— Могу я быть с вами откровенным, мадам? — Вежливо спросил он и сам же ответил: — У вас есть астрологи. Я не первый составлю гороскопы вашим детям. Разумеется, я сделаю свою работу, но вы ведь не только за этим меня позвали.

— Да, — призналась я, — прежде я ознакомилась с вашими предсказаниями.

Откашлявшись, я процитировала тридцать пятый катрен — о льве, умирающем в золотой клетке.

— Я пишу то, что должен. — Теперь глаза Нострадамуса выражали осторожность. — Не возьму на себя смелость разбирать значение Его слов.

— А я возьму. — Я подалась вперед, не в силах скрывать свое волнение. — Мой муж король… он лев. Старший. Мне снилось…

Тут я запнулась, не желая облекать в слова ужасающее видение.

— Мадам, — ласково произнес Нострадамус, — мы с вами хорошо понимаем друг друга; думаю, лучше, чем весь остальной мир нас понимает. Вы и я способны видеть то, что не видят другие. И это не может нас не тревожить.

Я отвернулась от него и посмотрела из окна на сад, где под ярким солнцем среди зеленых кустов резвились Эдуард, Марго и маленький Наварр. Воображение рисовало мне расколотые черепа, вспоротые тела и людей, тонущих в потоках крови.

— Не хочу больше ничего видеть, — горько заметила я.

— Господь не дает нам выбора.

— Король умрет, — заявила я. — Мой Анри умрет совсем молодым. Ужасная смерть, если только что-нибудь ей не помешает. Вы это знаете, об этом говорится в вашем четверостишии. Месье, я правильно вас поняла? — Я устремила взгляд на пророка. — А мне снилось, с тех пор как я была ребенком, что меня зовет к себе человек, лежащий в луже крови на поле боя. Мне было неизвестно, кто этот человек, пока я не встретила мужа. Вы поможете мне, месье? Что нужно сделать, чтобы предотвратить смерть моего мужа? Он моя жизнь, моя душа. Если он умрет, я не захочу больше жить.

— Я лишь передаю волю Господа, Madame la Reine, которая должна быть исполнена. И не беру на себя смелость трактовать Его фразы. Если Господь послал вам видения, вы должны разобраться, зачем он это сделал. Такова ваша ответственность.

— Моя ответственность — сохранить жизнь королю. Я отвечаю за своих детей.

Господин Нострадамус уставился на ковер. Выражение его лица оставалось спокойным. Наверное, он молился.

— Ваше сердце обманывает вас. Может, вам и не надо ничего делать. Может, вам нужно лишь записывать свои видения.

Я рассердилась.

— А что, если не все ваши предсказания верны? Что, если они всего-навсего предупреждения, как и мои сны, и даны нам с целью предотвращения опасности? Как думаете, месье?

Нострадамус не поднял глаз. Его лицо было расслаблено. Он дышал медленно и глубоко.

— Ах! — отозвался он. — Как много крови! Как она струится по его лицу!

— Да, — прошептала я, а потом повысила голос — Да! Но ведь этой опасности можно избежать. Будущее можно изменить, ведь правда?

— Вчера, сегодня, завтра… Перед лицом вечности всё одно. Так же, как человек не может исправить прошлое, он не в силах поменять и предначертанное будущее.

Я ухватилась за подлокотники кресла.

— Моему мужу предрекли смертельную рану в бою. Звезды предупреждают: если он не станет принимать участие в сражениях, если не поведет за собой людей, все будет в порядке. В этом и заключается смысл астрологии, месье. Вы должны мне сказать, будет ли во Франции война, и если война возможна, то что нужно делать, чтобы ее предотвратить.

— Война будет, — подтвердил Нострадамус — Войны всегда случаются, и мы не можем их предотвратить.

— Но вы ведь знаете точно, когда это произойдет, — заметила я. — Когда вам впервые пришло видение о двух львах, месье? Много лет назад?

Я надеялась, что это случилось прежде, чем Руджиери произнес заклятие над кровью проститутки, прежде, чем мы обеспечили Генриху безопасность.

— Пять лет назад, — ответил Нострадамус. — Но даже сейчас эта картина стоит передо мной.

Он широко распахнул глаза, излучавшие абсолютную искренность.

— Бога не уговоришь, мадам.

— Но ведь Господь милосерден.

