— А-а, — протянул он скучающим тоном. — Разве это причина сюда врываться?

— Да, — заявила я. — Я намерена пригласить Жанну и договориться с ней о брачном союзе между ее сыном и Марго.

Я решила немедленно поделиться с Карлом своим планом, пока он так увлечен Колиньи и его друзьями-гугенотами.

— Что ж, думаю, это хороший союз, — заметил король с удивительной кротостью. — В конце концов, Генрих — король.

— Замечательно. — Я помолчала. — Я здесь еще по одной причине, Карл. Должна предостеречь тебя насчет Колиньи.

Сын закрыл уши руками.

— Не желаю слышать. Он хороший человек.

— Он умеет убеждать. И я поняла, зачем он к нам приехал. Он хочет, чтобы мы дали ему солдат на борьбу с испанцами в Нидерландах.

Карл плотно прижал кулак к загадочному документу. Казалось, он боялся, что бумагу у него отберут.

Я посмотрела на документ.

— Могу я ознакомиться с содержанием?

— Я уже мужчина, maman, и не обязан во все тебя посвящать.

— Обязан, — возразила я. — Я твой главный советник, и ты не имеешь права принимать решения без одобрения совета.

Я выхватила у сына документ. Это был королевский приказ, согласно которому в Нидерланды под командованием адмирала Колиньи должен был отправиться отряд численностью в пять тысяч человек. Мне надо было сразу догадаться, что Гаспар де Колиньи намерен вбить клин между мной и сыном. Я возмутилась и потеряла над собой контроль.

— Дурак! — Я взмахнула бумагой. — Это же прямое нападение на Испанию! Знаешь, что произойдет, если Филипп ответит?

— Мы его наконец-то победим.

Глаза Карла горели сумасшедшим блеском.

— Нет! — крикнула я. — Это мы окажемся побежденными. У Испании лучший флот, и солдат у нее больше, чем у нас.

— Но адмирал… — начал было Карл.

— Адмирал надеется, что мы увязнем в долгой войне. Если наши солдаты станут сражаться с испанцами, в стране не останется никого, кто защитит тебя от гугенотов. Они нас уничтожат и посадят на трон своего ставленника.

Лицо Карла превратилось в мрачную маску.

— Колиньи любит меня как сына. Он ни за что этого не сделает.

Скатав ненавистный документ в трубку, я подалась вперед.

— Если мнение Колиньи для тебя дороже моего, то я больше не нужна тебе. Можешь отправить войска в Нидерланды, а я уйду в отставку. Не желаю смотреть на падение дома Валуа.

В глазах Карла промелькнул страх. Если я отстранюсь от дел, всем станет ясно, что он неспособен к правлению.

— Не уходи, maman, — произнес он жалобно. — Я не стану посылать войска.

— Да уж, конечно, не станешь.

Я выпрямилась и порвала бумагу на мелкие кусочки, которые легли в кучку на стол короля.

Когда я вышла из кабинета, меня обуревали противоречивые чувства: злоба на Колиньи и радость оттого, что я переиграла Карла. Глупая женщина, я радовалась своей победе, но не знала, что уже потерпела поражение.

Минул год, его сменил новый, 1572-й. Я была счастлива, считая, что убедила Карла не доверять Колиньи. Думала, что брак моей дочери с Наварром принесет Франции мир. Счастлива была и тем, что ранняя весна принесла в Блуа Жанну.

Через час после ее приезда я поспешила в подготовленные для нее покои. Слуга отворил дверь. Я поднесла палец к губам и вошла в аванзал.

— Кто стучал? — спросила Жанна.

Я замерла на пороге.

— Никто, мадам.

Жанна стояла над ванной, щурилась в зеркало и вытирала полотенцем щеки. Французскую шляпу и кружевной воротник она сняла и осталась в немодном черном платье, в котором ходили женщины-гугеноты. Когда я заговорила, она вздрогнула, подняла глаза и широко улыбнулась.

Мы не виделись почти десять лет. Волосы Жанны поседели, на лбу и вокруг рта залегли глубокие морщины. Но больше меня обеспокоило то, что она страшно похудела, и эту перемену подчеркивала сильная бледность.

Однако зеленые глаза были по-прежнему полны жизни. Они просияли при моем появлении. Жанна отложила полотенце и присела.

— Madame la Reine, — сказала она.

Я тоже присела, низко и смиренно.

— Madame la Reine.

Мы задержались в поклоне, а потом разогнулись и, смеясь, обнялись. Жанна была хрупкой и невесомой в моих руках.

— Катрин! — воскликнула она. — Я думала, мне будет неловко при встрече с тобой, а оказалось, что этих десяти лет будто и не бывало.

— Я рада, что ты здесь, — искренне ответила я.

— Все твои уверения в том, что я буду в безопасности, веселили меня, — заметила Жанна. — Я никогда не верила слухам, что ты ешь маленьких детей.

— Погоди, ты со мной еще не обедала, — пошутила я, и мы снова рассмеялись.

Ужин прошел в сердечной атмосфере, как я и предполагала. Карл называл Жанну кузиной. Эдуард поцеловал ее в губы. Ее глаза расширились при виде его наряда, и она высвободилась из его объятий и закашлялась. Частично это было вызвано ее болезнью, частично одуряющим запахом флердоранжа. Эдуард в тот вечер сильно надушился.

Больше всего меня интересовало мнение Жанны о моей дочери, и Марго меня не разочаровала. Она явилась в сером платье, элегантном, но скромном. Моя дочь не нарумянилась и выглядела свежевымытой.

— Марго! — изумилась Жанна, когда моя дочь почтительно перед ней присела. — Какая же ты стала красивая!

Марго опустила ресницы, словно смутилась от комплимента.

— Ваше посещение, Madame la Reine, высокая честь для нас. Приятно снова увидеть вас. Я была совсем маленькой, когда вы уехали; хотелось бы поближе с вами познакомиться. Мама очень тепло о вас отзывалась.

Встреча продолжилась в непринужденной обстановке. Жанна вручила Марго подарок от Генриха — скромного размера бриллиантовую подвеску. Дочь изобразила восторг, а Эдуард поспешил надеть колье ей на шею.

Марго показала себя скромной девушкой, прекрасно знающей стихи, написанные матерью Жанны, покойной Маргаритой. За вечер прозвучала лишь одна горькая нота: Жанна задала Марго вопрос, что ей известно о вере гугенотов, и дочь помрачнела.

— Знаю достаточно, чтобы понять, что в душе я католичка, — призналась она, — и останусь католичкой до конца своих дней.

Жанна замолчала. Разговор не клеился, пока я не осведомилась, как Генрих предпочитает проводить время.

— Могу ответить в трех фразах, — сказала Жанна. — Ездит верхом, ездит верхом, ездит верхом. Он не любит то, чего невозможно делать, сидя на лошади.

Мы все вежливо рассмеялись. Жанна улыбнулась, однако морщинка залегла у нее между бровями да так и осталась до конца вечера. Ушла она рано: извинилась и пожаловалась, что устала. После ужина при первой возможности я отвела Марго в сторону.

— Что на тебя нашло, откуда такое желание защищать церковь?

— Ты меня никогда не спрашивала! — отозвалась дочь с внезапным жаром. — Ты вообще меня ни о чем не спрашиваешь, maman. Тебя не интересует мое мнение. Я не поеду в Наварру. Не стану жить среди ослов и одеваться как ворона!

Глаза ее наполнились слезами. Видно было, что слова вертятся у нее на языке, но она не может заставить себя произнести их. Де Гиз, подумала я, Марго влюблена в него. Иначе она не выступила бы с таким энтузиазмом за свою веру.

Мне хотелось положить ей на плечо руку, но лицо ее сморщилось, она подняла юбки и убежала.

Я за ней не пошла. Только время — и Генрих, возможно, если он тот же, каким был в детстве, — помогут ей.

Остаток вечера я провела с Карлом в его кабинете. Пыталась излечить сына от пагубного влияния Колиньи. К себе я отправилась поздно.

Поднимаясь по винтовой наружной лестнице, я дрожала от мартовского холода. На площадке я задержалась перевести дух и посмотрела на двор, неожиданно вспомнив, как несколько десятков лет назад я остановилась на площадке этого же дворца и заметила полуобнаженную герцогиню д'Этамп, соблазнявшую короля Франциска. Вдруг я услышала приглушенные голоса и вернулась в реальность.

Лестницу окаймляли нарядные резные перила. Сквозь них на верхней площадке виднелись руки и лица двух фигур, плохо различимые в темноте. Фраз было не разобрать, хотя эмоции — женский слезливый гнев и мужское решительное спокойствие — угадывались легко.