Не успела Кэйт рта раскрыть, как в дверь забарабанили.

— Войдите!

В кабинет ввалился Кэйтлин.

— О, Кэйти, привет! Как твоя бедная дочурка? — Он весь лучился радостью. — Вот здорово, что я застал тебя! Когда приступаешь к работе? Я тут, пока тебя не было, тщательнейшим образом вел записи, чтобы ни одна деталь от тебя не ушла!

— Завтра выхожу на работу!

— Отлично! Надеюсь, дочка в порядке?

— Тебе что нужно, Кэнни? — повысив голос, спросил Рэтчет.

— Кому? Мне? — ткнул себя пальцем в грудь Кэйтлин. — Ничего. Ровным счетом ничего! Я искал Кэйти, а мне сказали, что она у тебя! Ладно, до завтра!

Он улыбнулся Кэйт и слегка подмигнул. Но, направляясь к двери, вдруг шлепнул себя по лбу и повернулся.

— Ты уже закончила разговор, Кэйт?

Кэйт поглядела на Рэтчета, и тот ей кивнул.

— Да, закончила!

— Тогда пошли, ознакомишься с последними донесениями! Там, между прочим, масса интересного!

Она поставила чашку на стол, кивком головы попрощалась с Рэтчетом и последовала за Кэйтлином. Когда они вышли из кабинета, Кэйтлин взял ее под руку и повел в небольшую закусочную, посещаемую служащими участка. Называлась она «Лебедь» и всегда была битком набита. Кэйтлин принес два бокала виски и, усадив Кэйт за столик в уголке, предложил выпить за здоровье ее дочери.

— Спасибо, Кэйтлин!

Он небрежно махнул рукой:

— Не сомневайся, я понимаю, что тебе пришлось пережить. Когда моя дочка легла на аборт, я чуть не чокнулся от волнения! И спасла меня только работа. В такие моменты нельзя бездельничать.

— А я думала, вы католик! [24]

— Конечно, католик, все мы католики, но ей-то в то время исполнилось только четырнадцать! Это был настоящий кошмар! Ну а что с твоей девочкой? Только правду!

Сама не зная, как это получилось, Кэйт рассказала ему буквально все.

— Наркотики для родителей просто кара Господня. Смотри, глаз с нее теперь не спускай, а то опять хватанет «дозу». Эти «дозы» для них — все равно что для больного лихорадкой одеяло.

Кэйт про себя усмехнулась: ну и сравнение!

— А что все-таки нового в расследовании?

— По правде говоря, Кэйт, ничего. Это я Рэтчету мозги пудрил. Но думаю, скоро что-нибудь прояснится! Мы тщательно изучаем каждого подонка, каждого подозреваемого, но это все равно что писать в море: слишком их много!

— Огромное спасибо, Кэнни, за поддержку!

Кэйтлин засмеялся:

— Ну знаешь, не каждому удается заполучить такого хорошенького инспектора. Подсунут какого-нибудь здоровенного алкаша, вонючего, как бывший в употреблении презерватив, и работай с ним в паре!

Кэйт усмехнулась: в самых невероятных обстоятельствах вдруг находишь друзей!

— А что нового в деле Луизы Батлер?

— Ничего! Мы, ясное дело, считаем, что это убийство, и если в ближайшее время не будет обнаружено ее тело, то… — Он не договорил.

Кэйт поднялась:

— Ну что? Повторим?

— С удовольствием! Хорошее это дело — эмансипация женщин. Теперь пригласить куда-нибудь даму обходится гораздо дешевле, чем раньше.

Кэйт прошла к бару и мимоходом взглянула на настенные часы. Половина седьмого. Она выпьет еще немного с Кэйтлином и поедет домой. В восемь ее будет ждать Патрик, а до этого она хотела обзвонить знакомых и попробовать отыскать Дэна, чтобы сказать ему пару ласковых. Она готова к беседе с ним.

Джордж стоял в спальне чем-то очень озабоченный. Лицо его было напряженным, с выражением глубокого беспокойства. Он был совершенно уверен, что булавка для галстука должна лежать в верхнем ящике комода. Но там ее не было. Он вытащил ящик и перенес его на кровать. Рылся, рылся, но булавка будто сквозь землю провалилась.

От сильного волнения он прикусил зубами щеку. Он обыскал всю спальню самым тщательным образом — все напрасно. Скорее всего, он потерял ее в предновогоднюю ночь! Джорджа пот прошиб. После того как Илэйн уехала, он очень спешил и сейчас никак не мог вспомнить, надел он тогда галстук или нет. Здравый смысл подсказывал, что, конечно, надел. Он вернул ящик на прежнее место и решил ехать к карьеру, искать булавку.

Она должна быть на теле убитой. Хорошо еще, что у него хватило ума закопать свою жертву. «Дьявол никогда не оставляет своих слуг на произвол судьбы», — часто повторяла его мамаша. И была права. Он не раз убеждался в этом.

Было без пяти семь. Сегодня Илэйн должна ехать на вечеринку, и как только уберется из дому, он отправится на место своего преступления. Джордж, как всегда аккуратный, поправил покрывало на постели и вышел из спальни. В этот момент до него из ванной донеслось пение Илэйн: «Я танцевать хочу!» Он поморщился: что бы ни делала жена, все вызывало в Джордже раздражение. От нее чокнуться можно. Голос Илэйн становился все громче и преследовал его, пока он спускался по лестнице: «Я б танцевать могла, я б танцевать могла, я б танцевать могла… всю ночь!»

Господи, думал Джордж, куда деваться от ее голоса? Куда деваться от нее самой?

В восемь сорок пять Джордж уже стоял у того места, где закопал тело Луизы Батлер. Он поставил на землю большой фонарь, надел садовые рукавицы и принялся откапывать свою жертву. Рукавицы мешали сбрасывать с насыпи камни, и Джордж кряхтел и пыхтел, буквально выбиваясь из сил. Как глубоко он ее тогда закопал! Убийца опустился на корточки, чтобы перевести дух, и тут в нос ему ударил запах разлагающейся плоти.

Джорджа едва не вырвало. Посмотрел бы он на себя сейчас! Лицо позеленело и сморщилось. Настоящий старик. Он извлек из кармана платок, завязал нос и рот и, сделав над собой усилие, стал снова ворочать камни и землю. Наконец он докопался до тела.

Ну слава Богу! — вздохнул он с облегчением.

Он вытащил руку убитой, потом тщательно счистил грязь с лица и осветил фонарем труп.

Какая мерзость! Джорджа передернуло.

За восемь дней тело раздуло, и оно как-то причудливо изогнулось. Роскошные волосы перемешались с землей, а глаза, смотревшие тогда на Джорджа в упор, стали молочно-белыми. Приоткрытый рот принял форму буквы «о», и Джордж пальцем выковыривал из него грязь, словно повитуха слизь изо рта новорожденного. Проделав все это, Джордж отряхнул рукавицу и снова принялся шарить по телу.

Булавки не было.

Тогда Джордж вытащил из ямы труп целиком и со всем тщанием осмотрел его: страх исчез, уступив место инстинкту самосохранения, который сейчас и диктовал ему его действия. Джордж искал даже между ногами и в заднем проходе, а когда попытался перевернуть труп, он выскользнул у него из рук, оставив на рукавицах рваные клочья кожи.

Джорджа снова передернуло, на этот раз — от злости. Чертова сучка! Чего доброго, еще навлечет на него беду!

Уже девять тридцать семь. Целый час он тут роется! А булавки нет как нет!

Джордж выпрямился и стал счищать с себя грязь. Из-за сырой погоды он весь был облеплен ею. Надо сматываться побыстрее, чтобы к возвращению Илэйн привести себя в порядок.

В приступе охватившей его ярости Джордж принялся пинать ногами труп, наслаждаясь мягкостью и податливостью плоти под каблуками башмаков. Он перевел дух и прикрыл рукой уставшие от напряжения глаза, а когда открыл их, ахнул: лицо Луизы Батлер превратилось в месиво!

Джордж сунул в карман пальто рукавицы, склонился над телом, вдруг ощутив невыразимую нежность, разложил пряди волос вокруг того, что было когда-то лицом, смахнул с него сороконожку, пытавшуюся залезть в ухо.

Очень довольный своей работой, Джордж прихватил фонарь и пошел к машине. Он поставил ее чуть ли не в четверти мили отсюда и теперь шагал, весь перепачканный грязью, с одной-единственной мыслью: где же булавка, черт бы ее подрал?

Луиза Батлер была теперь выставлена на всеобщее обозрение. Ее искалеченное тело казалось молочно-белым при свете луны.

Илэйн, счастливо улыбаясь, сидела в ресторане с Хэктором Хендерсоном. Хэктор тоже сиял улыбкой, демонстрируя свои роскошные вставные зубы. Они иногда щелкали, его челюсти, но Илэйн больше не вздрагивала, она уже привыкла к этому, как, впрочем, и к тому, что время от времени Хэктору приходилось, прикрыв рот рукой, языком ставить челюсть на место. Все это для Илэйн не имело никакого значения. Напротив. Рослый, упитанный, веселый мужчина нравился ей не меньше, чем Рудольф Валентино, эстрадная звезда и киногерой.