— Вам сейчас лучше поехать домой, — обратилась сестра к Кэйт. — Девочке необходимо как следует выспаться.

Кэйт не возражала. Она поцеловала Лиззи, убрала с ее лица волосы и при этом не переставала улыбаться, хотя это ей стоило немалого труда.

— Я утром приду, хорошо?

Лиззи кивнула и закрыла глаза. Как только Кэйт раздвинула дверь палаты, навстречу ей шагнул Патрик.

— О Кэйт, я места себе не нахожу! — Он раскрыл ей объятия, она кинулась ему на грудь, ощутив исходившую от него силу, и сразу почувствовала себя в безопасности. Он стал гладить ее по голове, целовать, а она, уткнувшись лицом в воротник его кашемирового пальто и вдыхая аромат его тела, туалетной воды и сигаретного дыма, не выдержала и разрыдалась.

Они вместе вышли из больницы, и он повел ее к своей машине. Кэйт даже не пришло в голову спросить, как он узнал о том, что она здесь. И вообще как он узнал о случившемся.

Она просто радовалась тому, что он рядом.

Эвелин услышала шум подъехавшей машины и выглянула в щель между тяжелыми шторами. Машина была шикарной, и Эвелин фыркнула: наверняка за кем-то из соседей. Но тут же нахмурилась, увидев вылезавшую из автомобиля дочь. Впрочем, столько событий произошло за последние сутки, что нечему удивляться. Тем временем из машины вышел мужчина, и когда оба повернулись лицом к дому, Эвелин задернула шторы.

Она села на диван и так и сидела, пока в замке не проскрежетал ключ. Эвелин не могла заставить себя выйти навстречу дочери, как обычно, и шумно поздороваться с ней. Она слышала голос Кэйт и низкий баритон мужчины. Снова, в который уже раз, приложив к глазам промокший от слез платок, Эвелин решила дождаться, когда они войдут в гостиную.

Патрик помог Кэйт снять куртку и кинул ее вместе со своим пальто на перила лестницы. Кэйт была тронута. Патрик держался так, словно и сам жил в скромном, как у Кэйт, доме. Впрочем, когда-то он и в самом деле жил более чем скромно, не имея даже того, что имела Кэйт.

Идя следом за Кэйт в гостиную, Патрик как бы вбирал глазами все, что попадалось по пути: от хороших, но уже поистершихся ковров до тесно заставленных книжных полок в гостиной. В комнате было тепло и уютно. На диване сидела маленькая женщина, вся в черном. Лицо ее светилось умом и добротой, и Патрик сразу проникся к ней симпатией.

— Мам, это мой друг, Патрик Келли. Он привез меня из больницы.

Эвелин склонила голову и скользнула взглядом по Келли: широкий в плечах, длинноногий, с красивыми темно-карими глазами. А у Кэйт не такой плохой вкус, как она думала. Фамилия мужчины была ей знакома: за тем самым рождественским ужином, о котором не хочется вспоминать, Кэйт упоминала о нем. Келли — фамилия ирландская. И если в этом человеке течет хоть капля ирландской крови, он не может быть негодяем!

— Здравствуйте.

Патрик улыбнулся, и Эвелин ответила ему улыбкой.

— Ну что малышка? — спросила Эвелин, заметив, как осунулось лицо дочери.

— Неплохо, мам, вернее, не так уж плохо, если учесть, что произошло. Порезы на руках оказались не опасными, хорошо, что я вовремя спохватилась. Завтра ее покажут психиатру.

Патрик сел в кресло у камина, и Кэйт повернулась к нему:

— Хотите чего-нибудь выпить? У меня, кажется, есть бутылка шотландского виски. — Кэйт прошла к бару, налила по бокалу Эвелин, Патрику и себе и села на диван рядом с матерью. Глядя на них, Патрик думал, что они как две горошины из одного стручка: обе скуластые, волосы растут ото лба треугольником, нос почти римский, классический. Каждая деталь сама по себе безукоризненна, но в сочетании проигрывает. И ни одну из женщин, ни мать, ни дочь, в конечном итоге нельзя назвать красавицей — скорее привлекательной. Но женщины такого типа с возрастом лишь хорошеют, и Кэйт казалась Патрику обворожительной.

Первой нарушила молчание Эвелин:

— Значит, девочку покажут психиатру? Что ж, это прекрасно! С Лиззи явно творится что-то неладное!

Кэйт, не поднимая глаз, кивнула, И сердце Патрика защемило от жалости к ней.

