Я начала барабанить ногами в переборку, но потом решила изучить каюту, прыгая по ней со связанными ногами. Но в темноте без рук я лишь ушиблась о какой-то угол. Огорченная неудачей и сломленная какой-то странной усталостью я, должно быть, провалилась в сон, ибо мне снилось, что я на «Морской нимфе», без всяких пут, и что Робби все время знал, кого похищает, и сделал он это потому, что любит меня.

Внезапно сон превратился в кошмар, и я стала сопротивляться и кричать Робби, чтобы он выпустил меня, потому что я его не люблю. Мне нужен другой человек.

И тут я проснулась как от толчка. Со мной в каюте кто-то был. Дверь распахнулась — я чувствовала холодный воздух. Даже сквозь повязку я улавливала свет — то было или освещение в каюте, или же луч фонарика, светивший мне прямо в лицо. Чья-то рука стянула повязку и сдернула маску.

Передо мной стоял Робби во всей красе. Положив руки на бедра, он смотрел на меня сверху вниз. Если я и лелеяла мысль, что мой сон был правдой и что Робби в самом деле любит меня, то она полностью испарилась, стоило мне увидеть его перекосившееся лицо и услышать сдавленный вскрик:

— Розамунда! О нет! Только не ты!

— Какого черта ты отколол такую глупость?Почему?

Этой ночью я осыпала его вопросами, и Робби грустно и покаянно отвечал мне. Но главный вопрос я должна была задать самой себе. А предельной глупостью было то, что я сделала.

Явившись сюда, в «Высокие поляны». Хотя сейчас, в эту ночь, которая, как внезапно обнаружилось, была сырой и зябкой, и у меня от страха и от злости зуб на зуб не попадал, мой визит казался самым правильным из всего, что я могла сделать.

— Почему? — повторил Робби, наливая мне исходящую паром чашку горячего кофе и присаживаясь на коврик у камина рядом со мной. — Почему я вообще вечно делаю глупости? — У него горестно опустились уголки рта. — Но я ужасно виноват перед тобой, Розамунда. И ты это знаешь. Ни за что на свете я не хотел пугать тебя. Просто не могу передать тебе, как я сожалею. Меня осенило, лишь когда я увидел завиток твоих волос из-под парика.

— Так я и подумала, — сказала я. — Хотя теперь все позади. — Я с благодарностью сжала в ладонях горячую чашку, ибо, несмотря на нашу прогулку от пристани до «Высоких полян», меня по-прежнему била дрожь. — Но ты не ответил на мой вопрос. Почему же ты так хотел похитить именно Сильвию Сильвестр?

Когда он промолчал, я стала задавать другие вопросы, целью которых было не столько разобраться в его чувствах, сколько проверить свои, — процедура столь же приятная, как жевать больным зубом или опираться на вывихнутую ногу.

— Ты влюблен в нее? — Я ждала, что меня пронзит острая боль. Ничего подобного. Даже до того, как он ответил, во мне не шевельнулось… ровным счетом ничего.

— Господи, да нет же, — возмутился Робби. — Что ты себе вообразила? Что я собираюсь держать ее под замком, пока она не скажет «да»?

— Нечто вроде того.

Робби замотал головой:

— Ни в коем случае! Она — последний человек на свете, в кого я мог бы влюбиться.

Было довольно странно, что мы с Робби сидим на пустой кухне в «Высоких полянах», бесстрастно обсуждая, влюблен он в мисс Сильвестр или нет, но почему-то меня это совершенно не волновало.

— В таком случае, — сухо сказала я, — если ты не был влюблен…

— О, я этого не говорил. Я сказал, что не был влюблен в нее.

Я помолчала, тщательно обдумывая его слова. Затем спросила:

— Значит ли это, что ты увлечен кем-то другим?

— Да.

— Могу ли я спросить — кем?

— Нет, не можешь.

— Это кто-то, кого я знаю?

— Тебе не позволяется спрашивать и об этом.

Я вздохнула:

— Что мне вообще позволяется?

Он по-братски потрепал меня по плечу и сказал:

— Позволяется быть хорошей маленькой девочкой и слушать.

