— Прошу прощения, — отрезала я. — Это невозможно. В настоящее время мы работаем не покладая рук. Дети требуют усиленного внимания.

Он аккуратно собирал разлетевшиеся бумаги и, думаю, даже не заметил, что у меня изменилось настроение.

— Да бросьте вы, — с добродушным юмором попросил он. — Всешкольные учителя говорят одно и то же. Все они считают, что их воспитанники требуют усиленного внимания. Я и сам это слышал от своих.

— Не сомневаюсь, что он или она в корне ошибались, — ехидно заметила я. — Тем не менее так уж получается, что я права. Их знания и так уже претерпели серьезный урон.

— Из-за чего, Розамунда?

— Из-за ваших съемок.

— Ну, что за глупости! Вы преувеличиваете!

— Если вы, в самом деле так считаете, то посмотрите на их ответы. Писали десятилетние дети. Полюбуйтесь вот на это, мистер Пембертон. — Я протянула ему исчирканное и испятнанное сочинение Чарли Данна. — Я дала им тему «День у реки». И думала, что, как сельские ребята, они убедительно раскроют ее. Вы только послушайте, мистер Пембертон! «Один день у реки мы бегали за большим грузавиком— через «а», мистер Пембертон! — который возил взад и впиред— тоже обратите внимание, мистер Пембертон! — людей с какой-то странной машинной— с двумя «н», — а те спрашивали нас, как проехать к дому Мисс».

Мистер Пембертон одарил меня снисходительной улыбкой светского человека.

— А если вы думаете, что я специально подсунула вам самое плохое сочинение, просмотрите те, что вы держите в руках. Любое — я не возражаю.

Больше всего на свете мне хотелось стереть с его физиономии эту снисходительную улыбку.

— Хорошо, — засмеялся он. — Должен сказать, вы умеете убеждать. Итак, Дженис Пибоди. — Он начал читать вслух: — «В один день мой брат и я пошли к реке посмотреть, что делают люди из кино». — Мистер Пембертон насмешливо посмотрел на меня голубыми глазами и сказал: — Да, я понимаю, что вы имели в виду, говоря о грамматике. — И продолжил: «И мы смотрели, как кинозвезде мазали лицо, а потом, когда кино сняли, мы пошли за ней к реке и увидели, как мистер Фуллер поцеловал ее».

Пембертон произнес эти слова до того, как осознал, что именно он читает. Они рухнули, как камни с обрыва, — и лишь спустя какое-то время до нас дошел их смысл. Поняв его, он остановился, и его окаменевшее лицо обрело выражение, которое я могу описать только как ужас. Я сидела молча, а он стоял передо мной, не в силах вымолвить ни слова. Затем он швырнул работы на стол, пробормотал, как ни странно, извинение и, развернувшись на пятках, вышел.

Пока я сидела, раздираемая чувствами раскаяния и вины, меня не покидало желание снова увидеть его снисходительную улыбку. Но, похоже, я стерла ее навсегда.

Я могла только радоваться, что Тани не было дома, когда я дублировала мисс Сильвестр. Съемки состоялись в следующую среду днем. Отчасти потому, что в этот день я освобождалась раньше и могла быть дома в четверть четвертого, а в какой-то мере и потому, что, по заверению мистера Пембертона, ожидалась хорошая погода.

Довольно странно, что для сцены, которая по замыслу должна была происходить в сумерках, требовалась хорошая погода, но, как мистер Пембертон объяснил маме, они предпочитали снимать при ярком свете с помощью специальной оптики, придававшей изображению особую четкость. Так что время всех нас более чем устраивало.

Естественно, домой я пришла в возбужденном состоянии. Хотя Таня всегда убеждала меня, что я деловита и расчетлива, это было далеко не так, и возможность стать дублершей киноактрисы приятно волновала меня.

Оказывается, по деревне, как и полагается, уже пошли разговоры. Мне пришлось выдержать три примерки костюма и парика, а мисс Трипп, отвечающая за гардероб труппы, снимала комнату в деревне. Так что теперь я ловила на себе восторженные взгляды своих учеников, и последний аккорд раздался по окончании урока арифметики, когда четверо из моих питомцев, выстроившись в ряд, попросили у меня автографы.