— Это вы недавно потеряли дочь? — обратилась Эвелин к Патрику и, получив утвердительный ответ, продолжала: — Ничего нет страшнее, чем потеря ребенка, да еще при таких ужасных обстоятельствах.

В глазах Эвелин Патрик прочел сострадание.

— Мой сын, — снова заговорила она после паузы, — вот уже двадцать лет, как уехал в Австралию. Он регулярно звонит, но это совсем не то. Я почти забыла его, потому что вижу только на фотографиях. Другое дело, когда ребенок вырастает у тебя на глазах!

Рассказ Эвелин до глубины души тронул Патрика, и он почувствовал, что она прониклась к нему симпатией так же, как и он к ней. Он был бесконечно благодарен этой старой женщине за сочувствие и стремление хоть чуть-чуть облегчить его страдания и, едва не расплакавшись, с трудом проглотил подступивший к горлу комок и залпом допил свое виски.

Чтобы отвлечься от мыслей о внучке и поддержать разговор, Эвелин, переменив тему, спросила:

— Ваши предки были ирландцами, мистер Келли?

— Да. Отец жил в Дублине, а мать родом из Корка. Сам я родился в Глезневине, а сюда попал, когда мне уже было два года.

— Бог ты мой, Глезневин я знаю! А матушка ваша еще жива?

— К сожалению, нет, — покачал головой Патрик. — Прекрасная была женщина.

— Держу пари, что вы часто о ней вспоминаете, да?

Он снова улыбнулся:

— Да, вы не ошиблись.

Перед его мысленным взором возник образ матери. Ее всегда красные до локтей руки и опухшие колени. Мать работала на людей: стирала белье и мыла полы. А когда возвращалась домой после церковной мессы, лицо ее было безмятежным и на губах играла улыбка. В день его рождения мать всегда совала ему в руку шиллинг, если даже в доме почти совсем не было денег, а на Рождество покупала апельсины и какую-нибудь пустяковую игрушку. Воспоминания о матери до сих пор согревают ему душу.

Кэйт как-то отрешенно смотрела на Эвелин и на Патрика. При иных обстоятельствах они наверняка распили бы бутылочку их любимого виски «Бушмилл» из потаенных запасов матери и болтали бы ночь напролет, предаваясь воспоминаниям. Как хорошо, что Патрик здесь, с нею! На него можно положиться и хоть на короткое время забыть о том страшном, что произошло с Лиззи. Она — мать и должна ей помочь! Но как? Сложность задачи приводила Кэйт в отчаяние.

Она снова подошла к бару, чтобы наполнить бокалы, но увидела, что бутылка почти пуста.

— Пойду принесу свой «Бушмилл», — сказала Эвелин, поднимаясь с дивана.

Патрик с улыбкой взглянул на Кэйт.

— Постарайся расслабиться! Лиззи сейчас в безопасности. А поволноваться успеешь и завтра!

— Я чувствую Себя совершенно беспомощной, черт бы меня подрал! Ведь все происходило у меня под носом! Как же я могла не заметить?

Патрик взял ее за руку и привлек к себе.

Она поглядела ему в глаза.

— Слушай, Кэйт, не ты первая, не ты последняя! Все мы, родители, в какой-то момент произносим нечто подобное. Помню, что творилось со мной, когда я узнал, что Мэнди спит с этим подонком Кевином! Обоих хотел придушить. Но — увы! Что случилось, то случилось! И тут уж ничего не поделаешь. Повторяю тебе: налаживай отношения с дочерью. Другого выхода нет!

Патрик конечно, прав, думала Кэйт, и все-таки она упустила дочь, в этом нет никакого сомнения.

Эвелин не заставила себя ждать и вернулась в гостиную с бутылкой ирландского виски.

— Вот. Это моя «святая вода», повышает тонус и придает силы. Моя двоюродная сестра из Колрейна — Господи, благослови и укрепи ее! — присылает его мне регулярно. Благодаря родниковой воде это виски обладает специфическим вкусом. Вам, кстати, известно, что полное имя моей дочери — Кэйти Дэйли? Да, да!

Патрик засмеялся.

«Кэйти Дэйли» — была любимой песней его матери. В ней говорилось о том, как солдаты увели девушку в тюрьму за то, что она приготовила запрещенное ирландское виски.

Эвелин до краев наполнила бокалы, и Кэйт, сделав небольшой глоток, почувствовала, как обожгло горло.