— Значит, считай большой удачей, что Сильвия Сильвестр вручила мне это платье.
Во взгляде Робби, устремленном на меня, мелькнула растерянность, сменившаяся удивлением.
— Интересно, — спросил он, — так кто проявил глупость? Кто был наивным? Ты же, наверно, решила, что она тебе сделала подарок без задней мысли, да?
— Конечно, так я и подумала.
— Так вот, ты ошибалась.
— Почему?
— Просто я знаю тебя. И знаю Сильвию. Она ничего не делает просто так.
— Ох, да брось ты! — начала я, но он меня прервал:
— Она все знала. Это ясно.
— Но откуда?
— В Дервент-Лэнгли рано или поздно все становится известно.
— Но почему она ничего не сказала мистеру Пембертону? Или мне? Или, в крайнем случае, тебе?
— Потому что такое развитие событий служило ее цели.
— Каким образом? И в любом случае, какую цель она преследовала?
— Не знаю ни того ни другого. Всего лишь предполагаю. Но ручаюсь, что-то чертовски хитрое.
Он задумчиво нахмурился, прислушиваясь к каким-то отдаленным звукам. Я поняла, что какая-то машина подъезжает к воротам, и посмотрела на часы на камине.
— Господи! — воскликнула я. — Бал уже почти закончился. Должно быть, миссис Джексон возвращается.
Робби положил мне руку на запястье.
— Прежде чем я отвезу тебя домой, — тихо сказал он, — хочу кое-что сказать. Ты держала себя с удивительным достоинством. Не знаю, кто бы еще мог так безукоризненно вести себя. Она… — он слегка покраснел, — та девушка, которую я люблю, на стенку полезла бы, устроила бы скандал. Или же… впрочем, что тут говорить? Так и было бы. Если бы она все узнала, то никогда со мной и словом не обмолвилась бы. Пусть даже у меня все получилось бы, она бы этого никогда не оправдала. Но как мне чертовски не повезло! — Вскинув руки, он странным трогательным жестом отчаяния опустил их.
Я сжала его руку:
— Но, Робби, зачем ей так вести себя? То есть разберись. Никто не заметил моего исчезновения. А если и заметили, то подумали, что я сама решила скрыться. Да я и сама так расскажу. Ибо определенным образом так оно и есть.
— Моя дорогая Розамунда, — сказал Робби. Он сжал мое лицо ладонями и нежно поцеловал в лоб, после чего коснулся губ на удивление мягким и спокойным поцелуем.
Если когда-то в будущем от меня потребуется назвать примету, которая говорит об отсутствии любви, я скажу: «Поцелуй». Именно такой. Более чем гнев, более чем равнодушие, такой мягкий братский поцелуй свидетельствует, что я никогда не была влюблена в Робби и конечно же что он никогда не любил меня.
И жестокая ирония заключается в том, что он говорит о чувствах, которые мы испытываем к другимлюдям.
Внезапно резко хлопнула дверца машины и по гравию дорожки прошелестели торопливые шаги. Отлетела в сторону дверь кухни, и на пороге предстала не супружеская пара Джексонов, вернувшаяся после приятного вечера на балу, а Николас Пембертон, с лицом мрачным, как грозовая туча. А за его спиной, подпрыгивая от нетерпения и любопытства, вертелась Сильвия Сильвестр.
— Фуллер! — яростно рявкнул Николас Пембертон. А затем, хотя я этого и представить себе не могла, плотно сжал губы. Я осознала, что Робби по-прежнему держит мое лицо в ладонях и что у меня удивленно полуоткрыты губы, словно я только что целовалась.
Не проронив ни слова, мистер Пембертон развернулся на пятках, и я услышала веселый голосок мисс Сильвестр:
— Вот видишь. Ник! Что я тебе говорила? Они весь вечер были здесь! Из-за чего суматоха, для чего все эти тайны? Да всем известно, что она по уши влюблена в него!
— О да, мисс! — рассуждала миссис Пибоди, когда я купила у нее набор марок и попросила через пару недель доставить мне новые для сберегательных сертификатов. — Конечно, все прекрасно. Но попомните мои слова, мисс. От этого солнышка еще та погода грянет!
