— И что же вы сделали? — тихо спросила Кэйт.

— Пинком сбил его с ног, а когда он поднялся, стал гонять по каморке. Он был уже настоящий старик, но я врезал ему по яйцам. Да, родному отцу! А перед уходом швырнул на постель пятьдесят фунтов и сказал, что больше он от меня ничего не получит. До сих пор помню, как он шарил по постели. Деньги искал. Лицо все в крови. Наконец нашел, схватил — как собака кость. Я возненавидел его тогда. Вернулся домой, поглядел на свою Мэнди и подумал, что отец другого не заслужил. И еще подумал, что никогда не причиню боли своей крошке. Но жизнь распорядилась по-другому. Ей суждено было испытать боль более страшную. Жестокую боль! — Он всхлипнул. — Ладно, как бы то ни было, я найду этого извращенца. Достану из-под земли. Мои парни уже рыщут везде. Пусть только попадет в мои руки… — Он не договорил.

— Право же, мистер Келли, предоставьте это лучше нам.

Патрик зло и в то же время с горечью рассмеялся:

— У вас что, крыша поехала, как говорят нынешние юнцы? Неужели я допущу, чтобы этот негодяй оказался в руках «работников социальной сферы» или каких-то там «милосердных»? Неужели позволю поместить его в какую-нибудь превосходную лечебницу, где он в полной безопасности будет гулять по парку, смотреть телевизор и видео? А года через два-три выйдет как ни в чем не бывало на волю и пойдет работать в детский дом или еще куда-нибудь в этом роде, да? Нет уж, дорогая моя! Ничего этого не будет. Он дорого заплатит за смерть моей девочки и другой женщины тоже. У той ведь, черт побери, трое маленьких ребятишек! Признайтесь, неужели вы считаете справедливым, чтобы этот ублюдок наслаждался жизнью, а моя крошка гнила в земле?! Да ни за что на свете!

Кэйт молчала, опустив голову, чувствуя, что в чем-то Келли прав. Высокие принципы — это, конечно, прекрасно, насилие — удел скотов. И все же в самых дальних уголках души против ее воли зрело ощущение, что насилие по отношению к преступнику, пожалуй, допустимо. Ведь у нее у самой дочь. Но всю жизнь она считала, что справедливости следует добиваться только законными путями. За это ей и платят. Что и говорить, она прекрасно понимает Келли, его желание жестоко расправиться с преступником. Однако не позволит ему этого. Отыщет убийцу и засадит в тюрьму.

Злом зла не побороть. Насильник, несомненно, душевнобольной! Его необходимо изолировать от общества. Когда она отыщет его — именно когда, а не если, — то упрячет подальше для его же собственного блага!

У медали две стороны. Келли сам это поймет, когда немного успокоится.

По крайней мере, она на это надеется. Она слышала, как тяжело вздыхает Патрик, и тоже тихонько вздохнула, подумав о том, какое его постигло горе — ведь он потерял самое дорогое, что было у него в жизни.

— Сколько сейчас времени? — решилась наконец спросить Кэйт.

— Без четверти двенадцать. — Он печально поглядел на нее. — Простите меня! Сегодня такая ночь — единственная в году! — а я вас оторвал от семьи.

— Не надо извиняться, мистер Келли.

Лицо его было совсем близко от ее лица, и на Кэйт вдруг нахлынуло какое-то странное ощущение: ей показалось, будто она только что закончила бег на длинную дистанцию, даже дыхание перехватило.

— Вы же знаете, это моя работа.

Патрик Келли смотрел в карие глаза Кэйт. Выражение печали придавало им какое-то особое очарование, и он подумал, что именно в глазах таится загадочность женской души.

В четверть второго Кэйт вернулась в полицейский участок Грэнтли. Келли предоставил ей свой автомобиль, и она попросила водителя подбросить ее к больнице, где оставила свою машину. Чем меньше будут знать о ней и Патрике Келли, тем лучше. А о чем, собственно, знать? Она просто поддержала его в трудную минуту, вот и все. Но Кэйт хорошо знала, что это не так. По крайней мере, для нее. Она разозлилась на себя: нечего копаться в собственных чувствах. В конце концов, Келли потерял дочь, и точка!

Аманда, Уиллис и старший инспектор Рэтчет все еще сидели в дежурке.

— Я была с Келли, он просто убит горем. Никогда бы не подумала, что буду так сочувствовать этому человеку!

— Ладно, Кэйт. У нас ничего нового, если не считать того, что темно-синий «орион» видели не только на пустыре, но еще и на Партебай-роуд в тот же день. Одна женщина, которая выгуливала собаку, сообщила, что машина сделала полный разворот и поехала в обратную сторону — потому она и запомнила ее. Необходимо завтра произвести еще один опрос.

— Хорошо. Я этим займусь.

Бровь Рэтчета поползла вверх.

— Пусть кто-нибудь помоложе внесет в это дело свою лепту. Завтра — рождественское утро, и вы вполне заслужили отдых.

Кэйт замотала головой:

— Нет-нет, сэр, я сделаю это сама. Хочу поскорее поймать ублюдка!

Уиллис и Докинс взглянули на нее с любопытством: она редко употребляла бранные слова.

— Аманда, свари мне, пожалуйста, кофе! Будь так добра! Черный, и побольше сахару. А теперь, Уиллис, я готова выслушать ваш рапорт за прошедший день.

Уиллис взял папку и подошел к столу Кэйт.

Рэтчет внимательно наблюдал за ней. Она выпила, сразу видно, и вообще какая-то она не такая… Рэтчет не мог бы сказать с полной определенностью, почему ему так показалось. Ну что же, подумал он, рано или поздно, как любит говорить его супруга, все тайное становится явным.

Второй день Рождества, общенациональный праздник, Джордж и Илэйн провели в окрестном лесу, где катались по просекам на машине. Когда они проезжали через Воксхолл-Драйв, Джордж про себя улыбнулся: интересно, как повела бы себя Илэйн, узнай она, что ее муж и есть тот самый «Потрошитель из Грэнтли»?

Впрочем, сейчас Илэйн больше всего занимает будущий отпуск с подружками и два свободных вечера в неделю, на которые Джордж с легкостью согласился. Джордж знал, что она несколько озадачена его согласием на личную «светскую жизнь» и вполне искренне считает это с его стороны огромной жертвой. Более глубокое заблуждение, разумеется, даже трудно себе представить!

Вечера, которые Илэйн проводила с подругами, он использовал для «налетов». «Налетчик», «налет», «налетать». Эти слова были для него как музыка, по звучанию чем-то напоминая «наглеть», «наглость», «наглец», а по смыслу — «отвага» и «дерзость». Пока Илэйн — болтается где-то, он может либр совершать «налеты», либо спокойно смотреть видик. Главное — чтобы она позвонила по телефону, прежде чем вернуться домой, и не застала его врасплох. Ради этого он даже готов заехать за ней, якобы беспокоясь за ее безопасность. Думая об этом, Джордж мысленно ухмылялся. Все это наилучшим образом сказалось на их супружеских отношениях: он перестал раздражать Илэйн, и она наконец заткнула свою глотку. Жаль только, что это не случилось много лет назад!

Тогда по крайней мере он мог бы трахать ее извращенным способом, не то что сейчас, когда она близко его к себе не подпускает, не признавая за ним права вообще ее трахать, хотя бы «по старинке», будто он ей не муж.

— О чем ты думаешь, Джордж?

Илэйн смотрела на него скептически: она терпеть не могла, когда он долго молчал! Джордж поставил машину у дома и улыбнулся:

— О том, какая замечательная у меня жена.

Изумленная, Илэйн всей своей тушей повернулась к нему:

— Правда, Джордж?

— Правда, Илэйн. Ты в самом деле хорошая жена!

— Ну что ж, спасибо на добром слове.

Почему-то она не ответила ему комплиментом на комплимент, когда они вылезли из машины, и пошла вперед по садовой дорожке.

Едва только Илэйн отперла дверь, раздался телефонный звонок, и она помчалась в гостиную.

— Это твоя сестра Эдит из Америки! — крикнула она Джорджу, который в прихожей вешал в шкаф свое пальто.

— Привет, Эдит! — В голосе его звучала неподдельная теплота. Они всегда были дружны с сестрой. Оба страдали из-за взбалмошной и жестокой матери, и страдания сблизили их.

— Привет, Джорджи! Я просто не могла тебе не позвонить. Счастливого Рождества!