Я сухо ответила, что по окончании года все они получат мои автографы и для этого не придется стоять в очереди, что привело их в некоторое уныние. Тем не менее, я оставила на их учебниках красные завитушки своей подписи. Надеюсь, они не заметили, как у меня подрагивает рука.

Естественно, последнее слово досталось Дженис Пибоди.

— Мама слышала, как мисс Трипп говорила режиссеру по телефону, что вы и она… то есть мисс Сильвестр… ну, вас не отличить. Конечно, вы не такая красивая… но в сумерках вы похожи, как горошины из одного стручка.

Ну конечно, поэтому меня и выбрали.

Я отнюдь не льщу себе и понимаю, что у меня нет ни малейшего сходства с Сильвией Сильвестр. Но мисс Трипп, эта маленькая светловолосая женщина с блестящими бусинками глаз, была настоящим гением своего дела.

— Вы на полдюйма выше и чуть крупнее, чем мадам. — Не знаю, полагалось ли называть ведущую актрису «мадам», но мисс Трипп всегда использовала это выражение. Она провела меня в длинную сборную пристройку с восточной стороны дома, которая использовалась как гардеробная. Ее содержимое напоминало пещеру Аладдина — бесконечные ряды вешалок с потрясающими платьями и костюмами, полки, уставленные картонками со шляпами и туфлями с блестящими пряжками. К деревянным распоркам потолка была приспособлена огромная круговая вешалка, на которой болтались нижние юбки, кружевные воротники, корсеты, парики, маски и даже искусственные ноги и уши. Тут пахло тканью, нафталином и специальным клеем, а вдоль одной стенки, словно солдаты на смотре, стояли манекены, и на груди у каждого из них была табличка с именем того или иного актера.

Мисс Трипп подвела меня к одному из них, уже украшенному этикеткой «мисс Розамунда Воген». Он был облачен в бархатный жакет бутылочно-зеленого цвета и пышное розовое платье. Безликая голова увенчивалась каштановым париком и широкополой шляпой с зеленым бантом. Так, как все это великолепие пока еще не украшало меня, эффект был просто потрясающим. Но это должно было неплохо смотреться даже на мне.

Поскольку снимать меня должны были с дальнего расстояния, решили обойтись без особого грима. Но даже тот, который на меня наложили, произвел поразительное воздействие — я до ужаса стала напоминать Сильвию Сильвестр. В присутствии Тани, будь она здесь, я бы не смогла удержаться от смеха и сказала бы, что я настолько перевоплотилась в Сильвию, что сейчас продемонстрирую и ее темперамент. Но сейчас рядом со мной была только мисс Трипп, которая хлопотливо, то поправляла узенький кружевной воротник, то перекладывала пряди волос, то, отступая назад, окидывала меня восторженным взглядом.

— Отлично! — подытожила она. — Не так ли? Не сомневаюсь, даже мистер Пембертои не сможет вас различить.

— Вот уж не знаю, — засмеялась я. — Думаю, что ему-то это под силу.

Мисс Трипп многозначительно подмигнула мне и сказала, что никогда не ошибалась, считая меня исключительно проницательной молодой женщиной.

Будь у меня время или желание, я бы могла сказать ей, что все в Дервент-Лэнгли заслуживают такой оценки, поскольку ни для кого не был секретом интерес, который мистер Пембертон проявлял к мисс Сильвестр. Но у меня не было ни времени, ни охоты сплетничать. Мистер Пембертон велел мне быть на съемочной площадке ровно к четырем. А его слова не подвергались сомнению.

Дверь в дальнем конце костюмерной вела мимо хозяйства операторов прямо на площадку. Когда я открыла ее и вышла на свет, то словно шагнула сквозь зеркало. Ибо навстречу по ступенькам поднималась моя копия. Мадам была облачена точно в такой же костюм, что и на мне, — вплоть до каждой складочки, каждого завитка.

Растерявшись и занервничав, я не нашла ничего лучшего, чем по-дурацки брякнуть:

— Вот это да!

Мисс Сильвестр смерила меня холодным взглядом.

— Режиссер ждет вас, — бросила она и прошла мимо меня в помещение.

Рабочий, который держал под уздцы гнедую кобылу, заверил, что я появилась точно вовремя, однако босс предпочитает, чтобы все занятые в съемках были на месте за пять минут до срока. Только что был отснят крупный план, как мисс Сильвестр садится на лошадь, но у нее это получилось не очень убедительно.