Подойдя к прилавку, Джоунс нацарапал на клочке бумаги несколько слов и протянул Келли. Тот пробежал глазами написанное.

— Послушай, Джонси! Когда-то я к тебе хорошо относился, но сейчас ты внушаешь мне отвращение! Одно дело приторговывать всем этим дерьмом, другое — самому этим заниматься… — Келли передернул плечами, швырнул в Тони скомканным клочком бумаги, плюнул в сердцах и вышел вместе со своими амбалами.

Джоунс вздохнул с облегчением. Подумал было предупредить Макдугалла по телефону, но, поразмыслив, отказался от этой идеи. Пусть Патрик собьет с Макдугалла немного спеси, тем более что это ему ничего не стоит.

Оуэн сидел на диване и смотрел видеофильм. Ему все надоело: и его новая жизнь, и видик, и спиртное, даже сигареты! Да еще этот Джимми! Сперва прикинулся другом, а потом такое стал с ним проделывать, что Оуэн прямо-таки заболел. И теперь Оуэну отсюда не выбраться, как из тюрьмы!

Накануне вечером его повели к вокзалу Кингз-Кросс, и, пока его школьный приятель Джозеф вел переговоры с какими-то мужиками, Джимми крепко держал Оуэна за руку. За всю свою жизнь Оуэн ни разу не испытывал такого страха. Джозеф, дурачась, предлагал клиенту «цыпленка», то есть подростка. Мальчики, которым не было и десяти, назывались «весенними цыплятами» и стоили огромных денег.

Джимми сперва немного смущал довольно высокий рост Оуэна, но, стоило клиенту провести рукой по его лицу с нежной, шелковистой кожей, как сомнения исчезали. К счастью, Оуэн чувствовал недомогание, и Джимми задал ему трепку за плохое поведение. По крайней мере, это было лучше, чем идти куда-то с незнакомым мужиком. Конечно, все тело ныло от побоев, под глазом красовался синяк, но на какое-то время его оставили в покое. Довольно скоро Оуэн понял, зачем его сюда привели.

На экране появился во всей своей красе Сильвестр Сталлоне, с непосредственностью ребенка Оуэн упивался фильмом «Первая кровь». Сталлоне — его любимый актер. Видеофильмы, которые любил Джимми, Оуэну не нравились. В некоторых из них снимались и Джозеф, и сам Джимми, и другие ребята, зачастую совсем малолетки, вроде того мальчугана, которого Джимми держал взаперти у себя в спальне. Бедняга не переставал плакать, и приходилось включать телевизор на полную громкость, чтобы заглушить его вопли. Часто бывало, что Джимми приводил какого-нибудь мужчину прямо в свою спальню, и уж тогда несчастный малыш вопил целыми днями. Оуэн всего раз, и то мельком, видел его: полукровка с огромными карими глазами. Его снимали почти во всех видеофильмах, особенно нравившихся Джимми. Джозеф рассказывал, что во время съемок Джимми поил их виски, давал таблетки, и они смеялись и веселились. Но Оуэну было не до смеха. Ему до смерти хотелось домой, к маме. Он собирался провести здесь дня два, не больше, а уже прошло две недели. И Оуэна терзал страх. Его тошнило от пиццы и цыпленка, зажаренного по-кентуккийски. И вообще от всего. Особенно от Джозефа и Джимми!

— Опять ты смотришь это дерьмо? — нарушил размышления Оуэна громкий голос Джимми.

Он был в одних подштанниках, и Оуэн, с отвращением глядя на его заплывшее жиром тело, невольно запахнул свою несвежую пижамную куртку — ходить в собственной одежде ему не разрешали.

Джимми тяжело плюхнулся на продавленный диван и похлопал рукой по подушке.

— Иди ко мне, Оуэн! И не прячь глаза! Не раздражай меня. А то придется тебя наказать, а я этого не люблю. Мое дело — заботиться о вас. — Макдугалл не говорил, а прямо-таки пел, но Оуэн ничего, кроме отвращения, к нему не испытывал. Опять он за свое, этот Джимми! Пристает и пристает!

— Ну побалуешься ты со мной немножко, зато сколько денег получишь! Спроси хоть у Джозефа. Нет такого дня, чтобы я не дал ему десять фунтов. Пусть тратит, как хочет! А это целых семьдесят фунтов в неделю. Много ли ты знаешь ребят с такими деньгами? А мои все живут припеваючи. И маленькие, и большие. Парнишки постарше, крутые, очень любят меня. И если узнают, что какой-то молокосос тут выпендривается, чего доброго, разозлятся! — Не трудно было догадаться, что Джимми угрожает.

В это время в дверь постучали. Оуэн обрадовался, что теперь Джимми хоть на время отстанет от него, и тут же испугался. А вдруг это кто-то из крутых парней? Джимми схватил валявшиеся на полу брюки и, приглаживая на ходу волосы, пошел к двери.

До Оуэна донеслись приглушенные голоса, и в следующий момент Джимми вернулся вместе с мужчиной, одетым в черный костюм, с портфелем в руках. Мужчина улыбнулся Оуэну, и у того душа ушла в пятки.

— Мальчик здесь, сэр. Я запру дверь, потому что, как вам известно, дети везде суют свой нос. — Все это Джимми произнес тоном добродушного папаши, не переставая при этом улыбаться, и Оуэн снова почувствовал приступ тошноты. Мужчина, все еще улыбаясь, направился к спальне, в которой был заперт пятилетний малыш.

Когда-то дом этот, видимо, выглядел вполне импозантно и принадлежал одному владельцу, теперь же квартиры сдавались внаем. Общей оставалась только парадная дверь, а поскольку снятая Джимми квартира помещалась на первом этаже, посетители сразу попадали в гостиную. Столовая и буфетная превратились в спальни. Окна были забраны решетками еще в самом начале, когда шло строительство дома. Джимми принадлежала еще одна квартира, в полуподвале. Вообще их было у него множество, по всему Лондону. Смирись Оуэн со своим положением, его, возможно, перевезли бы в другое, более безопасное место.

Джимми впустил мужчину в спальню, а сам прошел на кухню за таблетками и виски. Из спальни доносились жалобные крики маленького узника, и Оуэн зажал уши.

Будь здесь мама Оуэна, знала бы, как помочь мальчику.

Уж она-то разделалась бы с этим Джимми! А его, своего любимого сына, увезла домой.

Погруженный в эти печальные размышления, Оуэн только сейчас заметил, что с экрана исчезло изображение — фильм кончился. С трудом сдерживая слезы, Оуэн думал о том, как больно будет этому мальчику, если с ним захотят проделать то же, что проделал Джимми с Оуэном.

Тут в дверь опять застучали. На этот раз громко и настойчиво. Оуэн подумал, что это те самые крутые ребята, о которых говорил Джимми, и буквально вжался в диван.

Джимми вышел из спальни.

— Нечего барабанить! — заорал он. — Сейчас открою! Минуты ведь не прошло!

Джимми открыл дверь и, к изумлению Оуэна, навалился на нее всей своей тяжестью, пытаясь снова захлопнуть. Но в следующий момент дверь распахнулась так резко, что Джимми свалился на пол, а дверная ручка с грохотом стукнулась о стену.

Пятеро здоровенных амбалов ворвались в прихожую, и один из них, темноволосый, в бежевом пальто, изо всех сил пнул Джимми ногой в пах. Потом поглядел на Оуэна:

— Ведь это ты Оуэн, да?

Оуэн кивнул.

— Твоя мамочка с ума сходит от беспокойства. Пошли, сынок, я отведу тебя домой. О’кей?.

Оуэн поднялся с дивана. Ноги у него дрожали, и он старался хоть как-то прикрыться своей пижамной курткой. Мужчина в бежевом пальто нахмурился.

— А где же твои штаны, сынок? Найди их и надень! Мы подождем тебя здесь, ладно?

Оуэн пошел в спальню, которую делил с Джозефом и Джимми, и с лихорадочной быстротой, не помня себя от радости, надел штаны и все остальное, а выйдя в прихожую, натянул еще и рейтузы. Один из мужчин, наголо обритый и без единого зуба, ухмыляясь, держал у самого горла Джимми большую отвертку.

— Скажи им, сынок! Скажи, что я не собирался причинить тебе никакого вреда! Ты скажешь им, да?! — хныкал Джимми, замирая от страха.

Тут Оуэн вспомнил о мальчике. Тот вдруг затих.

— Послушайте, мистер! Там тоже мальчик! — Оуэн указал на дверь спальни. — Совсем маленький. Он там не один.

Патрик, буквально озверев, распахнул дверь спальни и увидел на кровати какого-то типа, который зажимал рот ребенку. Брюки его были расстегнуты, и безупречно выстиранная и выглаженная манишка свисала над дряблым членом.

— Вы только посмотрите, мистер Келли, что делают, мать их…?! — воскликнул Дики Брустер, один из четверых пришедших с Патриком. Он ворвался в спальню и так врезал мужчине, что тот едва не свалился с кровати, а мальчик, почувствовав себя на свободе, стал громко визжать, округлив от ужаса свои огромные глаза и захлебываясь слезами и соплями, которые текли по лицу и попадали в рот. Дики бережно вытер ребенку нос и глаза краем грязной простыни, почти целиком закрыв ладонью лицо мальчика. Патрик и его люди буквально замерли, наблюдая эту сцену. Ничего подобного они и представить себе не могли! Дики завернул мальчика в одеяло, взял на руки и постарался приласкать, насколько это было возможно при его грубой натуре.