Диана верна была своему слову: Генрих посещал мою спальню. Моя дикая страсть приостыла, тем не менее я забеременела снова.
Уже на позднем сроке вернулась ко двору моя дорогая подруга Жанна. Ее брак с немецким герцогом был аннулирован — частично потому, что Жанне не удалось забеременеть, но главным образом потому, что король Франциск не исполнил обещание и не предоставил герцогу военную помощь. Я рада была видеть Жанну, она стала моей постоянной спутницей. Жанна была подле меня, когда на следующий год я родила дочь Елизавету.
Девочка была болезненной, как и маленький Франциск. Первое время мы боялись, что она не выживет. Она вела себя тихо, редко плакала. Я держала ее, спящую, на руках и разглядывала милое личико, пока не убедила себя в том, что мое преступление прощено.
Но радость, которую принесло появление Елизаветы, омрачила трагедия. Англичане заняли французскую часть Булони, и осенью 1545 года младший брат Генриха принял участие в боях. Во время передышки Карл и его товарищи оказались у дома, обитатели которого скончались от чумы. Полагая себя бессмертными, как водится у юнцов, они вошли в дом, посмеялись над трупами и стали кидаться друг в друга подушками. Через три дня Карл умер.
Его смерть отняла у короля последние силы. Много лет Франциск страдал от воспаления в половых органах, а также в почках и легких, но сейчас состояние его здоровья сильно ухудшилось, хотя горе не мешало ему отдыхать. Два года он колесил по стране, охотился, несмотря на болезнь. Я сопровождала его. Под конец он не мог сидеть в седле, поэтому во время охоты его носили на паланкине. Моя лошадь медленно ступала рядом, я постоянно занимала его разговорами, Анна и вся красивая «банда» мчались галопом за добычей. Генрих отправился в Анет, к Диане в замок, оставив на меня своего больного отца, однако я не обиделась.
Мы передвигались от поместья к поместью. В Рамбуйе я ехала рядом с Франциском, когда, сидя в паланкине, он потерял сознание. Я приказала слугам перенести короля в его комнату и вызвать врача. Я ожидала, что он поправится: за прошлый год ему несколько раз бывало очень плохо, но он выздоравливал.
Пока врач осматривал его величество, в аванзал, где я находилась, ворвалась герцогиня д'Этамп.
— Что случилось? — воскликнула она. — Позвольте мне пройти к нему!
Анна нетерпеливо дрожала. Она все еще была прекрасна; ее негодование было вызвано не настоящей тревогой за Франциска, а эгоистичным желанием сохранить своего защитника в живых. К тому времени придворные все чаще оказывали знаки внимания не больному королю, а дофину, влияние Анны слабело. Отказываясь принимать эту неизбежную перемену, она сделалась страшно требовательной.
Врач вышел из спальни короля. Из-под черной бархатной шапочки выбивались седые волосы, под глазами висели большие мешки. Я поднялась, но при виде его печального лица снова опустилась в кресло.
Голос его дрожал, когда он докладывал мне результаты осмотра: организм Франциска более не может сопротивляться. Хотя королю всего пятьдесят два года, недуг сломил его. Он сгнил изнутри.
— Вы лжете, — прошипела Анна. — Он всегда выздоравливал. Вы недооцениваете его силы.
Я повернулась к ней и тихо сказала:
— Убирайтесь. Убирайтесь, ваша светлость, и не смейте появляться здесь, пока вас не позовут, иначе мне придется вызвать охрану.
Анна задохнулась, словно я ее ударила.
— Как вы смеете! — ответила она. — Как вы смеете…
Ее челюсть дрожала от гнева, но я уловила в ее тоне нерешительность.
— Убирайтесь, — повторила я.
Она удалилась, бормоча ругательства. Я тут же повернулась к врачу. У того были красные воспаленные глаза и горестное лицо.
— Вы уверены?
Доктор серьезно кивнул.
— Полагаю, ему осталось несколько дней.
Я прижала руки к губам и закрыла глаза.
— Нужно послать за моим мужем. Он в замке у мадам Пуатье, в Анет.
— Я распоряжусь, мадам. Дофину сообщат, — заверил врач. — Вас спрашивал его величество.
Сморгнув слезы, я постаралась придать лицу спокойное выражение, затем встала и вошла в спальню.