Я сложила руки на коленях. Мне еще есть чему учиться. Менее всего я хотела услышать, что личность, в которую он влюблен, — это я. По ходу разговора, по каким-то его взглядам, жестам, по каким-то искренним оговоркам я получила, наверно, самый жестокий урок, который может выпасть на долю девушки. Хотя мне и сейчас неясно, каким образом я пришла к этому выводу.

— Я предполагаю, — начал Робби, — что до тебя, как и до всех прочих обитателей Дервент-Лэнгли, доходили слухи, что как-то я был влюблен в некую девушку.

— В некуюдевушку? Я слышала, что ты любил массу девушек.

— Значит, ты слышала не то. Достаточно одной — и на всю жизнь. Так что девушка была только одна.

Он уставился на свои руки. Похоже, ему стоило немалых трудов произнести следующее предложение. Я ждала. В доме стояла полная тишина. Сюда не доносилось даже уханье филина, хотя где-то на отдаленной дороге слышался шум мотора.

— Но она меня не любила, — наконец выдавил он.

— Ты уверен?

— Уверен.

— Ты ее спрашивал?

— Много раз.

Помолчав, я мягко спросила:

— Именно поэтому ты постоянно стараешься влюбиться в какую-нибудь другую девушку?

— Может быть.

Затем он погрузился в мрачное молчание, и мне пришлось осторожно подтолкнуть его к дальнейшим откровениям:

— Но какое отношение имеет та девушка, что ты любил, к похищению Сильвии Сильвестр?

— Честно говоря, не знаю. Теперь мне все это кажется полным бредом. — Робби жестом, полным отчаяния, запустил пальцы в свою пышную шевелюру. — Но несколько недель назад мне так не казалось. Мы в компании отправились на сельскохозяйственную выставку — я и несколько приятелей. Теперь-то я понимаю, что мы всего лишь подзадоривали друг друга в баре, но тогда эта мысль показалась мне заслуживающей внимания. Тем или иным образом мы похитим Сильвию и потребуем у киношников выкуп. Типичная студенческая хохма, но что-то в ней было. Я решил, что смогу провернуть эту авантюру. И если это никому не под силу, то уж я-то заставлю киношников побегать.

— Чтобы произвести впечатление на свою девушку.

— Не на мою.А просто на эту девушку. Впрочем, может, и так. Слишком ты проницательна, Розамунда.

— Я знаю, что страсти накалились. Направленные против киногруппы, хочу сказать. И предполагаю, что в глазах многих ты бы стал героем местного масштаба.

— Этакий миниатюрный Святой Георгий, поражающий змея. Но в округе не осталось змей для потрошения.

Я улыбнулась:

— Мистер Пембертон при желании вполне может претендовать на эту роль.

— Уж кому, как не тебе, знать!

— Я предполагаю, что бал-маскарад был для тебя самым лучшим шансом.

— Вне всяких сомнений.

Промолчав, я продолжала прикладываться к напитку, глядя на помрачневшее красивое лицо Робби. Казалось, что бал-маскарад остался далеко в прошлом.

Кухня у Робби была теплой и удобной — этакая продуманная недешевая смесь атрибутов старого дома и современных механизмов. Бойлер поскрипывал и покряхтывал, словно человек, который в поисках удобного положения ворочается с боку на бок. Язычок пламени поблескивал на полированных медных тазах для варенья и согревал развешанные кастрюли и сковородки, а на белоснежной крышке посудомойки были расставлены кофемолки, миксеры и морозилки, которые доставляли миссис Джексон такую радость. Я пыталась представить облик той неизвестной девушки, которая столь решительно отказалась стать хозяйкой «Высоких полян».

Наверно, это кто-то из прошлого. Скорее всего, он встретил ее в университете еще до того, как семья переехала в наши места. Или, может, девушка, которую он считал своей возлюбленной, была родом из Арундела. Или ею была та симпатичная блондинка, которую он фотографировал пару лет назад на Охотничьем балу.

Выдержав паузу, я указала ему на оплошность, которая, с моей точки зрения, была самой большой ошибкой в его плане похищения.

— Робби, как тебе только пришло в голову, что мистера Пембертона можно заставить выплатить выкуп?

Робби с обезоруживающим мужеством покачал головой:

— Только теперь я это понял. Нет. Конечно же, ничего бы не получилось.