работу. Однако взялась — надо исполнять, чего уж… И про самочувствие директора строительства надо докрутить. Как говорится, сказала «а» — говори и остальные буквы.

— Михаил Петрович, можно вашу руку на минутку?

— Руку? — Он смутился и растерялся. — Ну, можно…

Взяла вялую ладонь, закрыла глаза, легко сосредоточилась…

Немного холода зачерпнула из зимнего воздуха, чуть-чуть покоя добавила от себя — и отпустила по руке.

— Теперь вам будет легче, — сказала она. — Расслабьтесь.

Боль действительно прошла, но пугаться или изумляться Михаилу Петровичу расхотелось. Мало ли чудес на свете. В области, где он родился, тоже были мольфарки со своими чудесами… Он задремал.

При подъезде к строительству Вера увидела монументальный забор, за ним — громады бетонных колонн, перекрытий и переплетений арматуры. Помимо кранов возвышалась смутно видимая в предвечерней мгле какая-то строительная техника. Вдоль забора, на некотором расстоянии от него, чернели фигурки людей. Одни стояли неподвижно, другие топали ногами и пританцовывали, чтобы согреться. Некоторые держали нарисованные от руки плакаты. Невдалеке компания играла на гитаре. Кажется, даже палатки виднелись в темноте! «И это зимой?» — удивилась Вера.

Водитель притормозил, поворачивая к воротам, и Вера увидела с другой стороны от людей с плакатами милиционеров в черном и со щитами. Они стояли со скучающими лицами, всем видом показывая: нас тут поставили, и мы стоим, но ничего интересного не будет, так что проходите мимо поскорее. Тут от группки людей с плакатами отделилась девушка в ярко-желтой куртке, подбежала к автомобилю. В руке она держала лист бумаги, явно какую-то рекламу. «По-зор! По-зор!» — внезапно начали скандировать люди, обращаясь к подъехавшей машине. Из ворот выбежал охранник и бросился наперерез девушке. Она швырнула листок ему под ноги и отскочила назад, дразнясь и показывая язык. Больше ничего Вера увидеть не успела — заехали на территорию.

— Кто это? — спросила она. — Для чего они тут?

— Они как раз наши главные враги, — буркнул Лозенко. — Мешают строить торгово-развлекательный комплекс, протестуют. Не нравится им стройка, бач…

Внутри было сумрачно, бетонная громада давила, тревожила. Земля под ногами перемешалась со снегом, сверху догадались постелить доски, по ним Вера и прошла в раздевалку — приземистый домик с тускло освещенными изнутри окошками. Рабочих по пути она не заметила, только у ворот было много скучающей охраны, и вдоль забора внутри расхаживали люди в толстых дубленках и дутых пуховиках.

— А где все?

— Кто?

— Как кто? Рабочие.

— Так Сергей Тарасович же ж потому вас и… Это… Короче, мало народу. Кто уехал, кто напуган так, что просит его запереть, дать какую-то несложную работу… сейчас на первом этаже ковыряются потихоньку. На второй даже и не хотят. Так шо на вас вся надежда.

— А как я могу увидеть тех, кто был напуган?

— Хм. Я думал, вы будете смотреть тут вокруг, так сказать, следы преступления искать… Юрко!

Подошел молодой парнишка.

— Проведешь Веру Алексеевну по объекту и передашь от меня усем рабочим, хто сегодня есть: чтобы поговорили с ней, бо она от нашого хозяина. Понял?

Молодой хлопец состроил недовольное лицо, но подчинился. Не хочет быть нянькой какой-то незнакомой тетке… Наверняка решил, что очередная инспекция. Ладно, пусть. Несколькими направляющими вопросами Вера мальчика разговорила, и он взахлеб принялся рассказывать ей о том, что стройку сглазили и теперь все боятся здесь работать.

— А что у вас случилось?

Она знала, но нужно послушать голос.

— Как что? Все газеты об этом писали. Чертовщина… И люди погибали, представляете? Как тут не испугаться? Все жить хотят.

— Сочувствую. Один погиб? Или больше?

Парень сделал круглые глаза и рассказал: вначале ножи исчезли из кухни, потом их нашли в другом месте. Соль рассыпал кто-то, но не человек — никто из рабочих не признался. Это было предупреждение. Потом… потом много было страха, звуков. А еще до всего этого свалился с высоты подъемник со Стефаном.

— Трос был исправен, все поднимались и спускались много раз, — сказал рабочий. — Как он упал? Загадка…

Вера слушала его и одновременно прислушивалась к обстановке. Как тут что-то поймешь, когда это не стены, не дом, а конструкции? Когда входишь в квартиру или дом, сразу все понятно, надо только не спешить, остановиться и прислушаться. Дом сам тебе расскажет о людях, в нем живущих. И даже если их давно нет — все равно расскажет. Запахом, скрипом паркета, покосившейся форточкой — всем, любой мелочью. Отпечатком жизни, который все мы оставляем на любом предмете, к которому прикасаемся.

— Молодой человек, — сказала Вера, — помолчите, пожалуйста. Но будьте рядом.

Она спустилась вниз, там слышались звуки. В просторных помещениях цокольного этажа работали строители. Веру удивило, что разговаривали они тихо и даже без мата. Некоторые парни двигались замедленно, мышцы лица у них были расслаблены, глаза блестели. Значит, хлебнули алкоголя, и, видно, немало… Вера не любила литературных штампов и книжных фраз, вроде «атмосфера была гнетущей», но как тут выразиться иначе? Именно гнетущей она была, и никакой другой. Что ж, значит, придется работать с той атмосферой, какая имеется…