— Действительно, — усмехнулась Вера. — Как он смел погибнуть на дуэли из-за женщины? Из-за прекрасной, но ведь несравнимой с его гением. Да? Ты это имел в виду?

— Это.

— А ты хоть понимаешь, что сейчас проявляешь типичную ревность?

— Не понял… Я люблю стихи Пушкина, и мне его жаль.

— Ну вот, видишь? Это в большей степени твоя ревность к его жене, чем любовь к поэту. Когда любишь по-настоящему, любишь не для себя, а ради другого. Тебе может быть плохо, некомфортно — но любимому существу должно быть хорошо. Твоя любовь заранее оправдывает и прощает все, что он любит, чего желает, в чем нуждается. Ты можешь не разделять взглядов любимого существа, но ради любви подчиняешься его выбору. А ревновать мы все умеем, но бездарно, это только Пушкин мог написать: «Как дай вам Бог любимой быть другим»… И учти: поэт не столько ревновал, сколько защищал свою честь.

Андрей вышел на станции «Театральная» и пошел вверх по движущемуся эскалатору, заранее доставая сигарету. Значит, моя любимая женщина наслаждается обществом этого своего кривляки, лицедея Антона Билибина! Отчаянно хочется прихлопнуть его, как комара. Черт, черт! Почему сегодня нет дуэлей? Если набить морду этому надутому хлыщу, то Вера его же и пожалеет. А я не хочу ее терять.

Он вздрогнул, по загривку пробежали мурашки. Не от мороза, хотя Андрей уже вышел наружу. Потерять Веру — все равно что потерять жизнь. Они так давно вместе, что он не представлял отдельно ни себя, ни ее. Это невозможно.

Что же делать? Как все было бы просто, если б не отменили дуэли! Согласно дуэльному кодексу давних времен, сам риск смерти, выход лицом к стволу, под пулю уже смывал оскорбление. И с той, и с другой стороны. И неважно, кто умер, а кто остался жив. Честь защищена, вины ничьей уже не существует. Даже если и был какой-то полунамек, полувзгляд, полу-мысль — ничего этого нет с той секунды, как ты встал под дуло пистолета…

Он тяжело вздохнул, посмотрел в тусклое темно-серое небо. На этого гнусного слизняка жалко тратить пулю. Красавчик хренов, свернуть бы тебе шею, чтоб не лез к чужим женщинам, и вся недолга!

Сигарета, уже надцатая за день, отдавала горечью, Двинятин отщелкнул ее в темную глубину улицы, и она улетела, сверкая огненной точкой. Вот через дорогу театр, справа нависает огороженная бетонным забором стройка. Очередной торгово-развлекательный комплекс возводят…

Андрей вспомнил свою собственную «стройку», из-за которой они так много спорили с любимой женщиной, даже поссорились и разъехались. Он надеялся, что это ненадолго. Но, в самом деле, как жить и где? Дурацкий квартирный вопрос! Андрей свое жилье оставил бывшей жене и дочке. Вера тоже не могла делить на части старую квартиру, где остались ее экс-супруг, его мать и Верина дочь Оля. Тем более что та вышла замуж и молодого мужа взяла к себе под крыло. Поэтому Вера и Андрей сняли квартиру и прекрасно, казалось бы, в ней жили. Но постепенно женщине становилось некомфортно. Арендная плата росла вместе с подорожанием всего и вся, а зарплата оставалась на том же уровне. Иногда по разным причинам «слетали» премии, потому что в Министерстве охраны здоровья Украины… Впрочем, доктор Лученко и ее коллеги столько наговорились и накричались на эту тему, что лучше ее не трогать. Достаточно того, что они теперь это министерство иначе как «министерством здравоохренения» не называли.

Двинятин, ветеринар и совладелец клиники, тоже не купался в доходах. В последнее время клиентов поубавилось, особенно после потрясающе глупого постановления, которое касалось обезболивающего для животных, применяемого во время операций. Выходило так, что его нельзя использовать, если ты не прошел кучу инстанций с бумагами, не оборудовал помещение для хранения лекарств десятком замков и сигнализаций… В общем, перед парой возникли серьезные материальные проблемы. Правда, Андрею было некогда замечать все это, он почти круглосуточно работал.