Я согласилась с ней. В наших местах выражение «еще та погода» означало приближение штормов. Воздух, в самом деле был тяжелый и влажный, потому что последние несколько недель беспрерывно моросили дожди, и вокруг солнца, когда оно выглядывало, как правильно подметила миссис Пибоди, стояла легкая туманная дымка, которая заставила меня пожалеть, что я не послушалась совета матери и не захватила дождевик.
— Лета, ей-богу, мы так и не видели, — продолжала миссис Пибоди. — Слишком много дождей. И слишком ранних для фермеров. Но кое-кто из нас по сравнению с остальными может вовсе не беспокоиться? И кстати, как вам понравился Лондон, вы ведь на прошлой неделе гостили у сестры?
— Очень понравился, благодарю вас.
— Вы поехали туда с какой-то особой целью?
Я покачала головой:
— Просто купить кое-что.
— Ну да, мисс, это я и имела в виду. Хотелось бы узнать, вы купили себе что-то особенное?
— Нет, ничего такого. То есть, — поправилась я, — ничего уж очень выдающегося. Новый костюм для осени. Вы это имели в виду?
Но миссис Пибоди отвергла это предположение. Считая сдачу, она решительно замотала головой.
— Ну да, — вздохнула она, — не думаю, что вы и дальше будете этим заниматься.
— Чем именно, миссис Пибоди?
— Заходить ко мне, покупать сберегательные марки и все такое.
Я была настолько далека от ее намеков, что собралась осведомиться, не идет ли речь о каких-то новых почтовых правилах в Дервент-Лэнгли, — и тут только заметила выражение лица миссис Пибоди.
Я всегда обращала внимание, что, несмотря на ее пятьдесят лет, у миссис Пибоди нежная, как у девочки, кожа и блестящие молодые глаза. Теперь в них искрилось романтическое ожидание, а и без того розовые щеки просто горели от возбуждения.
— Только не говорите, что вы выходите замуж и покидаете нас, миссис Пибоди! — воскликнула я, вспомнив о существовании деревенского констебля. Но она покачала головой, дав понять, что я категорически ошибаюсь:
— Не я, мисс, — а вы.
— Я?! — Не было никаких сомнений, что изумления на моем лице и в голосе было более чем достаточно, чтобы отвергнуть эту теорию, которая, судя по всему, уже получила широкое хождение.
Тем не менее, она твердо повторила:
— Да, мисс, вы.
Она искоса глянула на квадратную панель своей маленькой телефонной станции со шнурами и штекерами.
— Я слушала… — Она тут же поправилась: — Мне доводилось слышать в деревне. Несколько раз. Об этом многие знают. Откровенно говоря, мы собираемся скинуться на хороший подарок для вас. Конечно, когда вы сами сообщите.
— Ну конечно, — повторила я. А затем, с трудом подбирая слова, произнесла: — Могу я осведомиться, за кем я… — Я даже забыла грамматику.
Но миссис Пибоди не обратила внимания на такую тонкость. Хлопнув руками по полным бокам, обтянутым передником, она откинула голову и расхохоталась.
Вытерев тыльной стороной ладони слезящиеся от смеха глаза, она сказала, что вот это-то и нравится во мне. Всем без исключения. И не только родителям, но и малышам тоже, уж они-то это ценят. Мое чувство юмора. Его наличие помогает избежать ошибок. И уж мне-то придется вспомнить ее слова, ибо в браке чувство юмора нужно больше чем что-либо иное.
И у нее есть чувство юмора, и у покойного мистера Пибоди было чувство юмора, и у констебля Барбера — при его упоминании она смущенно откашлялась — есть, может, и не очень заметное, но отменное чувство юмора, пусть даже многие и отрицают это.
Казалось, что она так и не позволит мне выпутаться из этого идиотского положения, как вдруг она неожиданно сказала:
— Ах да… Я вовсе не собиралась весь день болтать. Просто я хотела сказать, что все мы считаем мистера Фуллера исключительно счастливым человеком. И мы считаем, что, когда он похитил вас с бала, чтобы сделать предложение, это было ужасно романтично… Кто мне это сказал? Ну, как же — не кто иная, как обаятельная мисс Сильвестр! Она же пообещала участвовать в сборе средств на свадебный подарок — так же как и мистер Пембертон. И хотя я обожаю съемочную команду, просто прекрасно, что они скоро сворачиваются и вы, Розамунда, сыграете прекрасную свадьбу в своем чудном доме…