Своим ответом она подтвердила, что вину за убийства возьмет на себя дом де Гизов. Все посмотрят на это как на результат кровавой вражды, как на изолированный инцидент, к которому король непричастен.

— Постараюсь защитить тебя и твою семью от обвинений, — пообещала я, — но лучше, если твой сын на это время покинет город. Я пошлю за тобой завтра утром — уточнить детали. Сегодня не говори никому, кроме сына. Подумайте с ним, как лучше достичь нашей цели.

Я отпустила Анну и отправилась в аванзал к мадам Гонди.

— Будь добра, пригласи ко мне герцога Анжуйского, — велела я.

Когда она удалилась, я вернулась в свой крошечный кабинет и уселась за стол, оставив дверь открытой. Я смотрела на свои руки и удивлялась, что они не дрожат. В отличие от Анны д'Эсте я слез не проливала.

Ночь выдалась влажной и душной. Я лежала в постели, отбросив простыни. Когда стало светать, я поднялась и приказала мадам Гонди как можно раньше позвать ко мне Анну д'Эсте и ее сына, герцога де Гиза.

Последовали приготовления к свадьбе. Вместе с Эдуардом мы отправились в апартаменты Марго. У сына был безошибочный глаз художника, и он лично проверил, как разместили на свадебном синем платье сверкающие драгоценные камни. У дочери были красные припухшие глаза, но я сделала вид, что этого не заметила. Когда пришили последние камни, Марго встала перед большим зеркалом и со страхом себя оглядела.

Эдуард не удержался и соскочил со стула.

— Ты потрясающая! Ты будешь самой прекрасной королевой на свете.

Он взял сестру за руки и поцеловал в губы. Поцелуй получился не совсем братским. Марго покраснела и рассмеялась, как тогда, когда с ней флиртовал Анри де Гиз.

В комнате появились три принцессы: одна де Гиз, две другие — де Бурбон. Они решили потренироваться носить за невестой шлейф. Одна девочка взялась за конец, две другие — за середину. Смеясь, Марго переступила порог и сделала несколько шагов по коридору. Шлейф натянулся, и девочки подняли его с пола.

Я оставила дочь с тремя юными принцессами и повела Эдуарда в свои апартаменты. В кабинете меня дожидались Анри де Гиз и его мать.

Наша беседа длилась менее четверти часа. Дом де Гизов находился на улице Бетизи, что было удачно, поскольку Гаспар де Колиньи жил в гостинице на той же улице, рядом с Лувром.

У герцога де Гиза загорелись холодным огнем глаза, когда он произнес:

— Каждое утро Колиньи проходит мимо нашего дома, когда идет встречаться с королем, и возвращается днем той же дорогой.

«Удача улыбается тебе, Катрин».

— Есть окно, из которого можно выстрелить, — сообщила Анна.

— А кто стрелок? — спросила я.

— Моревель, — ответил герцог.

— Я его знаю, — вмешался Эдуард. — Во время войны он внедрился к гугенотам с целью убить Колиньи. К адмиралу он не смог подобраться и застрелил одного из его ближайших товарищей, человека по имени де Муи. К слову, этот де Муи был одно время учителем Моревеля. Они были знакомы много лет, но Моревель, не задумываясь, нажал на курок.

— Хладнокровный, — заметила я. — Это хорошо. Надо решить вопрос со временем. Убийство не должно омрачить празднеств, которые закончатся двадцать первого. На следующее утро я назначу заседание Совета, на которое приглашу Колиньи. Я отправлю к вам гонца. Передайте господину Моревелю, пусть подготовится; другой возможности у нас может не быть.

— Очень хорошо, — отозвался Анри де Гиз. — Но прежде я смиренно обращаюсь к его величеству с одной просьбой…

— Вы получите королевскую защиту, — пообещала я. — Тайно, конечно. После этого вам лучше немедленно покинуть Париж.

Затем герцог и его мать удалились, а Эдуард задержался.

— Ситуация в Париже становится нестабильной, — посетовал он. — Я приказал войскам сохранять спокойствие, но думаю, нашим добрым друзьям де Гизам светят тревожные дни. Священники жалуются, что гугеноты настраивают против Гизов католиков. Будем надеяться, что свадьба отвлечет людей от бунта.

