— Катрин, — произнес он. — Катрин… — Звуки его голоса были певучими и странно сексуальными. — Вы хотите знать будущее ваших сыновей. Пусть зеркало откроет судьбы французских королей.

Страшно устав от горя, я опустила веки и прислонилась к колдуну спиной. Я чувствовала полный упадок сил и готова была задремать. Мое дыхание сделалось глубоким и томным. Стало лень шевелиться.

— Катрин, — позвал Руджиери.

Я вздрогнула и распахнула глаза. Теперь я была на табурете без опоры: Руджиери исчез. Я окликнула его по имени — ответа не последовало, лишь слабое щебетание второй, еще живой птицы. Полированная сталь отражала две горящие свечи по краям и ничего больше.

Зеркало вдруг затуманилось, словно от дыма. Затем туман развеялся, и на поверхности стало вырисовываться какое-то смутное изображение. Поначалу я решила, что колдун снова находится за моей спиной, но нет, в зеркале был не он. Черты прояснились, и я увидела темноволосого мальчика с темными глазами.

— Франциск? — прошептала я.

Лицо, посадка головы, плечи — все это вполне могло принадлежать моему старшему сыну.

Фигура не ответила, но постепенно стала светиться. Вспыхнула ослепительно, словно фейерверк, и быстро погасла.

Зеркало потемнело и снова затуманилось. Когда туман рассеялся во второй раз, появилось другое лицо, на этот раз в профиль, но опять нечетко. Это был мальчик с круглыми щеками и уродливым красным пятном над верхней губой. Мой второй сын, Карл.

«Пусть зеркало покажет будущих королей Франции».

Франциск, мой бедный слабый мальчик, был обречен. Я закрыла глаза ладонями, удерживая слезы. Руджиери был прав: мне нужно было знать.

Когда я опустила руки, то обнаружила, что лицо Карла пульсирует; яркое и темное, светлое и черное перемежались. Я стала считать колебания: четыре, пять, шесть. Это что, отсчет времени? Годы? Если так, то сколько лет я пропустила?

По призрачной щеке Карла скатилась черная слеза. Я прижала кончики пальцев к холодной поверхности зеркала. По зеркалу сверху вниз потекла жидкость, черным занавесом загораживая от меня сына. Я отняла руку и поднесла к глазам пальцы — липкая красная жидкость с запахом железа.

Кровавый занавес тут же исчез, лицо Карла тоже растворилось. Я всхлипнула. В зеркале опять собрались облака. Возникло третье лицо, бородатое и красивое, очень похожее на моего мужа.

— Мой ненаглядный, — охнула я.

Из всех моих детей Эдуард больше всего годился на роль короля. Я начала считать пульсации, но далеко не продвинулась. Кровавый занавес снова скрыл от меня зеркало.

Сталь блеснула, словно от луча солнца. Едва не ослепнув, я вскрикнула и зажмурилась.

Когда снова открыла глаза, зеркало было чистым, обыкновенным. Я посмотрела в него и нашла там собственное отражение, а над моим правым плечом — загорелое личико мальчика лет шести.

Мальчик явно был не призраком. Я увидела коротко стриженные каштановые кудри и большие глаза, зеленые, как у его бабушки Маргариты Наваррской, как у его матери Жанны.

Я обернулась и поднялась с табурета. Возле двери стоял ребенок из плоти и крови. Он уставился на меня, разинув рот.

— Ты здесь! — воскликнула я и вздрогнула, почувствовав, как крепкая рука схватила меня за плечо.

Мальчик выскочил из дверей.

— Не ходите за ним, — предупредил Руджиери. — Не нарушайте круг.

— Но я его знаю. — Я была удивлена. — Это же Генрих Наваррский, сын Жанны. Что он здесь делает? Он должен быть в Париже.

— Это всего лишь грум, — заверил Руджиери. — Мальчик из конюшни. Любопытный малый. Нуждается в трепке, и больше ничего. Пусть себе бежит. Мы должны запечатать круг, как положено.

— Нет, — возразила я. — Рано. У меня появились вопросы к покойному мужу. Насколько мне известно, вам по силам его вызвать.

Руджиери устало вздохнул и взглянул на пламя свечи за алтарем. Над черепом поднимался дым.