Франциск сидел, опираясь на подушки, серый на фоне белой ткани. Был конец холодного мокрого марта; в камине пылал яркий огонь, и в комнате было очень жарко, однако король трясся под несколькими одеялами. Занавески были задернуты, лампы не горели, потому что от их света у короля болели глаза. В комнате стоял полумрак. Лицо короля страшно осунулось, но было полностью осмысленным. Увидев меня, он слабо улыбнулся.
Я тоже постаралась улыбнуться, но его не провела.
— А, Катрин, — произнес он дрожащим голосом. — Храбрая как всегда. Нет смысла притворяться. Я знаю, что скоро умру. Можешь плакать, если хочешь, моя милая. Твои слезы меня не испугают.
— Ох, ваше величество… — Я схватила его за руку. — За Генрихом уже послали.
— Не говори Элеоноре. — Король вздохнул. — Мне жаль, что я так плохо с ней обращался, да и тебе из-за этого многое пришлось пережить.
Я отвела глаза.
— Вовсе нет, ничего страшного.
— Не отрицай. Возможно…
Франциск поморщился и зажмурился. Я подумала, что это от физической боли, но, когда он открыл глаза, увидела слезы. Между тем он продолжал:
— Если бы я не отдал Генриха в заложники императору, возможно, он вырос бы другим человеком. Но он слаб…
У короля застучали зубы. Я плотнее закутала его в одеяла, окунула полотенце в тазик с водой, отжала и положила влажную ткань ему на лоб. Он с облегчением вздохнул.
— Эта женщина… Она крутит им, она и Францией станет управлять. Генрих совершил ту же ошибку, что и я. Запомни мои слова: она захватит всю власть. Она беспощадна, а Генрих глуп и не видит этого.
Король утомился и стал задыхаться.
— Не пускай сюда Анну. — Он стиснул мне руку. — Я был таким дураком. Мы с тобой похожи. Ты достаточно сильная, чтобы стараться для народа, даже если это разобьет тебе сердце.
— Да, — отозвалась я очень тихо.
Франциск посмотрел на меня с теплотой.
— Тогда пообещай мне. Пообещай, что все сделаешь для Франции. Пообещай, что сохранишь трон для моего сына.
— Обещаю, — прошептала я.
— Я люблю тебя больше, чем собственного ребенка, — заметил он.
На этом самообладание меня покинуло, и я разрыдалась.
Врачи ставили королю пиявки и пичкали ртутью, но состояние его заметно ухудшалось. Утром он меня не узнал. Днем снова пришел в себя и попросил священника.
Генрих приехал поздно вечером. Они с отцом хотели остаться наедине, без свидетелей. Герцогиня д'Этамп маячила в коридоре, глаза ее расширились от ужаса.
Я сидела на полу в аванзале короля, прижимаясь спиной к стене, и плакала, закрыв лицо руками. Франциск был моим защитником и лучшим другом. Всю ночь я так и провела на полу, прислушивалась к голосу Генриха за закрытой дверью. Утром явился духовник короля, епископ Макона. Я постаралась заглянуть в отворившуюся дверь и увидела осунувшееся лицо Генриха, его черные несчастные глаза.
Король меня больше не вызывал.
Когда в полдень за мной пришла мадам Гонди, я была слишком слаба и позволила отвести себя в комнату. Мадам Гонди меня вымыла и переодела в чистую одежду, но я не могла успокоиться, вернулась в апартаменты короля и снова опустилась на пол у двери его спальни. Тут показалась герцогиня д'Этамп, небрежно одетая, без румян на белом лице. Она не осмелилась заговорить со мной и осталась в коридоре.
В покоях короля раздался возглас Генриха. Я закрыла ладонями лицо и зарыдала. Герцогиня словно застыла. Дверь королевской спальни распахнулась, епископ Макона повернулся ко мне и опустил голову.
— Его величество король Франциск скончался.
Я не могла вымолвить ни слова. Герцогиня д'Этамп завыла в коридоре.
— Да поглотит меня земля! — крикнула она; в этом вопле я услышала не горе, а страх.
Герцогиня потеряла свою власть, власть фаворитки короля. Теперь она не могла оскорблять и обижать людей. Неужели она думала, что Франциск не умрет, что ее не настигнет возмездие врагов? К реальности она оказалась не готова. Я запомнила ее паническое настроение: она схватилась за щеки, за голову, подобрала юбки и помчалась прочь. Ее движению мешали высокие каблуки. С тех пор я больше ее не видела.