Руджиери глубоко вздохнул и посмотрел на меня. Выражение его лица было мрачным, но излучало нежность.

— Настанет время, Катрин. Если вы не сделаете того, что необходимо, развяжется невероятная резня. Тогда будет слишком поздно.

— Как вы смеете! — Голос мой задрожал, я вскочила со стула. — Как смеете давать такие советы, ведь речь идет о моих детях? Если вы не поможете мне так, как хочу я, вам придется удалиться.

Руджиери поднялся и поклонился, как безупречный придворный. Он словно надел маску на свое печальное лицо.

— Как вам угодно, Madame la Reine, — заявил он.

На следующее утро я убедила себе в том, что плохо помню нашу беседу. Руджиери не мог произнести таких ужасных слов. Конечно же, я неправильно его поняла. Когда я снова за ним послала, паж вернулся и сообщил, что квартира колдуна пуста и служанка не знает, куда он уехал.

Я выкинула из головы невозможные фразы Руджиери и взялась за практические вопросы. Меня беспокоило, что слухи о плохом самочувствии короля, возможно, уже распространились. Я предупредила Бурбона, что для него настал момент призвать своих сторонников и явиться во дворец. Он прибыл через три дня в сопровождении своего пажа и двух ноблей.

На пороге моего кабинета стражники велели друзьям Бурбона остаться снаружи. Сидя за закрытой дверью, я слышала, как он бранится: такт и самообладание были ему неведомы.

Однако когда Бурбон успокоился и дверь в мой кабинет отворилась, он весело мне улыбнулся и поклонился с почтительностью, доходившей до гротеска. Бурбон снял бархатный берет, обнажив редкие седые волосы и пушистый седой шиньон. Драгоценностей на нем было больше, чем на мне: золотая серьга, унизанная бриллиантами, рубиновая подвеска и несколько блестящих колец.

— Madame la Reine! — воскликнул он. — Готов принести вам пользу. Чем могу служить?

Я протянула ему руки. Бурбон был мужем Жанны, кузины Генриха, и отцом маленького Наварра, хотя редко их видел, увлеченный грязной политикой и женщинами. Когда мы встречались, то обращались друг к другу как родственники.

— Входите, — пригласила я, — садитесь рядом со мной. Мы с вами давно не общались.

Он радостно схватил мои руки и поцеловал их, затем опустился в кресло. В ответ я улыбнулась ему, но тут же посерьезнела: после кончины Генриха мне некогда было тратить время на любезности.

— Мне известно, месье, что протестанты недовольны. Они устраивают собрания и обсуждают план смещения де Гизов.

Бурбон удивленно вскинул брови, кожа на его лбу тотчас сморщилась. Какое-то мгновение он просто смотрел на меня, а потом, заикаясь, произнес:

— Ах, Madame la Reine, в этом нет ничего личного. Но мои права первого принца крови должны быть защищены. — Он помолчал, болезненно пытаясь сменить тему, и продолжил: — По приезде сюда я справился о его величестве и выяснил, что ему нездоровится. Мне очень жаль.

— Его беспокоят действия гугенотов, — заметила я. — Он боится, что люди хотят обратить оружие против него…

— Только не против него! — Бурбон замахал руками, отвергая саму возможность такой идеи. — Нет, Madame la Reine, я скорее умру, чем замыслю что-нибудь против короля.

— Но ведь вы готовы поднять оружие против коннетабля Гиза, которого назначил на эту должность мой сын, и против его брата, кардинала Лотарингского, которого мой муж сделал великим инквизитором. Разве это не измена, месье?

Глаза Бурбона округлились: он не ожидал такого поворота.

— Нет! Мадам, поймите, это не так.

— А как же тогда? — напирала я.

— Мы не поднимем руку на короля. Но мы намерены показать, что Гизы слишком много себе позволяют.

— Вы покажете это его величеству, — произнесла я тихо и зловеще, — с помощью аркебуз. С помощью мечей и пушек. Вы прольете кровь и заставите его уволить министров, которых выбрали его отец и он сам. Сложно назвать это лояльностью, месье де Бурбон. Это называется предательством.

Я встала, и он тоже вынужден был подняться.