— Ну ладно, — решился он.

Колдун вынул из клетки второго голубя, свернул ему шею и вытер рукавом зеркало.

— Дайте мне вашу руку, — приказал он. Я отпрянула, и тогда он прибавил: — Вы его жена, Катрин. Ваша кровь быстрее его привлечет.

Я протянула ладонь и не поморщилась, когда лезвие укололо кончик моего пальца. Колдун выдавил немного крови и прижал палец к холодной поверхности зеркала, затем уселся на табурет и начал ритмично дышать. Голова его наклонилась вперед, веки затрепетали.

— Генрих, — произнес он хрипло. — Генрих де Валуа…

Это было приглашение, мольба. Глаза колдуна закрылись, тело обмякло, руки и ноги задергались. Потом он вдруг выпрямился, хотя голова по-прежнему безвольно лежала на груди. Казалось, Руджиери спал. Снова сверкнуло лезвие, отрезанная голова голубя мягко упала на пол, левая рука колдуна принялась искать перо.

Козимо обмакнул перо в окровавленную голубиную тушку и стал писать на сверкающей поверхности зеркала почерком моего мужа.

Рука Руджиери замерла над стальным зеркалом в ожидании моего вопроса.

— Наши сыновья, — сказала я. — Они все умрут, не оставив наследников?

Пауза. Пальцы Руджиери задрожали.

— Один наследник? — уточнила я. — Франциск будет править один?

Перо не двигалось. Франциск был болен. Если он единственный наследник Валуа, тогда что станет с его братьями?

— Почему эта кровь? — продолжала я. — Почему кровь на лице Карла и Эдуарда? Почему появился Наварр? Может, это он их убьет?

— Значит, мне следует погубить Наварра? — пробормотала я. — Прежде чем он заберет трон у наших сыновей?

— Нет! — воскликнула я. — Не могу…

Я закрыла лицо ладонями. Руджиери взял меня за плечи и потряс.

— Катрин! Я открыл круг. Мы должны из него выйти.

— Не могу, — причитала я. — Не могу убить Наварра. Милого невинного мальчика…

— Наварр не появлялся, — твердо заявил Руджиери. — Я видел лишь мальчика с конюшни, черного эфиопа с соломой в волосах.

— Мне казалось, что я достаточно сильная, — простонала я. — Но я ошибалась.

— Будущее не зафиксировано, — заметил колдун. — Оно текуче как океан, и вы, Катрин, контролируете течение.

Я подняла на него глаза.

— Кровавый поток. Ответьте, Козимо, как мне его остановить? Как спасти моих сыновей?

Моя мольба обезоружила колдуна. На долю секунды спокойствие оставило его, и я увидела бесконечную нежность, беспомощность и боль. Он протянул к моей щеке дрожащие пальцы, потом отдернул их и постарался успокоиться.

— Пойдемте, Madame la Reine, — произнес он и взял меня за руку.

В Париж я вернулась вовремя: успела проводить свою дочь Елизавету в долгое путешествие, к ее мужу, королю Филиппу Испанскому. Я плакала, прощаясь с ней, потому что представляла, что ее ожидает: одиночество среди иностранцев, муки постижения чужого языка. Пока ее экипаж был в дороге, я отправила ей первое письмо, чтобы дочери не пришлось долго ждать весточки из дома.

Во время моего отсутствия Карл де Гиз и кардинал Лотарингский приводили в порядок финансы Франции. Это было необходимо — страна почти обанкротилась, и кардинал, надменный дурак, придумал решение: отказ в выплате довольствия французским солдатам, пришедшим с войны. Это, в сочетании с энергичным преследованием протестантов, навлекло на него и его брата презрение простых людей.

Лидеры протестантов организовали заговор с целью свержения де Гизов и выдвижения на их место Антуана де Бурбона. У кардинала перекосилось лицо, когда он мне об этом докладывал.

— Эти чертовы гугеноты не успокоятся, пока не уничтожат саму корону, — заключил он.

Хуже всего было то, что, пока меня не было, пошатнулось здоровье Франциска. У молодого короля постоянно болело ухо, из него исходило зловоние. Щеки покрылись прыщами. Я в ужасе призвала докторов и согласилась, что мальчику необходимо выехать из удушающей городской жары в замок Блуа.