Я развернула веер и быстро им замахала: в комнате стало жарко, как в печке.

— Отвлечет, — заверила я. — Должна отвлечь.

В сумерках я проводила Марго во дворец кардинала де Бурбона, где ей предстояло провести ночь. Когда наш экипаж покатился через старинный скрипучий мост к острову Сите, Марго оглянулась на Лувр и заплакала.

— Моя милая, — ласково произнесла я, — завтра ты будешь спать дома. Ничего не изменится.

— За исключением того, что я стану женой гугенота, — всхлипывала она, — а если начнется еще одна война… Ни мой муж, ни моя семья не будут мне доверять.

Марго была, конечно, права, и у меня защемило сердце. Я обняла ее, утерла слезы и поцеловала.

— Хорошая моя девочка. Родная моя, не будет никакой войны, и все благодаря тебе. — Я постаралась придать своему голосу беззаботность. — А тебе известно, что, когда я выходила за твоего отца, я его презирала?

Дочь перестала плакать и, нахмурившись, посмотрела на меня.

— Ты меня дразнишь, maman.

— Но это правда. Я была влюблена в своего кузена Ипполито. — Я улыбнулась. — Он был высоким, красивым, старше твоего отца и опытнее. И он говорил, что любит меня.

Марго утерла платком нос.

— Почему же вы не поженились?

Я вздохнула.

— Потому что у моего дяди, Папы Климента, были другие планы. Он отправил меня во Францию в обмен на престиж и политические выгоды. И я обвенчалась с твоим отцом. Ему исполнилось четырнадцать. Он был застенчивым и неловким, и я ему не нравилась — иностранка, из чужой страны. Мы еще не научились любить друг друга. Сейчас я рада, что не вышла за Ипполито. Он был наглым, глупым… и лживым. На самом деле у него не было ко мне чувств. Для него я была разменной монетой в его политических играх.

Марго слушала, широко раскрыв глаза.

— Как ужасно, maman!

— Да, ужасно, — кивнула я. — Ты должна понять, Марго, что на свете есть мужчины, которые хотят использовать тебя в своих целях. К счастью, Генрих Наваррский человек порядочный. Все выглядит не так, как кажется, и хотя сейчас Генрих может не вызывать в тебе симпатии, со временем ты его полюбишь, если откроешь свое сердце.

Марго откинулась на спинку сиденья и задумалась. Мы обе устали, покачивание экипажа навевало дремоту.

С наигранным безразличием я продолжила:

— Меня беспокоит твой брат Эдуард. Они с Карлом презирают друг друга. Когда король понимает, что его младший брат чем-то или кем-то увлечен, он немедленно принимает это в штыки. Эдуард часто признавался мне, что не отказался бы от шпиона, которому Карл открывал бы свое сердце. Ты очень близка к ним обоим, девочка. Может, Эдуард говорил тебе о подобных вещах?

У Марго вспыхнули щеки, и она уставилась в окно. В ее глазах было столько вины, что я отвернулась.

Она была мне подарком, ребенком, не купленным кровью. Ребенком, которого, как я надеялась, мне послало небо во искупление зла, с помощью которого я получила жизни ее братьев.

«Милая Марго, они тебя совратили».

Остальную часть пути мы проехали в молчании.

В понедельник я проснулась под веселый перезвон церковных колоколов, призывающих парижан подниматься и готовиться к праздничному дню. Я распахнула окно в надежде на то, что утро принесет хоть намек на прохладу. Но на небо уже всходило безжалостное солнце. Во дворе Лувра грумы защелкивали яркие щитки на лошадях, которым предстояло повезти за собой королевские кареты. Дворец наполнился многоголосьем и топотом ног.

Вскоре начался ритуал одевания: с меня стянули через голову ночную рубашку, надели батистовую кофточку, затем обрядили в две пышные нижние юбки и облачили в корсет с деревянными пластинами. Я шагнула в фиолетовое платье и вытянула руки, дожидаясь, когда пришнуруют огромные рукава. Мне зачесали назад волосы, заплели косы и уложили в тяжелый узел на шее, затем накрыли голову французской шляпой; ее ленту из пурпурного дамаста окаймляла дюжина крошечных жемчужин. Я стала потеть, когда на мне затягивали корсет, а когда надели шляпу, совершенно взмокла.