— Господь справедлив, — смиренно поправил пророк.

— Но Он прислушивается к молитвам, — возразила я. — Если к нему обратиться с горячей мольбой…

— А как, по-вашему, обращался к Нему Христос в Гефсиманском саду? — Голос пророка оставался мягким. — Разве он не просил пронести мимо него эту чашу, когда думал, что распятие неизбежно?

Нострадамус содрогнулся и обмяк в кресле. Когда он продолжил, его интонации изменились.

— Эти дети, — пробормотал он. — Звезды этих детей ущербны, Madame la Reine.

Я прижала руку к сердцу, там, где висела жемчужина, и изобразила гнев.

— Какую ужасную вещь вы говорите матери! Какие жестокие слова!

Пророк спокойно воспринял мою ложь.

— Полотно истории соткано из многих нитей, мадам. Попробуйте одну заменить на другую, более слабую, и ткань порвется. — Глаза Нострадамуса, теперь очень яркие, глядели на меня. — Ткань порвется, кровь прольется, и крови будет больше, чем в любом сне. Необходимо искупление.

На душе у меня было тяжело. Проститутка с тупым взглядом, Руджиери с ножом, приставленным к ее горлу. Я не сомневалась: своим магическим зрением Нострадамус сейчас смотрит на нее, как и я. Но мне трудно было вслух открыть правду, даже пророку.

— Не понимаю, — прошептала я.

— Вы считаете себя бессердечной, мадам, — продолжал Нострадамус — Но это не так. Берегитесь нежности и милосердия. Не жалейте тех, кто завладел вашим сердцем. Но даже и в этом случае восстановление дастся не так просто. Прольется много крови.

Восстановление. Он имел в виду Генриха и детей. Он хотел, чтобы я отказалась от своих любимых, отказалась от заклинания. Я резко встала; Нострадамус вышел из транса, нашарил палку и с трудом поднялся.

— Наша аудиенция окончена, месье, — произнесла я холодно. — Вы совершенно правы, у меня много астрологов, и на данный момент я не нуждаюсь в ваших услугах. Сегодня переночуйте в Блуа, затем можете продолжить свой путь. Да будет приятным ваше возвращение домой, да защитит вас Господь.

Пророк взглянул на меня так выразительно, что у меня заныло сердце.

— Это тяжело, — отозвался он. — Мне было очень тяжело, когда я потерял жену и детей. Но на то была Божья воля, мадам. Господня воля.

Сейчас передо мной был человек, а не оракул, но я не смогла заставить себя ответить. Внутри у меня все клокотало от злости. Я позвонила, и мадам Гонди увела Нострадамуса.

Вернувшись в кресло, я наклонила голову и прижала кончики пальцев ко лбу и вискам. В мозгу крутились противоречивые мысли, в душе — вулкан эмоций. Вдруг какой-то инстинкт заставил меня вскочить с места.

Я приблизилась к большому окну, выходящему на двор, где играли дети. Там что-то случилось: Эдуард и Карл кричали и указывали на груду камней, а гувернантка успокаивала плачущую Марго. Судя по всему, случилось что-то серьезное, поскольку сама Жанна выскочила на лужайку. Она присела возле сына и о чем-то с ним говорила.

Тут появился Нострадамус, опирающийся на палку. Он с трудом прошел по лужайке, остановился на почтительном расстоянии от Жанны и что-то ей сказал. Она поднялась и улыбнулась, а потом с любопытством посмотрела ему вслед. Это зрелище наполнило меня страхом: кроме Руджиери, одна Жанна знала, что я применила темную магию, желая забеременеть. Как бы она ужаснулась, если б выяснилось, что своих детей я купила кровью других?

Я поспешила вниз по винтовой каменной лестнице. Когда я подбежала к Жанне, пророка уже и след простыл. Видимо, направился в гостевые апартаменты.

— Maman! — воскликнул шестилетний Карл, который был так взволнован, что позабыл о манерах. — Maman, Марго едва не ужалила змея!

Я по-настоящему испугалась.

— Змея? Где она сейчас?

— Уползла, — пояснил Эдуард, и я облегченно вздохнула. — Марго забралась на груду камней, и Генрих велел, чтобы она спустилась, потому что змея была возле ее ноги, хотела ее укусить.

— Генрих! Какой ты молодец, что спас Марго, — похвалила я.