Вера расстраивалась, Андрей сердился. Он сто раз предлагал ей жить вместе с его мамой, рядом с соснами, на Лесном массиве. Но Лученко категорически отказывалась даже обсуждать подобный вариант. Она так намучилась, прожив со свекровью восемнадцать предыдущих лет, что становиться на те же грабли не собиралась. И хотя мама Двинятина была прекрасной, доброй, тихой и очень интеллигентной дамой — ну просто голубь мира, — на Верино решение это не влияло. Она твердила: «Чем дальше я от твоей мамы, тем более любимой невесткой я для нее буду!» В таких ответах были своя логика и жизненный опыт.

Тогда Двинятин начал строить дом в пригороде Киева, в чудесном месте — Пуще-Водице. Однако денег на быстрое создание семейного гнезда катастрофически не хватало. И хотя он прилично зарабатывал в своей ветеринарной клинике, все его заработки бесследно растворялись в цементе, кирпичах, плитке… И конца стройке не было видно.

И вот теперь Андрей придумал наконец, на ком он отыграется за все жизненные неурядицы последнего времени. Актер Билибин идеально подходил на роль боксерской груши. Во-первых, он не давал Вере проходу своими дурацкими ухаживаниями и засыпал цветами. Сволочь! Нет, подумать только, какой негодяй! Поклонницы дарят ему цветы, а он передаривает их его жене. А она, хотя вроде бы и не дурочка, радостно принимает эти букеты! Во-вторых, Антон Билибин раздражал ветеринара тем, что, в отличие от него самого, как раз имел прекрасную квартиру в центре города, на Печерске. Вера рассказывала, что тот уже два года, как вдовец, и от покойной жены ему досталась приличная трехкомнатная квартира.

Двинятин в бешенстве двинул ногой по бетонному забору стройки, отчего тому ничего не сделалось, и решительно направился в сторону театра. После сегодняшней встречи Билибин оставит его женщину в покое раз и навсегда.

Спектакль давно закончился. Антон, разгоряченный аплодисментами и восторгами, долго не мог остыть, все разговаривал, громогласно шутил. В тесной гримерной все свободное пространство было завешано театральными костюмами и заставлено зеркалами, отовсюду сверкали лампы, а еще толпились люди и стоял гомон. Пахло свежими цветами и потом. Партнер Билибина, пожилой артист с помятым лицом, переодевался, не стесняясь женщин, поклонниц Антона. А они, ни на кого не обращая внимания, окружили своего кумира и благодарили его. Артист поискал глазами Веру Лученко, не нашел. Значит, ушла… Она намекала, что сегодня уйдет сразу после спектакля, но он не поверил, думал, кокетничает. Эх, жаль. Какая женщина! Он таких еще не встречал. Впрочем, она все равно женщина, а значит, шансы затащить ее в постель имеются.

Антон мимоходом посмотрел на себя в зеркало. Когда волна поклонниц схлынула и он остался в комнатке один, он изучил свое отражение внимательнее. Да, шансы есть. Высокий, статный, широкоплечий, карие глаза в обрамлении густых ресниц. Все как положено. Значит, надо продолжать осаду! К каждой юбке есть свой ключик, только запасись терпением…

В раскрытые двери гримерной поминутно заглядывали уходящие домой сотрудники театра. Они усмехались, видя, что Антон Билибин засиделся, — знали почему. В очередной раз он услышал сзади шаги, но не оглянулся. Это охранник. Он всегда подходит именно в такое время и начинает клянчить выпивку.

— Антон… Кхе-кхе… — послышался голос. — Это самое… Осталось?

— Заходи, дядь Леша. — Артист достал из шкафчика початую бутылку. — Как всегда. Только смотри, не засни на дежурстве!

— Не… Как можно.

Это был своего рода ритуал. После удачно проведенных спектаклей охранник всегда заходил и всегда Антон его угощал. Артисты суеверны, у каждого свой набор мелочей, которые надо соблюсти, и тогда обязательно повезет и в следующий раз. Например, из гримерной нельзя выносить мыло, а входить в нее обязательно нужно с левой ноги… Но хуже всего, если кто-нибудь заглянет в зеркало через твое плечо. Что касается охранника и артиста, то даже слова ими произносились одни и те же. Правда, сегодня в обычном ритуале не хватало одного звена. Антон никогда не уходил после удачного спектакля один. То есть без женщины. Или с поклонницей, или с коллегой. Он очень надеялся, что уйдет сегодня с Верой Лученко. Не получилось. Ничего, получится в следующий раз! В своей мужской неотразимости Антон был совершенно уверен.