— Нет, клянусь Господом. — Бурбон уже заламывал руки. — Madame la Reine, прошу вас, выслушайте меня…

— Я достаточно выслушала, — отрезала я. — Уйдите с дороги, чтобы я могла вызвать охрану.

Бурбон упал на колени, загораживая дверь, и задрожал. Слабый, отвратительный человек.

— Ради бога! — причитал Бурбон. — Как мне убедить вас? Я от них откажусь. Велю им расформироваться. Только скажите, чего желает его величество, и я все сделаю. Продемонстрирую ему свою преданность.

Я села, открыла ящик стола и вынула лист пергамента с текстом, выведенным красивым почерком писца. Антуан мог откреститься от гугенотов, но он был фигурой номинальной. Повстанцам ничего не мешало спокойно действовать и без него.

— Встаньте, — приказала я, — и подпишите это.

Он поднялся на ноги и нерешительно взглянул на бумагу.

— Конечно, Madame la Reine. Только что это?

— Документ, согласно которому вы передадите права регента в случае смерти короля Франциска, — пояснила я. — Вы передадите их мне.

Бурбон все понял. Краска вернулась ему на щеки, затем он побагровел. Его обыграли, и он знал это.

— Регентство? — уточнил он. — Выходит, молодой король серьезно болен?

Я промолчала, не хотела вызывать охрану и тащить Антуана в тюрьму. Впрочем, в случае нужды я бы так и сделала, о чем Бурбон догадывался. Он сжался под моим беспощадным взглядом. «Жалкое создание, — подумала я. — Да поможет Господь Франции, если ты станешь королем». Трудно было поверить, что он произвел на свет такого чудесного сына.

Я взяла свежее перо, окунула его в чернильницу и подала Антуану.

Он уставился на перо, точно на скорпиона. После долгой паузы принял его и спросил:

— Где я должен расписаться?

Подвинув к нему пергамент, я показала место.

Бурбон наклонился и быстро вывел буквы; «А» и «В» получились большими, витиеватыми. Затем он сел и вздохнул. Было ясно, что он сам себя ненавидит.

Я взяла документ, помахала им, высушивая чернила, и убрала в ящик. Затем встала, понуждая Антуана сделать то же самое.

— Ваше высочество, — обратилась я к нему, словно только вспомнив, что беседую с принцем, — ваше героическое самопожертвование не останется незамеченным. Когда придет время, я сообщу всем, что вы поставили судьбу Франции выше своей.

Мы оба понимали, конечно, что никто из нас не станет об этом упоминать: я — из соображений секретности, он — из чувства стыда.

Несмотря на это, я тепло продолжила:

— Предлагаю вам погостить у нас в Блуа. Здесь вы среди семьи, вы желанный гость.

Он глухо пробормотал слова благодарности и выразил сожаление, что ему необходимо вернуться в Париж. Я подала ему руку и удержалась от содрогания, когда его губы коснулись моей кожи.

Мне не нужен Козимо Руджиери, решила я. Только что благодаря своим мозгам я одержала потенциальную победу. И все же, когда Антуан закрыл за собой дверь, я опустила голову на прохладный гладкий стол и заплакала.

После визита Бурбона я спускалась по винтовой лестнице в апартаменты короля. Навстречу мне поднимался герцог де Гиз. Он был так рассеян, что мы чуть не столкнулись. Он задыхался, свойственная ему самоуверенность сменилась паникой. В его глазах читалась смерть мечты.

Забыв об этикете, он схватил меня за руку.

— Madame la Reine, мы вас везде ищем. Доктор Паре просит вас немедленно прийти в спальню короля.

Мы помчались туда. Я не отставала от герцога. Мы протиснулись через мрачную толпу в коридоре и вбежали в королевский аванзал. Я увидела суровое осунувшееся лицо доктора Паре. Мария стояла рядом с широко распахнутыми глазами и мяла в руках платок. Все это время она ждала меня и своего дядю, герцога де Гиза. Он обнял Марию за плечи.

Доктор Паре не стал тратить время на любезности. На этого человека не производили впечатления титулы. Он понимал, что материнская любовь превосходит привязанность политической жены, поэтому обратился ко мне: