— Тебе пришлось так много страдать. Ужасные времена. Как тебя утешить?

«Мне нужна тетя Кларисса», — чуть не сорвалось с моего языка, но такой ответ был бы напрасным.

— Пусть придет господин Козимо, — попросила я. — Козимо Руджиери.

Мать Джустина сказала, что с нее довольно и одного визита астролога. Она разрешила мне изучать астрологию, хотя этот предмет непозволителен для женщины, а тем более — для девочки. Она передала мне письмо Козимо, потому что он был другом семьи. Но ходили сплетни о его связях с подозрительными личностями, о возмутительных поступках…

Я снова отвернулась к стенке.

Джустина тревожно вздохнула.

— Наверное, раньше, до кончины твоей тети, нам следовало больше стараться… Но даже тогда повстанцы наблюдали за каждым нашим шагом, читали каждое посланное тебе письмо. Мы не могли вывезти тебя из городских ворот. А теперь…

Я по-прежнему на нее не смотрела. В конце концов она дала согласие на мое дальнейшее общение с Козимо.

Следующие три дня я тоже провела в постели, но уже сделала несколько глотков бульона. Сестра Николетта пришла ко мне с улицы; буря обрушилась на город ледяным дождем, и на ее плаще таяли ледяные крошки. В руке она держала сложенный лист бумаги, и, прежде чем протянула его мне, я поняла, кто автор письма.

Я скомкала бумагу и швырнула в огонь. Сестра Николетта смотрела на меня во все глаза.

Потом я стала отказываться не только от бульона, но и от воды. В тот день у меня началась лихорадка. За окном выл ветер, заглушая пушки. Зубы стучали, я тряслась от озноба, одеяла не согревали. От огня в камине жгло глаза, они слезились.

Я впала в забытье — и уплыли куда-то стены, кровать и ветер, передо мной появилась каменная стена, окружавшая поместье Медичи, и мальчик с конюшни. Он был жив, из его шеи торчала рукоятка стилета, мы обсуждали необходимость его смерти. Затем я оказалась на поле боя. Там лежал мой окровавленный француз. Мы с ним долго о чем-то говорили; черные вороны отбрасывали длинные тени на кровавый пейзаж. Может, я выкрикивала имя Клариссы или звала Руджиери.

Когда, заплаканная, страдающая и растерянная, я обнаружила, что лежу в кровати в монастыре ле Мюрате, за окном сгущались сумерки. Пламя в очаге по-прежнему было слишком ярким, воздух — слишком холодным, а простыни так же больно давили на кожу.

Барбара глядела на меня, держа в руках одно из моих лучших платьев.

— Вам легче, — объявила она. — Вы должны сесть и нормально одеться.

Это предложение было таким абсурдным, что я, совершенно ослабев, не смогла ничего ответить. Я несмело встала, сделала пару шагов и плюхнулась в кресло. Барбара натянула на меня платье и зашнуровала его.

Кровать была от меня слишком далеко, ноги ненадежны. Мне не хватало сил отвести от себя поднятую к моим губам чашку. Чашка, стул, Барбара… Все это на первый взгляд казалось настоящим, но постепенно начинало расплываться.

— Сидите, — велела Барбара. — Я скоро вернусь.

Она вышла и притворила дверь.

Я вцепилась в подлокотники, чтобы не соскользнуть с кресла, и смотрела, как огонь вспыхивает фиолетовыми, зелеными и голубыми искрами.

Дверь открылась и снова закрылась. Перед очагом стоял ворон — высокий, в плаще с капюшоном, скрывающим лицо. Он медленно откинул капюшон.

И я осталась наедине с Козимо Руджиери.

Я заморгала. Руджиери не исчез. Теперь он выглядел старше: рябые щеки прикрывала густая черная борода. В оранжевом свете очага кожа астролога приобрела дьявольский оттенок.

Я дрожала и думала: «Наверное, он мне чудится. Сестры ни за что не впустили бы его в монастырские стены».

— Прошу прощения, если напугал вас, Катерина, — начал Козимо. — Сестры сказали, вы очень больны. Вижу, что это правда.

Откинув голову на спинку кресла, я молча на него смотрела.

— Просто сидите, — продолжал он. — Не двигайтесь. Не говорите.

Руджиери дернул плечами, и плащ упал на пол. Астролог стоял передо мной весь черный — одежда, волосы, глаза; на груди, против сердца, медный талисман размером с монету. Он шагнул на середину комнаты и оказался перед моим креслом. Глядя на огонь, Козимо снял с пояса кинжал, прижал плоскую сторону лезвия к губам, а потом обеими руками поднял кинжал над головой, устремив кончик лезвия в невидимое небо.

И запел. Звук был мелодичным, но слова резкие и совершенно неразборчивые. Не прекращая петь, он опустил кинжал, слегка прикоснулся им к своему лбу и к талисману на груди, а затем к плечам — к правому и левому. И еще раз поцеловал.

Затем он подошел к камину на расстояние вытянутой руки, резко рассек кинжалом воздух, ткнул им в центр очага и выкрикнул какой-то приказ. Четырежды совершал он одно и то же действие: рисовал кинжалом большие звезды и объединял их в круг. Я сжалась в кресле. Мне мерещились раскаленные добела звезды. Наверное, виной тому было мое лихорадочное состояние.

Козимо вернулся на середину комнаты, раскинул руки и превратился в живое распятие. Затем произнес имена: Михаил, Гавриил, Рафаэль. Наконец он присел возле подлокотника моего кресла и тихо сказал:

— Теперь мы в безопасности.

— Я не глупый ребенок, — пробурчала я. — Меня не проведете.

— Вы боялись будущего, — заметил он. — Боялись, что не хватит сил его пережить. Давайте вместе чему-то учиться. — Он посмотрел мне в глаза. — Один вопрос. Сформулируйте ваши страхи в одном вопросе.

Мне сделалось не по себе.

— Кому я должна задать его?

— Духу, — пояснил Козимо. — Одному из тех, кого я назову, поскольку я знаю, кому можно доверять.

По моим рукам пробежали мурашки.

— Вы имеете в виду демона?

Он не отрицал, просто ждал.

— Нет, — заявила я. — Никаких демонов. Только Бог.

— Бог не открывает будущее. Ангел может, но ангелы слишком медлительны. — Козимо перевел взгляд на тени на западной стене. — Но есть другие, кто может…

— Кто?

Он снова на меня посмотрел.

— Мертвые.

«Тетя Кларисса», — собиралась я ответить. Но что-то шевельнулось в душе, боль, настолько глубокая, что я и не подозревала о ней.

— Мама, — сказала я. — Я хочу поговорить с ней.

Охвативший меня порыв придал сил. Я поднялась, встала подле Козимо, повернулась к западной стене и зажмурилась. Руджиери вынул бутылочку, открыл пробку, обмакнул в нее указательный палец и начертил на моем лбу звезду.

В воздухе повис запах крови. Значит, я зашла слишком далеко, погрузилась в объятия зла.

— Это кровь, — прошептала я и открыла глаза, чтобы увидеть реакцию Козимо.

Широко распахнутые глаза Руджиери казались странными, словно душа его вдруг увеличилась и стала больше его самого.

— Ничто даром не достается, — изрек он и начертил на своем лбу звезду, оставив на коже темно-коричневый след.

Затем уселся за письменный стол.

— Бумагу, — потребовал он.

Я достала из ящика чистый лист и положила перед гостем. Но не успела убрать руку, он схватил ее и кольнул мой средний палец кончиком кинжала.

У меня вырвался возглас.

— Тсс! — прошипел Козимо.

Я попыталась высвободиться, но он крепко держал меня за руку и давил на палец, пока на бумагу не капнула капля крови.

— Прошу прощения, — пробормотал он и отпустил руку. — Свежая кровь необходима.

Я прижала палец к губам.

— Зачем?

— Ее привлечет запах крови.